— Раскусили, — Эрике было все равно, что о ней подумает этот странный разбойник. — Вы вряд ли мне поверите, но это уже третий мир, в котором я живу. Более того, я попала сюда по собственному — ну не дура ли? — желанию.

Атаман посмотрел на нее внимательным, пронзительным взглядом светло-серых глаз.

— И это было самой большой ошибкой в моей жизни, — закончила Эрика, и выбила трубку прямо на стол.

— Что именно? — уточнил Ольгерд.

— Любовь. Иногда ради любви мы совершаем очень глупые поступки. Настолько глупые, что ломаем ими не только свою жизнь, но и жизни близких людей, — девушка встала и заходила по комнате. — Нам все время твердят — за любовь надо бороться, любовь надо заслужить. А в итоге оказывается, что нет ни любви, ни всего остального, что было бездумно растрачено в процессе борьбы. И это больно.

Она подняла глаза на собеседника, встретившись с ним взглядом. Он тоже встал — оказавшись значительно выше нее ростом, и такой широкий в плечах, что не обхватишь.

— Любовь бывает разной, — сказал он негромко. — Эрика, которая не продает друзей…

— … читает-де Гевра и путешествует по мирам, — закончила за него она. — Лучше ничего не чувствовать вовсе.

— Не лучше, — нахмурился фон Эверек, будто точно знал, о чем говорит.

— Думаете?

— Уверен.

— Что ж, поверю вам на слово, — она криво улыбнулась. — Вы что-нибудь чувствуете?

— Скуку — почти всегда, — честно признался Ольгерд. — И потому осмелюсь предложить вам немного развеяться. У вас хорошая лошадь?

***

Сказочная, бархатная ночь раскинулась над городом. Над головой кружились хлопьями крупные узорчатые снежинки, и оседали на клумбах и брусчатке. Из конюшни всадники выехали рысью. Разгон вел себя тише воды, ниже травы, и пусть в глубине души Эрика надеялась на то, что конь полюбил ее с первого взгляда, разум подсказывал, что хитрая бестия всего лишь усыпляет ее бдительность. Светло-соловая кобыла Ольгерда, богатырской стати и невероятной красоты, косилась на Разгона с опаской — видать, что-то в шальном жеребце ее настораживало.

Копыта коней звонко цокали по припорошенной снегом мостовой, эхом отражаясь от стен нарядных фахверковых домиков. У портовых ворот всадникам открылся великолепный вид на ночной Понтар, по берегу уже чуть схваченный льдом, поблескивающий в волшебном снежном мареве. Эрика поймала себя на мысли, что это едва ли не первая ее прогулка — просто прогулка, не погоня, не побег, не вынужденная тряска в седле в холод и зной.

В камышах что-то шлепнуло. Лягушки уже зарылись в ил на зимовку, утки улетели в теплые края, но утопцам все было нипочем. Чудовище осторожно выглянуло из камышей, но, заприметив всадников, поспешило убраться восвояси.

— Впервые встречаю такого разумного утопца, — хохотнула Эрика. — Обычно они нападают без разбору, и по одиночке, и стаями.

— Может, он решил позвать друзей? — улыбнулся в ответ атаман.

— На поздний ужин? Возможно, — Эрика легонько тронула пятками бока Разгона. — В таком случае нужно уносить отсюда ноги.

— Еще минуту, — Ольгерд поднял руку и прислушался, будто чего-то ждал. — Буду честен с вами, Эрика. Здесь завелось чудовище с определенными моральными принципами. Вчера пострадал сударь Богатырович, изволивший выпить лишнего и отправившийся в эти места на поиски шлюх, попутно распевая похабные песни. И был внезапно атакован некой тварью, невидимой, быстрой и разумной. Сударь Богатырович не первый год в моей дружине, и повидал всякого, но неведомая бестия изрядно его напугала и даже оторвала клок от его кунтуша.

— А, так значит, я приманка? — рассмеялась Эрика, ничуть не обидившись и не разозлившись. Всяко лучше охотиться на чудовищ, чем пить в одиночестве. — Может быть, стоит начать распевать похабные песни? К сожалению, не знаю ни одной.

— Не стоит, — Ольгерд мотнул головой и указал на городскую стену. — Смотрите, он уже здесь.

Эрика подняла глаза. На стене стоял катакан, самый настоящий, в истинной своей форме — горбатая громадина с когтистыми лапищами, уродливыми отростками на голове, слепыми глазами и ртом-клювом. Он был бы скорее смешон, чем страшен, не знай Эрика не по наслышке, на что способен этот кровопийца.

— Встречалась я с одним высшим вампиром в Новиграде, — медленно, не отрывая взгляда от чудовища, произнесла она. — Он едва меня не убил. И, к слову сказать, тоже имел некие моральные принципы, дичайше не гармонирующие с его истинной природой.

— У природы великолепное чувство юмора, — Ольгерд тоже смотрел на катакана, но тот был всецело поглощен созерцанием чего-то (или кого-то) на другой стороне стены. — Прекрасное зачастую более чудовищно, нежели отвратительное.

— И что же мы будем делать с этим отвратительным? — Эрика вложила посеребренный болт в желоб арбалета.

— Можем убить, а можем познакомиться и узнать его поближе, — Ольгерд направил лошадь к стене, но Эрика за ним не последовала. Разгон мог с перепугу учудить что угодно, поэтому девушка спешилась и взяла поводья в руку. Вороной уже начинал рыть передним копытом снежок и подмерзший песок под ним — лошади и собаки чуют нечисть едва ли не лучше, чем ведьмаки с их цеховыми медальонами.

— Чую кровь, — прошипело со стены. — Чую…

Полупрозрачный призрачный монстр сверзился со стены в двух шагах от атамана. Тот спрыгнул с лошади, хлопнул ее по крупу, и буланая рванула к воротам со всех ног. Разгон занервничал, дернул повод, вскинул голову, попытался вырваться. Эрика хотела было его успокоить, но куда там! Конь взвился на дыбы, взвизгнул и, вырвав поводья, бросился вслед за товаркой.

— Ну что за черт, — выругалась Эрика, переведя взгляд на Ольгерда.

И замерла.

Атамана на месте не было — вместо него вокруг катакана кружился черный вихрь с красными всполохами. Они были одинаково быстры — древний вампир и реданский дворянин. Эрика на всякий случай протерла глаза и ущипнула себя за запястье — не спит ли она сейчас в своей комнате в таверне, потому что происходящее никак не могло быть реальным. Она много раз видела, как сражается Геральт, и он был нечеловечески быстр. Иорвет лишь немного уступал ему в скорости. Но никто из них не превращался в черный дымный туман с красными проблесками, и под ними не дрожала, покрываясь искрящимися трещинами, промерзшая земля.

Блестящая карабела Ольгерда звенела, как колокол, чиркая по когтям и костяным наростам катакана. Чудовище ревело и выло, и Эрика не понимала, как сюда еще не сбежалась вся оксенфуртская стража во главе с Охотниками на чародеев — ведь фон Эверек определенно использовал магию, причем нахально, громко, в паре шагов от портовых ворот!

Наконец чудовище в последний раз коротко взвыло и рухнуло на землю, скребя длинными когтями по красному от крови снегу, смешивая его с песком и галькой, хрипя и дергаясь в пердсмертных судорогах. Ольгерд добил катакана, мощным ударом отрубив тому голову и отбросив ее ногой подальше от тела.

— Кровопийца, — как ни в чем не бывало заключил атаман, — от которого разит самогоном. Вампир-выпивоха? Куда катится мир?

И бережно вытер саблю кружевным платком.

Жизнь научила Эрику никогда не задавать опасных вопросов. Мало ли на свете чародеев и колдунов, знахарей и волхвов? Одни, как Филиппа Эйльхарт, могут оборачиваться совой, иные продлевают себе жизнь на сотни лет, третьи одним взмахом руки способны сжечь дотла многтысячное войско… Почему же нельзя превращаться в черный дым во время боя с вампиром? В конце концов, если бы атаман был нечистью, Ард и лошади сразу бы это почуяли. По крайней мере, Эрике нравилось так думать.

Однажды на ночевке между Веленом и Новиградом ведьмак упоминал о некоем чудовище, что обитало в заброшенном доме посреди леса. Нивеллен пал жертвой сильнейшего проклятия, но сам злым не был — его любила живность и не боялись лошади. “Вот катакана лошади испугались, — утешила себя Эрика, — а на Ольгерда даже Ард не зарычал”.

— Вы не спрашиваете, — усмехнулся Ольгерд, тем же платком вытирая кровь с лица и шеи. — Вас ничего не удивляет?

— Удивляет, — Эрика уставилась на длинную рану на шее атамана, под которой рвано свисал лоскут кожи. — Но я не спрашиваю.

Фон Эверек ухмыльнулся, и вдруг громко свистнул. Раздался стук копыт — это на зов явилась буланая. Разгона с ней не было.

— Тогда предлагаю поискать вашего коня, — Ольгерд взлетел на лошадь и протянул Эрике широкую ладонь — блестнули камни на крупных перстнях. — Прошу.

Ехать в седле боком, держась за луку седла одной рукой и вынужденно обнимая атамана другой, было не слишком удобно. Но пути к отступлению были отрезаны, в конце концов, ривский херес добавлял не только бодрости, но и храбрости, а в свете последних событий на Скеллиге Эрике море было по колено, а Понтар по щиколотку. Раз уж она не умерла от страха на тонущем «Атропосе» и в логове великана, то бояться чего бы то ни было уже не имело никакого смысла.

— Откуда вы родом, Ольгерд? — нарушила молчание Эрика, хотя оно вовсе не было тягостным, скорее — созерцательным. По правую сторону раскинулся Понтар во всей своей величественной красе, слева мигал редкими огнями город, а над всем этим великолепием тихо кружились снежные хлопья. До Саовины оставалось всего пару дней, но зима уже пришла в Реданию. Старожилы поговаривали, что заморозки с каждым годом приходят все раньше, а значит, пророчеству Итлины скоро суждено сбыться.

— Мои предки владели поместьем к северу от Новиграда, — ответил атаман. — Род фон Эвереков был знатен и богат.

— А теперь? — о том, что любопытство сгубило кошку, Эрика помнила, но не удержалась, чтобы не спросить.

— А теперь осталось только имя и вот эта карабела, — Ольгерд любовно погладил богато украшенную рукоять клинка.

Ворота и мост остались позади, берег реки становился все круче.

— Может быть, вернемся в таверну за собакой? — предложила Эрика. — Ард возьмет след и найдет коня быстрее, чем мы.