— Чем могу служить, госпожа? — дородный вояка в лихо заломанной на бок бобровой шапке вежливо поклонился, блеснул по-волчьи крепкими зубами и поправил ворот темно-синей стеганки. Лет ему было хорошо за сорок, а походка выдавала потомственного кавалериста.

— Коня хочу купить, — Эрика перешла сразу к делу — сказывалась усталость и желание поскорее добраться до трактира. От порталов мутило и кружилась голова, даже от таких мастерских, как у Йеннифер.

— Милости прошу, — вояка проводил гостью в уютную круглую беседку, усадил на выстланные овчиной лавки и велел слугам подать «чего госпожа изволит».

А госпожа изволила сладкого вина и яблок. Слуги этим не ограничились, притащив на серебряном блюде холодный телячий язык, порезанный тонкими ломтями, белый хлеб и пикули.

— Ну что, к делу? — назвавшийся господином Лорантом начальник конюшни налег на закуску за компанию, но вину предпочел темный каэдвенский стаут. Ард примостился под столом, выпрашивая кусочек языка, но Эрика шикнула на него и легонько стукнула по носу — совсем уж распоясался.

Лорант расспрашивал долго, крутил длинный ус и прихлебывал пенное пиво. И наконец махнул рукой слуге — мол, пора начинать. Конюхи принялись выводить верховых одного за другим, смирных и обученных, послушных, выезженных жеребцов и кобылиц. Были среди них и гнедые, и каурые, и саврасые… О каждой лошади господин Лорант рассказывал подробно, не нахваливая почем зря и не скрывая проблем. Эрика в лошадях разбиралась не то чтобы очень хорошо, но отличить клячу от породистого скакуна могла. В этой конюшне кляч не водилось. Холеные, лоснящиеся кони, отменно мускулистые и крепкие, хоть сейчас могли бы идти в королевские конюшни. Надо сказать, что и цена у них была королевская — ведь не зря же помещики в старину за лошадей деревнями расплачивались.

Эрика посоветовалась с господином Лорантом, и остановилась на гнедой кобылке, резвой и очень послушной. Нет, ничего не ёкнуло при виде добродушной лошадки, но Эрике не нужен был золотой дракон, ей был нужен конь — чем проще, тем лучше: конокрады не сведут, ворье не позарится.

— Паскуду выводить, вашбродь? — проорал конюх. — Он-то ведь тоже это… продается.

— П-Паскуду? — хохотнула Эрика. — Это имя или прозвище?

— Имя у него Разгон, а так-то все Паскудой кличут, — удовлетворил любопытство гостьи Ласло. — Желаете взглянуть?

— Отчего бы не взглянуть, — Эрика пожала плечами.

В тот же миг из ворот вырвался черный вихрь. Бешено завизжав на высокой ноте, конь рванулся к беседке, скаля зубы и хрипя. Ард не стал дожидаться, пока вороное чудовище снесет все на милю вокруг себя, выскочил из-под стола и рявкнул. Конь резко остановился, зарывшись передними копытами в землю и присев на задние. И очень удивленно уставился на собаку, словно увидел перед собой нечто, совсем не вписывающееся в лошадиные представления об окружающем мире.

Тут Эрика поняла, что пропала. Этот прямой профиль с едва заметной горбинкой между глаз, узким лбом и чуть вздернутым храпом и небольшие, раскосые глаза с хитрецой выдавали в Паскуде знатного строптивца. А сухие, жилистые ноги, косая длинная лопатка, высокая холка и широкая грудь — резвого и выносливого скакуна.

— Беру! — выпалила Эрика, глядя, как вороной потянулся к собаке — знакомиться. Страха этот жеребец не знал, а если и знал, то растерял где-то в далеком детстве.

— Намаетесь, — покачал головой Лорант, но спорить не стал — он был рад избавиться от шального коня, которому иначе был прямой путь на живодерню. С таким-то нравом.

Тем временем подбежали конюхи. Вороной взбрыкнул, задрал хвост, закозлил. Заржал так громко, будто его резали, и переполошил жеребят в загоне. А затем, пока конюхи не успели одуматься, извернул лебяжью шею и клацнул зубами у самого лица господина Лоранта.

— Упырь, — едва успел увернуться тот. — Паскуда!

Когда вороная бестия была оседлана и подведена двумя дюжими молодцами к воротам, Эрика, сложив в поясную сумку купчую и родословную коня, едва не пожалела о своем выборе. Но близость Арда действовала на Разгона умиротворяюще: он сразу забывал о своих выбрыках, и всецело сосредотачивался на собаке. Эрика протянула ему яблоко — сжевал, попросил еще. Разрешил погладить себя по узкому лбу, всхрапнул и тряхнул гривой. Эрика не без опасений забралась в седло. Но конек вел себя так, словно это не он полчаса назад чуть не разнес всю конюшню. Он послушно выполнял все требования всадника, чувствуя малейший поворот в седле, и так легко, непринужденно рысил по посыпанному песком манежу, что Эрика расслабилась и всецело доверилась коню.

Стоил вороной сущие копейки — всего двести новиградских крон, цена за тушу на бойне, не иначе. Уже выезжая через ворота, Эрика краем уха услышала, как один из конюхов пожелал ей помереть не мучаясь, а второй осенил себя знамением Вечного Огня.

***

До «Алхимии» Эрика добралась к закату, проведя коня в поводу через полгорода. Эту корчму когда-то нахваливал Геральт — мол, раньше там любили гулять студенты, а оттого атмосфера в ней царила веселая и непринужденная. Услужливый слуга принял поводья и выслушал внимательно все наставления, но Эрика не успокоилась, пока не убедилась, что стойло сухое и чистое, а в поилке свежая вода. Арда решено было брать с собой, в Оксенфурте предубеждения к собакам не питали, особенно если их хозяева были людьми обеспеченными. Госпожа Эрика Раннвейг была состоятельной островитянкой, а скеллигские дикари вообще предпочитали путешествовать в сопровождении ручных волков, поэтому корчмарь на Арда даже не взглянул — сделал вид, что не заметил.

Эрика разложила вещи по сундукам и шкафчикам уютной комнаты. В ней, кроме прочего, была широкая кровать с пуховой периной и бадья, в которую могло вместиться полтора ведьмака, а уж тощих девчонок — хоть полдюжины. Слуги долго носили ведрами горячую воду, но не набралось даже до половины. Сгодилось и так — смыть дорожную грязь и расслабиться.

Около полуночи внизу что-то зазвенело, и Эрика проснулась. Ард храпел рядом, засунув голову под кровать, а хвост под табурет — места громадному псу всегда было мало. Стукнуло еще раз, словно кто-то швырнул в стену глиняную кружку.

— Да кому там не спится, — проворчала Эрика, накрываясь одеялом с головой.

Но сон как рукой сняло. Повздыхав и поворочавшись, девушка оделась — шелковую рубашку, замшевые штаны, новую черную куртку с заклепками самого разбойничьего вида, повязала на шею синий платок и, приладив на пояс внушительный охотничий нож, спустилась в общий зал.

В корчме было дымно и людно — кто-то поигрывал на флейте, кто-то матерился, кто-то хохотал. Женщина с метлой убирала осколки посуды из-под пустующего стола, а трактирщик задумчиво чесал затылок, глядя на валяющегося у него под ногами посетителя — тот лениво ворочал руками, требуя немедля подать ему коня. Появилась разносчица и проводила Эрику в отдельный закуток, откуда, если не закрывать двери, было видно почти весь общий зал, и это было то самое полууединение, так необходимое одинокой посетительнице. Ард свернулся калачиком у очага — и как ему не жарко возле огня в такой шубе? — и засопел. Ему было все равно, где спать, хоть на снегу, хоть на бархатной подушке, хоть на выскобленном полу корчмы.

— Чего изволите? — разносчица очаровательно похлопала ресницами. — Вина? Меттинское розовое, боклерское белое, туссентское красное?

— Лучше чего-нибудь полегче, — от вина после пиров в Каэр Трольде Эрика предпочла воздержаться.

— Есть реданский лагер, каэдвенский стаут, — принялась загибать пальцы разносчица. — Ривский херес — остался последний бочонок, теперь с поставками туго, война ведь.

— Давай ривского, — Геральт рассказывал, что херес варят из черешни, и жалел, что в Новиграде его не достать.

В общем зале кто-то заорал «Смерть черным!», его нестройно поддержали.

Пить в одиночестве оказалось не так уж тоскливо. Неподалеку шла азартная партия в гвинт, и даже не видя поля, Эрика вполне могла составить представление об игре: игроки яростно шлепали на стол замусоленные карты, озвучивая на всю корчму каждый свой ход. Картежники задержались дольше других, когда народ начал расползаться по домам. Ривийский херес пьянил медленно, но основательно. После третьей кружки вздумалось курить, и Эрика купила у корчмаря табаку. После четвертой кружки захотелось танцевать, чего за девушкой раньше как-то не водилось. А после пятой в тишине опустевшей корчмы раздался знакомый, чуть хрипловатый голос.

— Не ожидал встретить вас здесь, сударыня.

— Ольгерд фон Эверек, — протянула Эрика, затягиваясь трубкой. — Это снова вы.

— Эрика, — полуулыбкой ответил атаман. — Вы ожидали встретить кого-то другого?

— Вы меня вполне устраиваете, — она потянулась за кружкой, в которой плескался густой херес. — Если вы, конечно, не плод моего воображения.

— Почему вы так решили? — Ольгерд сел на лавку, широко расставив ноги.

— Вы появляетесь тогда, когда я одна, это раз, — принялась загибать пальцы девушка. — Когда я пью — это два. Когда мне тоскливо. Это три.

— Я не нарочно, — усмехнулся в рыжие усы атаман. — Что-то еще?

— Вы не похожи на человека, — внимательно вглядевшись в обветренное лицо фон Эверека, произнесла Эрика. — На живого человека. Это четыре.

— Вы крайне проницательны, — снова усмехнулся Ольгерд, на этот раз совсем не весело. — Живым меня назвать трудно.

— Интригуете, — девушка снова затянулась плотным белым дымом, и выдохнула его через нос.

— Ничуть, — атаман склонил голову набок, разглядывая собеседницу. — Откуда вы?

— Скеллиге, — привычно солгала она.

— Нет, — мотнул головой Ольгерд, не отрывая от девушки острого, изучающего взгляда. — Не Скеллиге. Акцент похож, но не настолько, чтобы перепутать.