Однако верно говорят, что мы предполагаем, а Бог располагает. Свои подлые намерения Арбузов не оставил, хотя к нам он теперь имел лишь косвенное отношение. Как уж ему это удалось, я в деталях не знаю, но, в общем, зимой он сообщил своему начальству, что Алексей готовит побег, а когда к нам пришли, то под крыльцом обнаружили мешок сухарей, несколько килограммов сала и три комплекта теплой одежды. Отпираться и заявлять о своей непричастности не было никакого толку. Хотя и ослу было понятно, что побег зимой, да еще городского человека, заранее обречен на провал и верную смерть. Это просто невозможно - в сорокаградусный мороз преодолеть путь в триста километров по глубокому снегу.

Алексея вновь увели за колючую проволоку и добавили четыре года, а Арбузов озверел вконец. Алешку он теперь избивал без всякой причины, а иногда прямо на глазах осужденных и своих коллег сержантского состава. Несколько раз это происходило прямо на глазах у Шурочки, когда она, согласно разрешению, два раза в неделю приносила ему покушать.

Она бегала к рудничному начальству, как к военным, так и к вольнонаемным, просила, умоляя их остановить зверя и его бесчинства, но в лучшем случае получала только туманные обещания. А Алешка тем временем сох и медленно умирал. Продолжалось все это почти полтора года, до того самого момента, когда главврач рудничной больницы, Ганс Карлович Шульц, не вздумал сходить на охоту в тайгу. Он надеялся завалить медведя, а вышло все наоборот. Полумертвый, он приполз через сутки. Оперировал его Алешка, но сделать уже ничего не мог. Кроме страшных ран, оставленных медвежьими когтями, он начисто отморозил себе руки и ноги. Скончался он через два часа прямо на операционном столе.

Алешку вновь оставили при больнице, но теперь уже временно исполняющим обязанности главврача. Из города начальство вызвало хирурга, а пока, до его приезда, его функции возлагались на Алексея. И вновь мы более или менее, благодаря смерти Шульца, немного вздохнули, хотя прежнего уважения к нам уже не было, а за Алешей постоянно следил Арбузов и его звероподобная овчарка Чайка. Однако со временем, благодаря ряду удачно проведенных операций, конторские работники снова увидели в Синицком первоклассного специалиста, и нас начали приглашать в дома вольнонаемных горных инженеров и механиков.

А в начале осени пятьдесят второго года Шурочка вдруг забеременела. Все мы ходили вне себя от счастья. Да видно, слишком рано обрадовались. Случилось то, что рано или поздно должно было случиться.

В январе пятьдесят третьего года в шахте произошел обвал, и шестеро заключенных были заживо похоронены в забое. Их засыпало. Случилось это поздним вечером, почти ночью, и вместе с командой спасателей с постели подняли Синицкого. Шурочку не потревожили только потому, что она была беременна. С ней вдвоем мы оставались дома, чутко прислушивались ко всему тому, что творится на шахте.

Спать мы, конечно, не могли, не до этого было, прислушивались и поэтому задолго услышали скрипучие шаги, приближающиеся к нашему дому. Сначала-то мы подумали, что возвращается Лешка, и обрадовались. Значит, в шахте не все так плохо.

Какими мы оказались дурами, как страшно мы испугались, когда в нашу дверь стали колотить прикладами двое мужиков. Причем один из них был Арбузов. Забившись за печку и прижавшись друг к другу, мы притихли, словно мышата. Однако это мало нам помогло. Уже через пять минут, выломав два засова, оба вертухая входили в нашу избушку. Они детально, не торопясь заглянули под стол, под нары, а потом и за печку.

- Ну вот, Васька, - счастливо рассмеялся Арбузов. - А ты говорил, что никого нет. Здесь они, за печью, что тебе тараканы забились. Сейчас, Васька, будет у нас свежая телятинка, свои-то старые коровы, чай, надоели. Спробуем свежатинки. Эй, вы, там, б... репрессированные! А ну, вылазь по одной, крыть вас будем, драть как Сидоровых коз. Да вы не бойтесь, все путем будет. Жила что у меня, что у Васьки не в пример твоему доктору, поорясистей будет. Понравится, так еще и сами прибежите. Вылазь, кому говорю.

Плачущих и воющих, они вытащили нас за волосы, содрали юбки, кофточки и все остальное. Мы плакали и молили их не делать этого, но с таким же успехом можно было просить волков не резать овец.

- Сволочи, вертухаи поганые, - из последних сил отбивалась Шурка. Отпустите сестру, она еще девчонка. Ну отпустите, пожалуйста, если уж вам так приспичило, то неужели вам меня одной не хватит?

- А мы и тебя и ее в очередь попробуем, - заламывая ей за спину руки, гоготали охранники. - Сравним, а потом скажем, кто лучше.

Началась их адская потеха. Шурка ревела от обиды и унижения, а я ко всему прочему еще и от боли. Со мной это делали в первый раз, делали грубо и откровенно, как на скотном дворе. Что и говорить, нежностью и тактичностью они не отличались.

Когда все кончилось, мы, голые и обессилевшие, лежали на нарах и думали, что самое страшное позади, потому что вертухаи уже натягивали ватные штаны и бушлаты. И опять мы ошиблись, самое страшное случилось через несколько минут, в тот момент, когда из шахты вернулся Алексей.

Как и у всех рудничных, у нас в сенях всегда стоял топорик. Не знаю для чего - то ли для того, чтобы вовремя отогнать какого-нибудь непрошеного зверя, то ли для того, чтобы не искать его, когда понадобится наколоть лущинок для растопки печки. Факт остается фактом, он там стоял, и первое, что сделал Алексей, когда вошел в избу и увидел, что с нами сотворили, так он схватил этот топорик и рубанул им по плечу стоящего ближе в нему Ваську. Никакой серьезной травмы он ему не нанес. Сами понимаете, через толстый бушлат сделать это практически невозможно, однако Васька заорал как резаный, а Арбузов испугался, отскочил в самый угол и передернул затвор. Грянул выстрел, но тогда мы с Шуркой еще ничего не поняли. Просто нам показалось, что Алешке на лоб села черная жирная муха, и он упал.

- Вот так-то, суки! - Белея глазами, Арбузов облизал пересохшие губы. Вот что бывает, когда заключенные нападают на охрану с топорами. Б..., зарубите это себе на носу. А если кто узнает про то, что мы здесь вас драли, то я отправлю вас на тот свет, следом за вашим мужиком, или натравлю Чайку, чтоб она у вас глотки повырывала. Помните это до конца своих дней.

Вот так убили Алешкиного отца, Алексея Дмитриевича Синицкого, заканчивая свой рассказ, опять всплакнула старуха. - Ни за что убили, просто так. Нас изнасиловали, а его убили на наших глазах. А потом они объявили своему начальству, что подверглись нападению со стороны заключенного в тот момент, когда проверяли режим и были при исполнении служебных обязанностей. Им дали по медали и поощрили недельным отпуском. В то время, когда они пьянствовали в Бийске, мы хоронили Алешу.

Похоронили мы его и зажили отшельницами, ни с кем не разговаривали, ни с кем не общались. Во-первых, это было трудно - смотреть людям в глаза, когда они не верят ни одному твоему слову, а во-вторых, мы боялись этого бандита, который при встрече с нами только посмеивался и сплевывал желтую прокуренную слюну.

Сразу же после похорон я предложила Шурочке уехать, оставить эти проклятые места, но она только отрицательно мотала головой и скрипела зубами.

А в июне пятьдесят третьего родился Алеша, мы его так назвали в честь погибшего отца. И с самого начала, с самого дня его рождения я просила Шурочку не рассказывать, а тем более не показывать ему убийцу его отца, и до самой своей смерти, до пятнадцатого апреля этого года, Шурочка молчала, а под конец, видишь ли, не выдержала, назвала ему имя и фамилию изверга. Да еще и адрес в придачу сообщила.

- Откуда же ей стал известен его адрес? - прервал получасовое молчание Макс.

- О, это целая история. Летом пятьдесят третьего вышла амнистия, и больше половины заключенных были отпущены на свободу, а еще через три года тем, кто остался, было предложено вольное поселение и оплачиваемая работа на руднике. Колючая проволока рассыпалась сама собой. Офицеры были переведены в другие исправительные учреждения, а вертухаи, солдаты и сержанты, отслужившие срочную службу, оказались предоставлены сами себе. Многие из тех, кто вел себя с заключенными по-человечески, не издевался и не травил собаками, осели здесь и продолжали работать там же, на руднике. Зато такие, как Васька и Петр Арбузов, прекрасно понимая, чем может кончиться их дальнейшее пребывание на шахте, решили поскорее убраться подальше - кто по домам, а кто просто так. Уехал и Арбузов. Уехал как вор и преступник темной ночью, бросив жену и детей, боясь каждого кедра, пихты и елки, за которыми могли стоять обиженные им люди с ружьями.