— Со мной проехаться не хотите? — крикнул Ворше ему вслед.

— Нет, спасибо, я предпочитаю коляску фру Фанни, и главным образом ради удовольствия видеть ее супруга на козлах!

С этими словами он ушел.

Якоб Ворше поглядел ему вслед. Вначале он ценил знакомство с Дэлфином. В городе было не много молодых людей, с которыми он находил о чем разговаривать, а Дэлфин был все же ловок, начитан и в разговорах наедине бывал интересен. Но постепенно легкомыслие и беспечность его стали ярче и сильнее обнаруживаться, и Ворше начинал немного уставать от своего приятеля.

Фру Фанни сидела и скучала. Маленький Кристиан Фредрик ушел гулять с няней; улица была отвратительна: пыльная, душная и заполненная простым людом, который делал субботние закупки. Фанни даже не смотрела в окно. Откинувшись в одно из самых мягких своих кресел, она сидела и зевала перед зеркалом: жаль, что она не пригласила утром Мадлен. Уже несколько дней как девушка не была в городе, но, с другой стороны, опять рисковать оказаться ширмой? Или, может быть, самой начать наступление? А почему бы и нет? Но «он» приходит только когда Мадлен в городе. О, как скучно! Зеваешь так, что можно вывихнуть себе челюсти!

Когда Дэлфин внезапно вошел в комнату, она вздрогнула, но осталась в прежней позе в кресле и протянула ему левую руку, которая была ближе.

— Добро пожаловать, господин кандидат! А я как раз сидела и думала о вас в своем одиночестве.

— Это очень мило с вашей стороны! — отвечал он и сел против нее.

— Ах! О каких глупостях только ни думаешь, когда сидишь так вот, одна…

— Надеюсь, что я не самое глупое, о чем вы думали! — отвечал Дэлфин весело. — Но, вообще говоря, это правда, что вы слишком много бываете одна в последнее время!

— Да, но если у меня есть к тому причины…

— Может быть, вы разрешите мне осведомиться об этих причинах?

— Возможно, лучшее, что я могла бы сделать, это рассказать именно вам об этих причинах, — сказала Фанни и внимательно посмотрела на кончик своего ботинка, который высовывался из-под платья. У нее были маленькие узкие парижские ботинки с вырезанными полосками, сквозь которые виднелись гладкие темно-синие шелковые чулки.

— Уверяю вас, сударыня, что я буду так же благодарен, как и скромен.

— Мадлен так молода! — сказала Фанни, как бы продолжая развивать свою мысль. — Я, в известной степени, обязана приглядывать за нею и…

— Разве это настолько уж необходимо? — спросил он.

— О да! Когда молодая девушка, такая наивная, как Мадлен, вступает в соприкосновение с людьми, которые — как бы это сказать, — которые так проворны, как вы, господин кандидат Дэлфин, то… — Она посмотрела на него и остановилась.

— Вы оказываете мне слишком большую честь, — засмеялся он. — Притом, с чего бы это мне пришло в голову воспользоваться…

— Ну! — перебила она и подняла брови. — Эти разговоры мы знаем! В этом отношении вы такой же, как и другие; уж будто вам и в голову не приходит воспользоваться каждой, даже самой незначительной возможностью, — не правда ли? Ну, скажите прямо!

— Ну что ж! — отвечал он и встал. — Если уж вы так настаиваете, признаюсь, что когда я вижу землянику, на которую никто не обращает внимания, то, конечно, как правило, я срываю ее…

— Да, именно вот эта жадность мужчин всегда кажется мне и опасной и удивительной!

— Ах, сударыня, но ведь земляника так заманчива и так очаровательна!

— Да, когда она спелая… — отвечала Фанни.

Последние слова были произнесены с необычайной мягкостью, в которой было что-то кошачье. Георг Дэлфин в это время ходил по комнате. Он быстро оглянулся и поймал только последний отблеск взгляда, который был брошен на него при этой фразе.

Дэлфин редко терялся в подобных случаях. Он, кажется, сделал открытие… Но не показалось ли ему это? Неуверенность и внезапная радость заставили его смутиться. Он пробормотал что-то, покраснел и молча смотрел на Фании.

Она лежала, откинувшись в кресле, и так прекрасна была изогнутая линия ее тела от маленькой головы до самого кончика парижского ботинка! Ее красота была так самоуверенна и безмятежна в каждом изгибе, в каждом движении!

Фанни поняла, что теперь достаточно, и встала, как бы не замечая его смущения.

— Знаете что! — сказала она вдруг и громко рассмеялась. — Это ведь смешно, что я читаю вам проповеди! Каждый должен сам для себя служить примером, а мне вот, кстати, нужно поехать на примерку платья. Надеюсь, что вы меня извините? Всего доброго, господин кандидат! Желаю вам, чтобы земляника пришлась вам по вкусу!

Дэлфин стоял совершенно пораженный; но прежде чем он пришел в себя и взял шляпу, Фанни выглянула из приоткрытой двери, улыбающаяся, сияющая, и воскликнула: «Вы едете со мной на прогулку завтра?» — и, не ожидая ответа, исчезла, слегка кивнув головой.

Все еще полурастерянный, Дэлфин предпринял свою обычную поездку верхом. Но из мимолетного поклона через забор сада ничего не вышло. Он никого не увидел ни в окнах, ни на лестнице. Да, по правде говоря, он был слишком захвачен впечатлениями этого дня, чтобы вполне точно воспринимать все окружающее.

Когда фру Фанни в первое время их знакомства пренебрежительно отвергла его попытку к сближению, он сразу же смирился со своей участью: Георг Дэлфин был не из тех мужчин, которые теряют время и душевное спокойствие на безнадежное обожание. Он считал, что в любой лотерее немало достойных выигрышей и кроме самого крупного.

И вот сегодня внезапно открылась возможность надеяться на крупный выигрыш, на удивительную и ослепительную фру Фанни. Сердце его наполнилось гордостью, и Якоб Ворше, без сомнения, вспомнил бы о генерале Прима, если бы мог видеть, как Дэлфин поглядывал на прохожих.

На следующий день Фанни и Мадлен гуляли в Сансгоре рука об руку весь вечер. Дэлфин не мог улучить минутки, чтобы поговорить с той или другой отдельно. Единственный раз он застал Фанни в гостиной около рояля, но она сразу же встала и вышла из комнаты.

Вечером, когда они ехали вместе в коляске, не сказано было почти ни одного слова. Фанни все время любовалась фиордом, который поблескивал между стволами деревьев. Был неподвижно тихий осенний вечер. Дэлфин находился в необычайно напряженном состоянии. Каждый раз, как он делал движение, ее широкое шелковое платье, которое заполняло почти всю коляску, слабо шуршало. Они оба сидели тихо и неподвижно, пока не доехали до города.

Но в последующие дни Мадлен стала снова постоянной гостьей в городе; Фанни удвоила свою любезность по отношению к ней, а Дэлфин приходил еще чаще, чем прежде. Но зато на улице она его больше не встречала и рассказала об этом Фанни.

Фанни улыбнулась и заявила, что это очень хорошо со стороны Дэлфина и доказывает его порядочность. Люди уже начинали поговаривать об их прогулках по улицам.

Мадлен со страхом думала, как много надо осторожности, чтобы жить в этом мире. Через некоторое время она все-таки встретила Дэлфина. Прогулка вдвоем показалась ей очень приятной: он был такой веселый и любезный.

Фанни стала за это время еще более сияющей, чем обычно. Когда она в зеркале наблюдала Мадлен рядом с собой, что сделалось теперь ее привычкой, на лице ее появлялась самодовольная улыбка. Они обменялись ролями, хотя Мадлен и не замечала этого, и теперь пьесу можно было поставить, потому что красивая женщина считала, что роли распределены правильно.

Все барышни Спарре, — а их было пять, — бросились к окнам.

«Это Йонсен!» — «Директор школы!» — «О! Я вижу издали!» — «Да, да, это он!» — «Это председатель Комитета помощи бедным!» — «Ты, может быть, думаешь, что я не узнала Йонсена?» — «Он сделал себе новый костюм!» — «Ах! Он идет к нам!» — «Клементина, ты взяла мои манжетки! Да, ты, ты!» — «Они лежали на рояле!» — «Но он, верно, зайдет только к папе!» — «Клара, Клара! Ты наступила мне на подол!» — «Он входит!» — «Он к нам с визитом!» — «Ах, господи! Кто же взял мои манжетки?»