— Для начала хватит, — услышал Алекс.

Просияв, Незабудка обернулась и посмотрела, как ребенок, которому подарили целый ворох игрушек. Алекс улыбнулся и кивнул ей в ответ. Отпил чай, совершенно не чувствуя, чтобы первая чашка принесла хоть какую-то бодрость. И снова некстати вспомнилось, что Маред сейчас спит, наверное. А он давно не видел, как она просыпается. Как щурится и тянется спросонья, разомлевшая, уютно-теплая…

На подиуме франк снимал Флорию. Работал честно: заново поправлял освещение, выбирал фон… Сам Алекс всю жизнь полагал, что Флории, как и всем блондинкам, идут нежные, но яркие цвета. Однако сейчас Флория была в ослепительно-белом и казалась невозможно изящной и пугающе хрупкой. Кожа лица, декольте и обнаженных рук светилась изнутри то ли мрамором, то ли жемчугом. И Алекс никак не мог понять, чего не хватает франку в этой безупречной красоте. Почему камерограф морщится и смотрит на Незабудку искоса, явно скрывая недовольство.

Наконец, сделав несколько снимков, он взмахнул рукой, подзывая Анри.

— Вдвоем? — спокойно уточнила та. — Как нам встать?

А вот Флория вспыхнула, на фарфоровом личике появилась недовольная гримаска, впрочем, мгновенно растаявшая. Повинуясь указаниям, Флория послушно опустилась на очередную подстилку-фон, а рядом откуда-то быстро появилось кресло, в которое села Анри.

Алекс смотрел, злясь на АрМоаля, но не в силах им не восхищаться. Неизвестно, каким он был ресторатором, но камерографом — по благословению богов. В зале вдруг стало тихо. Замолчала щебечущая Эмбер, ни звука не долетало от стены, где стояли еще несколько человек, и даже охранники, притащившие кресло, отошли от подиума на цыпочках.

Анри слегка наклонилась к Флории, сидящей у ее ног. Самая обычная поза у обеих, если рассматривать по отдельности. Только вот сейчас сцену пронизывали невидимые струны, пока молчащие, но уже напряженные. Алекс замер, затаив дыхание. Четкий тонкий профиль Анриетты — как золото старой камеи, холодный мрамор лица Флории. Черный бархат и белый шелк одеяний. Вот Незабудка упрямо сжала губы, словно сопротивляясь, и Венсан шагнул к ним. Сказал что-то уже с раздражением, Флория послушно чуть сменила позу, развернув плечи, и все-таки это было не то…. Струны не дрожали, композиция была совершенна, но мертва.

И тут Анри, тихо, почти неслышно уронила несколько слов, едва шевеля губами. Услышала ее только Флория. А результат — увидели все. И без того большие глаза Флории стали огромными, растерянно-злыми, ненавидяще-яростными, — и это все разом. Она подалась к Анриетте, на миг замерев в изломанной позе, приоткрыла губы…

— Готово! — крикнул АрМоаль, и Алекс увидел на усталом лице франка широкую счастливую улыбку. — Великолепно, милые тье!

Камерограф спрыгнул с подиума — и зал ожил. А Алекс беспомощно смотрел, как Флория, вскочив, убегает в ту же боковую дверь. В восхищенном гомоне вокруг он слышал, как завидуют моделям, как обсуждают происходящее, а раздражение внутри сменилось тянущей тоскливой тревогой. Хотя с чего бы?

— Ну вот, — сказал подошедший франк. — Хоть под конец ваша девочка ожила. Талант! Не она, конечно, а тье Ресколь. Зато вот эту камерографию я непременно возьму для выставки. Если не возражаете.

— Нисколько, — обреченно ответил Алекс, ища взглядом Анриетту. — Вы еще будете снимать?

— Завтра, пожалуй. Модели устали, да и я хочу посмотреть, что вышло.

Франк был доволен, это читалось хрипловатых нотках утомленного голоса и сытом, удовлетворенном блеске глаз. И Алекс его понимал, как всякого мастера, чей труд увенчался успехом, но что теперь ему самому?

Извинившись, он отошел и набрал на фониле номер Незабудки. Однако та свой отключила. Дурочка…

Клятвенно пообещав устроить долгий и сложный разговор, Алекс прошел за сцену, постучал в хорошо знакомую комнату-гримерку и, дождавшись ответа, толкнул дверь.

Анри, уже скинувшая театральный костюм, сидела в одном халате и тщательно стирала с лица остатки краски.

— Алекс! Ну как тебе?

Улыбка ее выглядела абсолютно искренней и неподдельно радостной.

— Изумительно, — тоже искренне признал он. — Божественно… Анри…

Он осекся, разглядывая лицо подруги, капельки влаги на смуглой коже, чуть приподнятую распухшую губу и блестящие глаза — как после любовного соития. Но это бред, ничего подобного Анри не могла бы успеть, да и с кем? И все-таки страсть витала в воздухе гримерки.

— Что, дорогой?

Алекс подошел ближе, присел на стул у стены. Спросил откровенно:

— Анри, тебе не кажется, что это слишком?

— Слишком, почему?

И снова Анриетта была безмятежно спокойна. Так спокойна, что это уже едва-едва, но отдавало игрой.

— А ты сама не понимаешь?

Он потер пальцами снова разнывшиеся виски, запретив себе злиться. Ничего не происходит. Почти ничего.

— Алекс…

Вздохнув, Анри повернулась от зеркала к нему, бросив испачканный кусок ваты на столик.

— Алекс, — повторила она. — Ты можешь объяснить, что случилось? По-твоему, снимки слишком откровенные? Но я танцовщица с раздеванием, от меня ждут эпатажа. Я же не голой снимаюсь. Что тебе не нравится?

— Все, — честно ответил он. — Анри, ты понимаешь, как это выглядит со стороны?

— С чьей именно стороны? — хладнокровно уточнила Анри. — Твоей, моей, Венсана, окружающих?

— Да он чуть не уложил тебя на этой сцене! — не выдержал Алекс, с трудом сдерживая голос. — Причем выглядело так, словно тебе этого хотелось.

Анриетта молча смотрела на него.

— Прости, — тихо сказал Алекс, мгновенно потухая. — Прости, пожалуйста. Дело не в ревности. Я не собираюсь тебе указывать, как себя вести. Тем более — с кем встречаться. Но будь осторожнее. Думаешь, он просто так вьется вокруг клуба?

— Я думаю, — очень спокойно и рассудительно ответила Анри, — что сейчас он вьется вокруг меня. И это значит, что у меня будут очень хорошие снимки, лучшие из возможных. Алекс, ты же ничего не понимаешь в том, как создается искусство. Когда художник или камерограф хочет модель — это чувствуется. И это прекрасно для снимков или картины. Это просто работа.

— У тебя работа, — буркнул Алекс, злясь на себя за вспышку. — А у него?

— А мне какая разница? — усмехнулась Анри. — Не беспокойся, я не собираюсь с ним спать.

— Тогда не заиграйся, — уронил Алекс. — И если почувствуешь что-то неладное…

Дождавшись кивка Анри, он вышел из комнаты, а потом и из клуба, чувствуя себя отвратительно беспомощным, словно земля вдруг закачалась под ногами. Флория отключила фониль. А верная влюбленная Анриетта… Но ты же сам хотел, чтобы она стала не такой влюбленной? Вот только мужчину для увлечения Анри выбрала неудачно — вряд ли АрМоаль позволит с собой играть и, тем более, использовать. И что такого она сказала Незабудке? Возвращаться, чтоб узнать, не хотелось. Алекс всерьез опасался, что в таком состоянии серьезно поссорится с Анриеттой. Она ведь ему гораздо дороже Флории, стоит честно признать, но Флория вправе рассчитывать на защиту.

Что ж, сегодня они все были хороши. Надо выслушать Незабудку, и если Анриетта действительно ее обидела, честно разобраться.

Не торопясь садиться в мобилер, он стоял рядом, с удовольствием дыша ночной свежестью. В детстве ему казалось, что ночью дышишь темнотой, прохладной, успокаивающей. Снова и снова, глядя на редкие уличные огоньки, Алекс понимал, что запутался.

Незабудка — привычная, послушная. Иногда доставляет хлопоты, но и это лишь привносит чуточку остроты в давно приевшиеся отношения. Зато в постели прекрасна и, пожалуй, искренне дорожит Алексом.

Анри — больше подруга, чем любовница. Чудесная женщина, понимающая без слов, бесконечно терпеливая и всегда готовая поддержать. Если б только не мелькающая в ее глазах тщательно скрываемая тоска безнадежной влюбленности, на которую Алексу нечем ответить, кроме благодарности.

И Маред, с которой все сложнее и непонятнее. То, что начиналось, как развлечение, незаметно разрослось, запустив корни в сердце, стало чем-то большим, важным. Иногда Алекс видел в Маред самого себя, только он даже в раннем детстве не был таким наивным и жаждущим чужой теплоты. Девчонка же то избегает Алекса, то ластится, как подобранный котенок, только-только поверивший, что его не выкинут обратно. Умная девочка. Честолюбивая, отчаянно работящая, талантливая. Конечно, достойная большего, чем роль постельной игрушки. Но вот что с ней делать, Алекс не знал.