Ведьмачка покачала головой и всхлипнула.

— Это из-за меня взорвалась та башня, — она говорила тихо-тихо, будто сама с собой. — Всё это, — она обвела взглядом зал, — из-за меня.

— Нас сюда никто силой не тянул, Цири, — вздохнула Эрика. — Мы прекрасно знали, на что идем. Я до последнего думала, что погибнут все, но посмотри, пока еще никто не умер.

***

Когда за окнами стемнело, а в провал на крыше заглянула тьма, зал опустел. У коек раненых дежурил Мышовур, плетя друидские обереги из сухих травинок и веточек и бормоча то ли заговоры, то ли заклинания. Из лампадки сочился приторно-сладкий дым.

Эрика находилась где-то между сном и явью, то проваливаясь в темноту, то выныривая обратно в залитый тусклым светом очага пустынный зал. Под мерное бормотание Мышовура и хриплое, рваное дыхание Иорвета она просыпалась и засыпала снова, не замечая, как вокруг продолжается жизнь. Как Кейра льнет к Ламберту, а он улыбается ей в ответ. Как Цири и Геральт на дворе играют в снежки. Как Трисс по три раза в день бегает делать перевязки Эскелю. Как Бьянка и Хьялмар тренируются в галерее на мечах, не обращая внимания на ворчание Роше.

Вскоре, возвратившись из очередного полусна, она вспомнила имя незнакомого эльфа и их первую встречу. И не почувствовала ровным счетом ничего. Всё, что было раньше, стало совершенно неважным, это было прошлое, подернутое дымкой забвения, и оно не имело значения. Гораздо больше значило то, что Аваллакʼх приходил к Весемиру и Иорвету каждый день и вместе с друидом и чародейками делал всё возможное, чтобы их спасти. И уходил, шатаясь, и бледнел, и черные круги под его глазами с каждым днем делались все темнее.

А затем, первым признавшись в собственном бессилии, Аваллак’х открыл портал — в Брокилон.

========== 23. В закат ==========

Никогда и ничего не просите!

Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас.

Сами предложат и сами все дадут!

Воланд

Туссент, 1275 год

Никто не замечал их, никто не задавал вопросов. Они проскакали галопом весь Север, не останавливаясь на постой в деревнях и на постоялых дворах — леса и холмы заменяли им стены, прошлогодняя листва, мох и вереск заменяли им постель. Мимо Альдерсберга, через Ривию и Лирию, мимо Ридбрина и Бельхавена несли их выносливые быстрые кони. И наконец в чудесный золотой полдень, теплый и свежий, как созревшая на бахче дыня, всадники остановились на широкой дороге, ведущей в Туссент.

Всадница откинула пыльный дорожный капюшон, и ветер растрепал короткие — чуть ниже ушей — волосы. Она была одета по-эльфски: в темно-зеленую стеганую курточку, замшевые штаны, видавшие виды высокие ботинки и потертый тяжелый плащ, и ее часто принимали за эльфку, коей, впрочем, она не была даже на четверть. И нет, бабочки не садились ей на плечи, а соловьи не тренькали свои песни на ухо, и дикие лесные звери не падали ниц перед ней при встрече, а либо намеревались сожрать, либо сбегали, но что-то неуловимое осталось в ней после Брокилона и его волшебных вод, что-то, не превратившее ее в дриаду, как гласило поверье, но сделавшее уже не совсем человеком.

Эрика часто думала о том, что же случилось с ней в древнем лесу, под тысячелетними деревьями Брокилона, но так и не смогла найти ответа. Почему Среброглазая Эитнэ позволила ей отпить из чаши, почему в ее мудрых глазах не было осуждения и враждебности — Эрика не могла сказать. Возможно, все дело было в заступничестве Аваллакʼха, который долго говорил с повелительницей дриад в Дуэн Канэлл, а может, в том, что Эрика принадлежала к совсем иному миру, но вероятнее всего, дело касалось таких тонких и хрупких материй, которые она была не в состоянии понять и осмыслить, а потому приняла как данность. Вода в чаше переливалась перламутром и серебром и пахла мхом, и сделав всего один глоток, Эрика провалилась в долгое забытье с ознобом, болью и кошмарами. Где-то там, в глубине кошмаров, к ней приходили вампиры и всадники Дикой Охоты, драуги и призраки, драконы и великаны. И все говорили одну и ту же фразу, разными голосами, выплевывая ее огнем, дымом и кровью: «Duettaeann aef cirran Caerme Glaeddyv. Yn a esseath» — и уходили во мрак.

Ей не нравилось вспоминать Брокилон — слишком уж он был непонятным и чужим, как затяжной наркотический обморок. Она видела то, что не видел ни один из ныне живущих людей — и древние некрополи Крааг Ана, где покоились великие короли прошлого, и величественные дубы Дуэн Канэлл, и лечебные источники в гроте среди вьюнов конинхаэли и побегов пурпурного окопника. И она помотала головой, отгоняя воспоминания, возвращаясь в медовый полдень, пахнущий сиренью, цветущей акацией и полевыми цветами.

За сочными лугами, где седой ковыль перемежался с желтым гусиным луком, синими колокольчиками аконита и кипенно-белой луговой геранью, тянулись зелеными полосами вдоль холмов виноградники Туссента. А выше, шпилями задевая облака, сверкал на солнце витражами самый прекрасный из всех замков в мире.

— Aen elaine tir, — Эрика, давно уже отвыкшая удивляться чему-либо, все же не сдержала вздох восхищения.

— Yea, — согласился с ней ее спутник, остановив вороного с роскошной волнистой гривой. Конь всхрапнул, топнул копытом, смяв куст мышиного горошка.

Эрика приложила ребро ладони ко лбу, пряча глаза от яркого весеннего солнца, желая получше рассмотреть сказочный вид. По дорогам чинно прокатывались сверкающие всадники с плюмажами из павлиньих перьев; сонно вертела крыльями старая, заросшая плющом мельница; а на белых башенках сказочного дворца плясали солнечные блики.

Разгон всхрапнул, завидев несущегося к путникам рыцаря в золоченых доспехах, но тот проскакал мимо, не удостоив всадников даже взглядом. Эрика успокоила коня, спешилась и подошла к дорожному указателю.

— Боклер — это вон туда, — усмехнулась она. — Вот уж спасибо, сами бы в жизни не догадались. Мы на правом берегу Сансретура, со стороны Бельхавена. Значит, нам на юго-восток, как раз в сторону Боклера.

— Поехали уже, — процедил спутник, которого, казалось, не радовали ни чудесные виды синеющих вдали гор Амелл, ни снежная белизна перевала Ангрен, ни полный лазурной воды бегущий вдаль Сансретур.

— Что не так на этот раз? — рассмеялась Эрика, снова запрыгивая в седло. — Повязка жмет?

Всадник бросил на нее убийственный взгляд своего единственного зеленого глаза и хотел было что-то сказать, но кусты белой сирени вдоль берега разверзлись с треском, и из них выскочила огромная лохматая собака, мокрая, зеленоватая от тины, ряски и ила.

И отряхнулась.

Брызги зеленой затхлой воды из прибрежной заводи полетели во все стороны, вызвав дружную брань обоих путников.

— Ард, ну как ты мог, — с чувством сказала Эрика, оттирая грязь с лица. — Совсем на старости лет совести лишился.

Но огромная собака, чью черную шерсть уже кое-где проредила седина, вовсе не чувствовала себя виноватой. Она весело гавкнула и потрусила по дороге в сторону Боклера.

Виноградники тянулись нескончаемой чередой. Чудные домики, такие уютные под оранжевой черепицей, утопали в зелени и благоухали сиренью. Толстые кошки грелись на невысоких оградах из желтого камня, сторожевые псы спали у ворот, лениво отгоняя хвостами мух.

— Корво Бьянко, — Эрика прочитала вывеску вслух. — Нам сюда.

Дорога, вымощенная желтым камнем, привела к двум высоким аркам. Желтая штукатурка потрескалась от времени, но это лишь добавляло очарования всей здешней архитектуре. Вдоль ограды росли стройные кипарисы и пушистые сиреневые кустики с мелкими душистыми цветочками.

— Решено, — проговорила Эрика, глядя на диковинный кустарник. — Покупаем соседнее поместье. Смотри, как красиво. Это же значительно лучше, чем та приглянувшаяся тебе полянка в Элландере, где нас чуть живьем не сожрали комары, разве нет?

Всадник издал нечто среднее между горестным вздохом и саркастичной усмешкой, и спешился, взяв коня под уздцы. Знакомая белая рубашка с кожаной перевязью и собранные в хвост седые волосы промелькнули за кипарисами, а следом послышался требовательный и властный голос Йеннифер, отдающий приказы слугам.

— Кого я вижу! — из-за арок показалась расплывшаяся в улыбке физиномия Золтана. — Чтоб меня! Это же гроза долины Понтара собственной персоной, да не один, а в компании, в прекрасной компании, раздери меня накер!

— Привет, Золтан, — Эрика наклонилась, чтобы низенький краснолюд смог ее обнять, и тут же об этом пожалела — ручищи Золтана заставили ее ребра дружно захрустеть. — Мы не опоздали к ужину, я надеюсь? Если Йорвет сейчас не съест чего-нибудь, боюсь, он примется за нас.

Эльф откинул капюшон плаща, привычным жестом поправил узел своей бессменной повязки, и, наконец, изобразил некое подобие слабой улыбки.

— Caed, sell, — он пожал мощную волосатую лапищу краснолюда, и внимание Золтана тотчас переключилось на собаку.

— Мантихор ты мой любимый, — бубнил краснолюд, почесывая за ушами довольную песью морду. — Сколько лет-то прошло, сколько зим!

— Всего ничего, — из-за кипарисов наконец-то появился ведьмак Геральт из Ривии собственной персоной. — Рад видеть вас обоих. Вместе.

Эрика и Иорвет переглянулись. Эльф снял с седла большую закрытую корзину, и лицо его сразу приобрело странно одухотворенное выражение.

Пока конюх принимал лошадей, Золтан трепал Арда по ушам, Йеннифер кричала на слуг, на ветке акации пела желтая иволга, а над головами собравшихся сновала любопытная зеленая стрекоза, ведьмак недоуменно таращился на корзину, из которой выбивался кусок кружевного белоснежного одеяльца.

— Это… — он перевел взгляд с хихикающей Эрики на смутившегося Иорвета и указал пальцем на корзину, но так и застыл, раскрыв рот.

— Это девочка, — Иорвет, немного смутившись, заглянул в корзину, из которой тотчас раздался детский писк.