Платье на ней было дешевое и броское. Жюль подумал, что оно ей не идет: юбка слишком короткая даже для ее красивых ног. Он привык видеть ее в розовом форменном платье, простого покроя, а потому был несколько разочарован ее видом.

– Знаешь, что мне нравится в тебе, Жюль? – спросила она.

– Что?

– Ты вел себя, как неопытный и неуклюжий мужчина, когда приглашал меня прокатиться, как будто ты не привык иметь дело с такими девушками, как я. Меня это тронуло.

– Я подумал, что ты согласилась только за-за моей машины.

– В какой-то степени и поэтому, – сказала она и оба рассмеялись. Он заметил, что она сама получает удовольствие от собственного юмора. Когда она говорила что-нибудь смешное, то смеялась от всего сердца вместе с ее слушателем над своими шуточками, порой несколько грубоватыми.

– Ты мало смеешься, Жюль. Кто-нибудь говорил тебе об этом?

– Сам догадываюсь.

– Хочешь знать, что мне еще в тебе нравится?

– Конечно.

– Ты не начал приставать ко мне в первую же минуту, когда мы оказались одни в твоей машине.

– Ну, это не означает, что мне не хотелось этого.

– Я понимаю, но все-таки ты не приставал. Ты ведешь себя как джентльмен, а я к этому не привыкла, встречаясь с другими парнями.

– Я ведь даже не знаю твою фамилию, – сказала Фло, выходя из «бентли» на стоянке около «Вайсроя».

– Какое это имеет значение?

– Нет, прошу, скажи.

– Мендельсон, – сказал он тихо.

Она посмотрела на него. От удивления открыла рот.

– Как в названии «Крыло для пациентов семьи Жюля Мендельсона» в больнице Седарс-Синай?

Жюль кивнул.

– Это ты?

Жюль опять кивнул.

– Там умерла моя мама. В ожоговом отделении. Она обгорела при пожаре гостиницы.

– Мне очень жаль.

Воодушевление покинуло ее, она стала задумчивой.

– Спокойной ночи, – сказала она, захлопнув дверцу и направилась к своей машине, но затем обернулась и посмотрела на него. Он сидя провожал ее взглядом. Она вернулась к его машине, открыла дверцу и просунула голову в кабину.

– Значит, ты женат на Паулине Мендельсон? – спросила она.

Он едва кивнул головой. Он знал, что цветочницы, парикмахерши и продавцы в магазинах называют его жену по имени, но сам услышал это впервые.

– Неудивительно, что ты не хочешь, чтобы кто-нибудь узнал твое имя, – сказала Фло. – Поезжай-ка ты лучше домой. У твоей жены, вероятно, прием, и она беспокоится, где ты. – Она снова захлопнула дверцу и пошла к своей машине.

На следующий день Фло старалась держаться от него подальше. Когда Жюль сел за столик в свою кабинку, она попросила Белл обслужить ее столики – «ее участок», как она их называла, – сказав, что собирается уйти на перерыв пораньше. Затем она присела у стойки и обменялась шуточками с Джоэлем Цирконом, голливудским агентом, и Мэннингом Эйнсдорфом, владельцем «Мисс Гарбо». Жюль в ярости принялся читать «Уолл-стрит Джорнэл».

Взглянув в окно рядом с его кабинкой, Фло впервые обратила внимание на золоченую вывеску на высоком доме, которая гласила «Строение Жюля Мендельсона». Он выпил только две чашки кофе, поднялся, оставив Белл десятидолларовые чаевые, как и Фло. Когда он выходил, она осталась сидеть за стойкой.

На следующее утро он принес с собой подарок, небольшую голубую коробочку от «Тиффани», перевязанную белой лентой.

– Это тебе, – сказал он, подвинув коробочку к ней.

– Неужели? – На ее лице появилось выражение детской радости.

– Открой.

– Сейчас?

– Конечно.

Она осторожно развязала белую ленту, словно хотела сохранить ее. Она улыбалась. Затем медленно открыла маленькую голубую коробочку. Внутри была папиросная бумага, которую она отодвинула. Под бумагой был футляр из белого хлопка. Внутри был подарок Жюля. Она взяла его. Разочарование отразилось на ее лице.

– Проявляете ко мне любезность, а, мистер Большие Баксы? Взял серебряную безделушку в отделе потребительских товаров у «Тиффани» и подсовываешь мне. Мой бывший ухажер Мики, работавший на заправочной станции «Мобил», подарил бы что-нибудь получше, чем серебряную цепочку с сердечком. Что это, остатки рождественских подарков твоим служащим? Сохрани это для подарка на день рождения секретарши. Эй, Белл, не присмотришь ли ты за моим участком? Я собираюсь на перерыв.

Жюль сидел понурясь. Для того смысла, который он вкладывал в него, подарок был дешевым, и она дала это понять ему. И она все правильно поняла: подарок был из остатков рождественских даров для служащих его офиса как дополнение к денежной премий, которую каждая девушка в его штате получала ежегодно.

Вечером того же дня, пока он переодевался к обеду, он решил позвонить ей и извиниться. Он впервые звонил ей, вообще впервые звонил женщине из своего дома. Линия была занята. Он принял душ и опять позвонил, но телефон все еще был занят. Он вставил запонки в манжеты рубашки и снова набрал номер, но линия до сих пор не освободилась. Он завязал черный галстук. Линия была занята. Он надел черные лаковые туфли. Все еще занято. Он надел пиджак. Занято.

– Жюль, – позвала Паулина, – мы опоздаем.

– Иду, – отозвался он. «Еще раз», – подумал он и набрал номер. Телефон ответил.

– Алло?

– Твой номер был занят, – сказал он. В его голосе послышалось раздражение.

– Да, – сказала она холодно.

– С кем ты разговаривала? – Он знал, что вопрос был неуместным, тем более тон, которым он спрашивал.

– Не твое дело.

– Что случилось?

– Ты разговариваешь со мной раздраженным тоном, словно я не имею права поговорить по телефону.

– Извини. Вот что, позвони завтра в телефонную компанию и попроси установить еще один телефон. Я позабочусь об этом.

– Ну, ты и даритель подарков, Бакс, – сказала она. В дверь постучали, и вошла Паулина.

– Жюль! Пожалуйста, мы опаздываем. Это неожиданный прием для Мэдж, и Роуз разозлится, если мы все испортим.

– Я уже готов, Паулина, только закончу разговор с Симсом.

– Бог мой! Это Паулина? – спросила Фло зачарованно. – Не могу поверить. Паулина Мендельсон. «Жюль! Пожалуйста! Мы опаздываем! Это неожиданный прием для Мэдж, и Роуз разозлится, если мы все испортим.». – Фло точно повторила интонации светского тона Паулины.

– Господи! – сказал Жюль в панике. Для него привычная светская семейная жизнь с Паулиной и любовь чисто сексуального порядка, которая влекла его к Фло Марч, но которая пока оставалась неразделенной, были несовместимы, а потому он даже подумать боялся, что две женщины могут когда-нибудь столкнуться. – Послушай мне надо идти.

– Пока, – сказала Фло. Ее безразличие выводило его из себя.

– Ты все еще злишься? – спросил Жюль.

– Нет.

– С кем ты разговаривала до моего звонка? – спросил он.

– С одним любовником из «Уоттс», – сказала она и повесила трубку.

На следующий день Жюль встретился с одним торговцем мехами в Сан-Фернандо, Вэлли, которого редко посещали те, кто знал Паулину. Он послал Фло купленную им шубу из чернобурки.

Даже женщины, завидовавшие Паулине Мендельсон черной завистью за то, что жизнь была благосклонна к ней, вполне допускали, что она будет изумительна как жена главы американской делегации в Брюсселе, которому предстоит целый год вести переговоры на государственном уровне в Европе. Хотя кандидатура Жюля не была еще утверждена, президент уверил его, что решение вот-вот последует, и можно уже вести подготовительную работу. Возможность получения этой высокой должности, которую Жюль страстно желал и которая вскоре станет реальностью, придавала ему уверенности и охлаждала его мучительные переживания из-за страсти к Фло.

Дважды в год Паулина ездила в Париж, чтобы обновить свой гардероб, и каждый раз она совершала экскурсию в Брюссель, где обзавелась большим домом рядом с зеленым парком на Авеню Принс д'Оранж, в котором, как предполагалось, она будет замечательно развлекаться во время годового пребывания. Месье Женсе, французский декоратор, побывал в доме вместе с Паулиной, и они подобрали цвета для обстановки комнат и выбрали места для картин, которые она намеревалась привезти из «Облаков», как то: «Белые розы» Ван Гога, по шесть полотен Моне и Дега, и также портрет Мизии Серт Боннара. Паулина, педантичная во всем, годами совершенствовала свои знания французского языка, полученные ею в школе для девочек в Фокскофте, и добилась того, что даже французские друзья, а их было немало, восхищались безупречностью ее знаний грамматики и элегантностью произношения. Жюль, напротив, способностью к языкам не обладал. Его познания во французском смешили французов, но ни один из них даже снисходительно не улыбался, почтительно относясь к его манерам, положению и богатству.