- Таланта нет... - вздыхает Автономов.
А мимо идут и идут бойцы...
...Сумерки. Останки сожженного села. Остовы печей. Трубы. Пепелище.
Батальон остановился на ночь. Сгрудился около единственного уцелевшего дома.
Море грязи вокруг. Ни лечь, ни сесть...
Солдаты отдыхают стоя, прижавшись спинами к стенам дома.
Они облепили весь дом, со всех четырех сторон.
Стоя дремлют...
Падает дождь.
В хате у очага греется дежурная рота.
Тесно.
Бойцы стоят вполоборота к огню, чтоб всем достался "паек тепла".
Обеих рук к огню не протянешь - тесно, и каждый держит над огнем одну правую руку.
- Словно присягают над огнем, - говорит Автономов.
...И снова дороги... Грязь... Наступление...
Сожженные села...
Обугленная земля...
Пустынная степь...
Хмуро шагает Дорошенко. Рядом с ним его ординарец, веселый украинец Савка Панченко.
- Все чисто сжег неприятель... - говорит Савка. - От какая история, товарищ капитан!.. Чисто пустыня...
Молчит Дорошенко...
- Ничего! - говорит Савка. - В Берлин придем! - он улыбается и косится на капитана.
Не улыбается Дорошенко.
Он теперь никогда не улыбается.
...Он стоит в хате у большой карты Европы и мрачно смотрит на нее. Словно меряет взглядом путь от Кривого Рога до Берлина.
- Далеко? - усмехаясь, спрашивает Автономов.
- Ничего!
Савка сидит на подоконнике, подбирает на баяне музыку к новой фронтовой частушке.
Мы в степях Кривого Рога
Скрутим их в бараний рог...
- Далеко! - говорит, вздыхая, Автономов. - Грязь... бездорожье... Д-да. А сколько их еще впереди - гор, рек, линий обороны?
- Ничего! - негромко произносит Дорошенко. - Дойдем! - И после паузы, словно про себя: - Берлин, Моабитштрассе, сто семнадцать.
...Разбрасывая комья липкой грязи, ползет через сожженное село "виллис" и застревает посреди улицы.
Из машины выскакивает американец в форме военного корреспондента. Он весь забрызган грязью.
- Грязь, грязь! - кричит он по-русски, но с сильным акцентом. - Война это грязь!
На него с любопытством смотрят бойцы, - они сидят на корточках у стены хаты и едят.
Корреспондент (он быстрый, экспансивный, взбудораженный) подбегает к ним.
- Почему вы наступаете? - сердито кричит он. - Какой сумасшедший наступает в такую грязь? И какой сумасшедший дьявол побеждает в такую грязь? - Он вдруг хватает за плечи солдата - это Слюсарев - и трясет его. Вы колоссальные герои, черт вас возьми! Только русские это могут! - Он восторженно хохочет. - Я буду писать о вас! What is your name? Как ваше имя? Я буду писать о вас!
- Слюсарев, Иван... - смущенно отвечает солдат и подымается с земли, продолжая держать в руках банку свиной тушенки.
- Слюсарев! - взвизгивает корреспондент. - Богатырь. Есть такое русское слово, а? Вы - богатыри! Я плевать хотел на Сахару и джунгли Бирмы. Там плац для игры в регби, не больше. Война - здесь. Я буду писать о вас. Вы спасли мир!
Подошли Автономов и Вася Селиванов.
Американец, как волчок, быстро повернулся к ним и сердито закричал:
- Да, да, не спорьте со мной, пожалуйста! Вы спасли мир. И это я вам говорю. Меня зовут Мак Орлан, корреспондент. Если бы не вы, Гитлер свернул бы шею старушке Англии. Вот так, - он показывает рукою. - Крак! Как это... Как курице!.. - Он хохочет. - Я буду писать о вас. Ваше имя?
- Лейтенант Селиванов.
- Автономов, корреспондент.
- Корреспондент? - обрадовался американец. Хватает его руку: - Я хочу трясти вашу руку, черт вас возьми. Русский корреспондент! О'кей! Я говорю от имени моего шефа: дайте нам статью... Нет, десять статей об этой войне, будь она проклята! И о том, как вы бьете немцев. Мир хочет знать русских героев. Америка любит русских. Мой шеф хорошо платит за статьи о русских...
- Извиняюсь... - вежливо откашлявшись, вступил в разговор Иван Слюсарев. - Разрешите обратиться. А как там... не слыхать насчет второго фронта?
Бойцы подошли ближе.
- Второй фронт? - захохотал Мак Орлан. - Не спрашивайте меня о втором фронте! Спросите Черчилля! - Он вдруг увидел банку свиной тушенки в руках Слюсарева. - О! Свиная тушенка? Америкен? Вот - второй фронт! А? Хорошо?
- Свиная тушенка? - переспросил Слюсарев. - Нет, нехорошо. Невкусно. "Студебеккеры" - хорошо, а свиная тушенка - уж вы не обижайтесь неважная...
- Свиная тушенка нехорошо? - захохотал Мак Орлан. - Я буду писать это! Свиная тушенка нехорошо, второй фронт лучше. Но свиная тушенка есть, а второй фронт - нету. Я буду писать это! Вам нужен второй фронт.
- Нам еще нужен второй фронт.
Это сказал Дорошенко. Он незаметно подошел сзади. Все обернулись к нему.
- Нам еще нужен второй фронт сегодня, - повторил он. (Пауза.) - Через год нам уже не нужен будет второй фронт. Мы сами разобьем фрицев... И придем в Германию...
Американец удивленно и чуть испуганно посмотрел на него.
- Вы одни придете в Германию? - переспросил он тихо.
- Придем. И в Германию... и в Берлин... и на Моабитштрассе.
...Прямо на зрителя мчатся машины.
Пехота на грузовиках.
Пыль из-под колес.
Пыль на касках.
Солдат на грузовике вытянул вперед руку, кричит:
- Буг, ребята!
...Буг.
Зачерпнув котелком воду, пьет Савка Панченко.
Пьет долго... булькает вода в глотке.
Вокруг - солдаты. Стирают портянки, купаются, лежат на песке...
- Ну как, скусная? - спрашивает его солдат Бровкин. Савка недоуменно чмокает губами.
- Не пойму... - говорит он наконец. - Вода як вода...
- А ты что ж думал, молоко?
- Молоко не молоко. А все ж таки! - И разочарованно прибавляет: Необыкновенная должна б тут быть вода. Пограничная...
...Стоят на крутом берегу Буга солдат Иван Слюсарев и сапер. Слюсарев искупался. Гимнастерку чистую надел.
Расчесывает бородку.
Ласково смотрит на реку.
- До края дошли, - говорит он. - Свою землю освободили, на чужой стоим.
- Что ж, не пойдем дальше? - лениво спрашивает сапер.
Слюсарев думает.
- Отчего не пойти? - отвечает он, наконец. - У русского человека душа добрая. Пойдем, что ль, теперя чужих освобождать?
...Забрызганный грязью фронтовой "виллис" подкатывает к саду. За рулем - старший лейтенант Вася Селиванов. Рядом майор Дорошенко.
Они идут в сад и там у редакционных машин находят Автономова. Корреспондент радостно здоровается с офицерами.
- Вот гости так гости! - восклицает он.
Вася с любопытством смотрит, как из походной ротации падают отпечатанные экземпляры газет. Большой портрет бойца все время мелькает перед ним.
- Вот она где делается, солдатская слава! - говорит Вася. - Ну, показывай, Федор Петрович!
- Торопимся мы, - перебивает его Дорошенко. - В штаб вызывали, ну и... А я с просьбой к вам, Федор Петрович.
- Прошу!
- Д-да... - пожевал губами майор. - С просьбой...
Задумался, молчит.
Молчат все.
Только ротация стучит да стучит.
- Тихо у вас тут в тылу, хорошо! - негромко произносит Вася и оглядывается. Яблоко упало с ветки.
- Я слушаю вас, Игнат Андреич! - говорит Автономов.
- А, да!.. Странная, конечно, просьба, вы извините. Вот вы... журналисты... вы как птицы, вы всюду летаете. Сегодня здесь, завтра там. Так ведь?..
- Ну да!.. - ничего не понимая, соглашается Автономов.
- Да. А мы узкой полосой живем. В узкой полосе наступаем. По уставу: два километра по фронту.
- Из окопа в окоп, как кулик с кочки на кочку... - смеется Вася.
- Я хотел попросить вас, - глядя в землю, продолжает майор. - Помогите мне... детей моих найти!..
Вздрогнул корреспондент, растерянно смотрит на майора. Притих Вася.
- Мы сейчас Польшей пойдем, - продолжает майор. - Лагеря, тюрьмы - все тут. Может, попадутся вам на пути? А? Девочку Галей звали... Сейчас ей... да... семнадцать лет... Косички русые... А мальчик - Юрик. Ему одиннадцать. Вот я вам карточку покажу.