***

Первый раз тряхнуло несильно — ровно настолько, чтобы потерять равновесие и заскользить по выдраенной дощатой палубе к высокому борту. И если эльф и ведьмак устояли на ногах, то Эрика с размаху приложилась ребрами так, что перехватило дыхание. Капитан выматерился.

Облака — длинные, черные, как сгустки дыма, потянулись над горизонтом, сходясь и расходясь, как призраки в хороводе, жуткие и прекрасные. Вода, черно-зеленая, густыми, упругими волнами перекатывалась под днищем, раскачивая скрипучий кораблик из стороны в сторону. У самого борта волны светлели — из малахитовых превращаясь в нефритово-зеленые.

Эрика вцепилась руками в борт. Корабль накренился, да так резко, что она непременно бы свалилась в воду, если бы не чья-то стальная хватка, отдернувшая ее от борта и отшвырнувшая к мачте. В трюме пронзительно заржали лошади.

— Да не бзди, деваха, — хлопнул ее по плечу краснолицый бородатый матрос. — Это еще не шторм, это так, цветочки.

— Утешил, блять, — процедила сквозь зубы Эрика, обнимая мачту и прижимаясь щекой к шершавому холодному дереву.

Вокруг засуетились люди: юнга в коротких штанишках — совершенно разбойничьего вида малец без обоих передних зубов; рябой дедок в зеленом берете; полуголый лысый громила с татуировкой русалки на плече. Ведьмак о чем-то говорил с капитаном — было не разобрать из-за свистящего, как спятивший козодой, ветра. Иорвет, ловко балансируя на уходящей из-под ног палубе, хмуро вглядывался в горизонт.

А потом начался настоящий кошмар. “Атропос” ухнул носом вниз, в разверзшуюся морскую пучину. Эрика почувствовала, как мир вокруг встает с ног на голову, как она повисает в воздухе, словно не человек вовсе, а птичье перышко. Мимо прокатились бочки, подпрыгивая на округлых боках. Кто-то коротко вскрикнул. За бочками прямо на спине заскользил матрос с масляным фонарем в руке, но суденышко снова сменило крен, и бедолага со всего размаху врезался в борт. Фонарь разбился. Огонь, вырвавшийся на свободу, немедленно вспыхнул, а матрос не успел ничего предпринять: пламя охватило его, превратив в пылающий факел. Он с воплем ринулся за борт, прямо в надвигающуюся черной стеной огромную волну.

Тут Эрика не выдержала — бросилась к Иорвету и повисла у него на плече. Будто нутром чуя, что этот, в случае чего, выплывет. В голове засела неуместная шутка про эльфов, которые не тонут — Золтан как-то рассказывал. Скоя’таэль, уловив, в какую сторону накренится корабль, ловко перепрыгнул поближе к крышке трюма и ухватился за канат свободной рукой.

Тук-тук-тук. Что-то стучало тихо и глухо — то ли сердце Иорвета, то ли ее собственное. То ли небесный маятник, отсчитывающий последние минуты жизни “Атропоса”. Эрика в редких сполохах молний видела снующие по кораблю фигуры — кто-то все еще надеялся поднять паруса, кто-то вцепился в тросы. Капитан, перекрикивая ветер и рев разбушевавшейся стихии, отдавал команды. Эрика тщетно искала глазами Геральта. Ведьмака нигде не было видно.

Новый порыв ветра заставил суденышко чуть ли не взлететь на воздух. Нос задрало вверх, и тут же рвануло вниз. Жуткий, протяжный треск раздался сверху, и вслед за ним грохнуло. Эрика обернулась на звук. Мачту, за которую она только что держалась, переломило пополам. В опасной близости от ее лица свистнули оборванные тросы — мокрые и хлесткие. В лицо плеснуло чем-то теплым, не похожим на брызги волн. Эрика облизала губы, и тут же сплюнула — судя по резкому медному привкусу, это была чья-то кровь. Она искренне надеялась, что не ее собственная.

Тук-тук-тук. На носу кто-то запел хрипло и громко: “Когда моряк уходит в море, все шлюхи слезы льют в порту”. И ему ответили, перекрикивая ветер: “Но море злится, море злится, когда есть баба на борту”. В приметы и дурные знаки Эрика не верила, и уж тем более, не считала, что море оскорбилось на “Атропос” за перевозку бабы, эльфа или ведьмака, но отчего-то стало еще жутче. Незатейливые слова веселой песенки разносились над кораблем, как погребальный звон.

А волны росли. Корабль захлебывался соленой водой, то падая куда-то вниз, то поднимаясь на гребне волны. Хищное море раззявило слюнявую пасть, полную острых клыков-рифов. Эльф схватил какой-то канат, намотал на свободную руку, и почему-то потащил Эрику к трюму. Та не сопротивлялась — сил уже не было, просто старалась как-то дышать хлещущим в лицо соленым ветром.

— Надо выводить коней, — Иорвет рявкнул ей прямо на ухо, так, что она вздрогнула. — Нас несет на скалы.

Как он углядел что-то, кроме брызг, ревущего моря и черного неба — для Эрики осталось загадкой. Мимо промелькнул белым вихрем Геральт в одной рубашке, крикнул что-то, и снова исчез. Громко и зычно залаял Ард, словно монахи забили в храмовый колокол, извещая о потопе, пожаре или чуме.

А потом над кораблем поднялась волна. Эрика готова была поклясться, что видела в ее толще, в ее черно-зеленом чреве немигающий взгляд огромных изумрудных глаз. Волны хватило бы, чтобы потопить со всем экипажем сам «Единорог» Радовида Свирепого, утащив его в пучину со всеми его алыми парусами, а «Атропосу» достаточно было и ее четверти. Волна замерла на мгновение, будто примериваясь, как ей будет сподручнее ухватить свою добычу. И обрушилась.

Звуки стихли в тот же миг. Эрику понесло куда-то, закрутило, запутало мокрыми тряпичными змеями тросов и веревок. Опоры под ногами больше не было. Кругом воцарилась тьма. Здесь не было ни шторма, ни по-разбойничьи свистящего ветра, ни погребального рокота громадных волн. Только плотная, густая тишина и темнота.

И когда девушка готова была отдаться этой благодатной тьме без остатка, на нее налетело что-то большое, мягкое, как гигантский ком морских водорослей и тины. Налетело — и толкнуло куда-то вверх.

***

Над головой пронзительно заорала чайка. Эрика открыла глаза. Все вокруг было серое, серое и холодное. Серый песок, серое море, серое небо, серые камни. В глазах двоилось, голова шла кругом. Во рту пересох и распух разъеденный морской солью язык. На зубах скрипел песок. Голова гудела, а руки и ноги онемели от холода. Мокрая одежда при каждом порыве морского ветра холодила так, что зубы выбивали барабанную дробь.

Волны с шумом бились о прибрежные камни — одна, большая, все-таки достала до ее сапог, окатив их пенными брызгами. Эрика подползла на локтях туда, где между камней собралась прозрачная морская вода, окунула исцарапанные руки, зачерпнула в горсть, умылась. Мышцы ломило так, словно кто-то невидимый выкручивал их стальными щипцами, но хуже всего был холод, заставляющий синеть и неметь пальцы — те отказывались даже расстегнуть ремешки на куртке. Жажда мучила так, что сошла бы и морская вода, и кровь, и яд.

Последнее, что помнила Эрика, — это толща черной холодной воды над головой. Кошмар, в один миг ставший явью. И навсегда излечивший девушку от страха воды и глубины. Геральт был прав — известное перестает быть страшным.

Она, опираясь на скользкий, поросший водорослями камень, встала, и на негнущихся ногах побрела по берегу. Песок, камни и деревья. Под ногами хрустели ракушки, в небе орали чайки, рокотали волны, свистел пронизывающий до костей ветер. Куда идти — не имело значения, только бы не лежать, умирая от холода.

Зеленый ком водорослей у самой воды шевельнулся, исторгая из спутанных недр здоровенного краба. С минуту он и девушка пялились друг на друга, а затем краб, не почуяв опасности, скрылся меж камней.

— Ард! — позвала она, но вместо звука горло издало лишь свистящий хрип. Эрика откашлялась, позвала снова. Она смутно помнила, как в последний момент вцепилась в мохнатую собачью шерсть, и вынырнула на поверхность. Значит, пес должен быть где-то здесь. Все должны быть здесь — Геральт, Иорвет, Карасик и Плотва. И капитан «Атропоса», и его команда.

Пляж из песка и ракушек не кончался. Хорошо идти вдоль берега, лучше, чем в лесу — никогда не пойдешь кругами, не заблудишься. И рано или поздно выйдешь к человеческому жилью, если остров, конечно, обитаем. Если необитаем — то лучше сразу утопиться, чем двадцать лет ждать, когда мимо проплывет корабль.

Под сапогом, насквозь промокшим, треснула плоская раковина, и из нее на песок вылилась скользкая, воняющая тухлой рыбой, жидкость. Эрика отбросила устрицу ногой, и тут ее взгляд зацепился за крупный, четко очерченный собачий след.

Волчьи следы выглядели иначе — они были продолговатыми, с длинными отпечатками пальцев. Этот же был круглый, широкий, с явными бороздами от когтей.

Второй след обнаружился совсем рядом, а за ним третий и четвертый.

Эрика ускорила шаг, насколько это было возможно. Впереди виднелись серые скалы и усыпанный валунами берег, справа — высокие, смолисто-рыжие корабельные сосны. Песчаный пляж уступил место каменистой вымоине под отвесным утесом. Цепочка следов оборвалась так же внезапно, как и появилась. Но ветер, который, насытившись ночной жертвой, перестал быть врагом, донес отчетливый запах человеческого жилья — крепкий дух навоза и печного дыма.

***

Маленькие пурпурные осьминожки вперемешку с луком, морковью, мидиями и кусочками кальмара плавали в деревянной миске, украшенной по краям затейливой резьбой. Эрика ела молча, жадно, почти не жуя. Соленая похлебка текла по подбородку на столешницу, капала на засаленный фартук, на моряцкие широкие штаны, на потертые башмаки, помнившие еще, судя по виду, само Сопряжение Сфер. Но жаловаться было не на что: одежда была сухая, еда вкусная, а волчья шкура, которую девушка набросила на плечи — теплая и мягкая.

— Эльф, — твердила она, не спеша брать из рук хмурой старухи Биргит кружку с дымящимся варевом. — Сидх. И ведьмак — белые волосы, шрамы на лице.