4

Таня Родионова, работница суконной фабрики, никогда не мечтала стать летчиком. В юности она с увлечением читала книги о путешествиях. Ее манило море, и она мечтала быть капитаном дальнего плавания, в крайнем случае, каким-нибудь штурманом или радистом. Позже мечтала о севере, ночами ей грезилась Арктика и белое безмолвие, бескрайняя снежная тундра и полярные льды-исполины. Одно время думала, что окончит школу связистов и уедет на север.

С детства она увлекалась спортом: зимой — на катке, на лыжах, летом — на реке. Росла сильной, здоровой девушкой. Много, пожалуй, очень много юношей с тайной завистью смотрели на ее гибкую фигуру и сильные ноги.

Все, однако, получилось не так, как хотелось. Мать умерла, когда дочери не было еще шестнадцати лет. Потом отец серьезна заболел и вынужден был уйти на пенсию. Тане пришлось, не окончив средней школы, поступить на работу. Дома за хозяйством присматривала сестра отца, тетя Оля.

На фабрике Таня вступила в комсомол. Ее любили за трудолюбие, за кипучую энергию и независимый характер, за то, что была хорошим товарищем решительно для всех, кто ее окружал. Уже через полгода Таню выбрали в члены комсомольского комитета. Около года назад на фабрике организовался кружок планеристов. Таня записалась в него. Это был новый для нее вид спорта. Короткие, но стремительные полеты на планере настолько увлекли ее, что она всякий раз с большим сожалением уходила с поля после полетов. Она еще боялась признаться себе в том, что появилось новое желание — стать летчиком.

Однажды на заседании комсомольского комитета секретарь сказал, что комсомольцы фабрики должны выделить несколько человек в аэроклуб, в первую очередь из тех, кто обучался полетам на планерах.

И Таня решилась, сходила даже на аэродром, где производили учебные полеты, и впервые увидела взлетающие самолеты. Каким образом будет производиться набор курсантов в аэроклуб, толком никто не знал, и все ждали, когда придут представители. Таня не была уверена, что девушки тоже могут быть приняты. Часто она с любопытством украдкой наблюдала за людьми в форме летчиков, которых встречала в городском саду, в кино или просто в городе.

Совсем недавно с подругой даже познакомились в парке с какими-то совсем молодыми летчиками, но это знакомство оставило в ее душе неприятный осадок.

Настойчивость того красивого парня граничила с нахальством. Летчик, когда расставались, неожиданно поцеловал ее, больно сдавив грудь. Она настолько растерялась, что в этот момент не нашла ничего лучшего, как убежать домой. Был бы это кто-нибудь другой, из заводских, она знала бы, что делать. Однажды было такое раньше… Парень ушел, получив ответный поцелуй «ручкой в щечку».

Дома Таня плакала от обиды. А ведь она надеялась узнать от него много нового об авиации, об условиях учебы в аэроклубе или просто поговорить о чем-нибудь…

Через несколько дней в обеденный перерыв на фабрике состоялось еще одно заседание комсомольского комитета. На этот раз присутствовал представитель из аэроклуба. Войдя в кабинет, Таня увидела среди товарищей человека в военном костюме с серебряными крылышками на рукаве (это первое, что ей бросилось в глаза). Он сидел рядом с секретарем, о чем-то разговаривал. Посмотрев внимательно на летчика, Таня узнала его: кажется, это тот, с которым ее и Зину знакомил Виктор. Ей тогда он показался старше, а он еще совсем молодой, хоть и старается держать себя солидно. Темные волосы чуть курчавятся над широким, высоким лбом, карие глаза смотрят с любопытством.

«Мальчишка какой-то», — разочарованно подумала Таня. Она слегка смутилась, когда почувствовала на себе его взгляд, но сделала вид, что не узнала его. Заседание началось. Секретарь дал слово Астахову. Во время своего выступления он, оглядывая присутствующих, почему-то часто улыбался, хотя в его словах ничего смешного Таня не находила. Говорил он о том, что аэроклубу нужна молодежь, желающая учиться без отрыва от производства в летной школе, и что эту молодежь должна направить к ним комсомольская организация. Желающих, конечно, будет много, но из них следует отобрать лучших.

И всё? Таня удивилась: ей казалось, что от желающих стать летчиком потребуют каких-то особых качеств, которых у нее может не оказаться. Она спросила, можно ли в аэроклуб поступать девушкам, и получила утвердительный ответ. На вопрос другого члена комитета, куда направлять заявления, летчик ответил:

— В аэроклуб. Можно прямо ко мне. Моя фамилия Астахов.

Когда кончилось совещание, Таня, волнуясь, быстро вышла из комнаты. Готовясь писать заявление, она силилась вспомнить имя этого летчика. «Кажется, Николай… Тот, что играл в оркестре».

Весь этот день был какой-то тревожный. Она и радовалась, и боялась чего-то. Вечером вместе с Зиной они отнесли заявления.

Начальник аэроклуба Фомин выслушал девушек с тем спокойствием и дружелюбным вниманием, какое бывает свойственно сильным, хорошим людям, но Таня все время чувствовала на себе его пристальный взгляд. Не сомневается ли он в ее пригодности?

Быстроглазая и задорная Зина меньше привлекает его внимание. Может быть, такие больше нужны в авиации? Эта мысль насторожила девушку. Она быстро и решительно взглянула на Фомина. Начальник смущенно отвел глаза в сторону. Это удивило Таню. Она видела в нем то воплощение мужества, решительности, отваги, с которым связывался в ее представлении образ летчика, и это промелькнувшее на лице Фомина смущение было неожиданным и непонятным…

Фомин обещал девушкам исполнить их желание.

По дороге домой подруги весело болтали, строили многочисленные планы, представляли себя в кабине самолета…

Таня вдруг вспомнила смущенное лицо Фомина, и ей стало безотчетно радостно.

Всю зиму Астахов помогал подбирать людей в аэроклуб, знакомился с новыми курсантами, которые занимались пока что только теорией и ожидали хорошей весенней погоды, чтобы начать полеты. Некоторые из старых, опытных инструкторов свысока относились к своим молодым собратьям по профессии. Фомин жестоко боролся с проявлениями зазнайства, его побаивались, и любители похвастать придерживали себя, но весной Фомина направили в армию. Этого добивался он сам в течение года.

Прощание было трогательным.

Перед отъездом Фомин говорил с каждым инструктором, говорил с курсантами, просил писать о своих делах, о делах аэроклуба. Только тогда все с особой остротой поняли, что любили этого человека и что без него первое время будет не так просто. Волновалась и Таня. Фомин был очень внимательным к ней, может быть, даже больше чем внимательным. Это она поняла женским инстинктом, и когда она узнала, что он уезжает, почувствовала нечто похожее на облегчение, но это чувство было безотчетным, бессознательным…

Новый начальник оказался очень добрым человеком и вскоре завоевал симпатии курсантов и инструкторов. И внешне он располагал к себе. На приветливом лице, со множеством морщин, живые, добрые глаза. Но Астахов втайне не мог согласиться с одним: Кубарев был и по внешности и по натуре более гражданским человеком, чем военным. Добродушный и ласковый, он старался избегать конфликтов со своими помощниками, терялся, когда требовались решительные меры, никогда никого не наказывал и, как казалось Астахову, перед начлетом робел. Однако все это не мешало ему в своих решениях быть постоянным, если дело касалось обучения курсантов.

Кубарев всегда был среди людей: и на аэродроме, и на заводах, где работала курсанты. Когда Астахов видел начальника аэроклуба, он вспоминал Фомина. За свою еще очень короткую жизнь в авиации он узнал только двух больших начальников, но какая поразительная разница была между ними!

Фомина он любил и уважал, как строгого, но справедливого командира и решительного человека, тогда как Кубарев был просто хорошим, добродушным человеком, но посредственным командиром. Да и с начлетом Сенниковым у них явные разногласия. Это заметно. Сенников мог отчислить курсанта за ошибки в воздухе. Он был старый опытный летчик, хотя и не располагал к себе человеческими качествами. Догадываясь о разногласиях между Сенниковым и Кубаревым, некоторые инструкторы намеренно и демонстративно старались подражать начлету в своих манерах.

В группу Астахова решено было назначить восемь курсантов. К Корнееву — шесть, к Куракину — восемь. Начальник аэроклуба вежливо предупредил их, как начинающих инструкторскую работу, что для них это будет испытанием, что по успеваемости курсантов судят о способности инструкторов…

В один из погожих дней просторный двор аэроклуба, окруженный забором и молодой зеленью, наполнился курсантами. Они выстроились в центре двора. Инструкторы стояли на правом фланге отдельно. Витя рядом с Астаховым. Оба волновались. Николай наклонился к уху Корнеева:

— А что, если к тебе попадет вон тот, похожий на Федю, детина? Ты против него вроде воробья.

Виктор посмотрел, куда указывал Астахов, и усмехнулся:

— Мне, наверно, девчат дадут. Хвачу с ними горя. Посмотри на ту… не девчонка, а картинка, и держит себя, будто уже летчик.

Инструкторы переговаривались между собой в ожидании приказа. У всех настроение было приподнятым. Астахов посмотрел на девчат. В строю их три. Он не удивился, когда еще осенью узнал, что девушка, с которой его когда-то знакомил Куракин, принята в аэроклуб. Николай знал также, что Степан с ней встречается — об этом Куракин сам всем рассказывал, — но никак не мог выбросить из головы слова, брошенные как-то Степаном: «Черт возьми, не совсем приятно! То я ее целовал, а теперь, может, учить придется». Астахов и сам не понимал, почему слова эти его задели. Он не хотел, чтобы кто-нибудь из девушек попал к нему в группу. «Никогда откровенно не побеседуешь, — думал он, — постоянно подбирай выражения…» А может быть, не хотел и потому, что, по рассказам начальника летной части Сенникова, с девушками трудно летать: боятся и на всякое замечание обижаются.