Носилки с Ильей поставили в тень от госпитальной палатки, и так получилось, что о нем практически забыли. Нет, пару раз к нему подходили, спрашивали, как он, и Илья, плавая в наркотическом промедольном бреду, честно отвечал: «Все нормуль!», пытаясь сложить побелевшие губы в улыбке.

На фоне кричащих и стонущих бойцов он и впрямь казался не сильно пострадавшим, и военные эскулапы, исповедующие принцип: «Раз молчишь – значит, можешь терпеть!», принялись оказывать помощь другим «трехсотым».

Вот тут-то и появился на сцене прапорщик Дрозд. Илью он нашел минут через пять после бестолковых метаний между носилок, санитаров и врачей:

– Здорово, Москва!

– Здорово... – выдавил из себя Илья.

– Куда тебя?

– В кудыкины горы, – зачем-то ответил в тот момент Привалов и все улыбался Дрозду, все старался подмигнуть ему.

Прапорщик взял его ледяную руку, проверил пульс, схватился за голову:

– Ох, е-е-е...

К тому времени с аэробазы уже пришел медицинский транспортник с бригадой врачей – среди попавших в засаду десантников было несколько тяжелораненых, их грузили в пахнущее больницей и керосином нутро транспорта.

Дрозд наорал на санитаров, на врачей и в конце концов на полковника Чурилова, командира сводной десантной бригады. Так или иначе, но прилетевшие спецы, уровень квалификации которых оказался повыше лазаретных лепил, все же осмотрели Илью – и тут же последовал приказ: «Немедленно в транспортник! Срочно нужна операция!»

– Хороший у тебя друг! – сказал пожилой врач в зеленой маске, звание и имя которого Илья так никогда и не узнал. – Еще бы полчаса – и все...

То же Илье неоднократно говорили и в госпиталях, где он лежал на излечении: «Повезло тебе, парень. Остался бы ты в полевом лазарете – гарантированно ласты бы склеил!»

С Дроздом они встретились спустя полгода. Илья, уже комиссованный, долеживал в госпитале Вишневского, коротая дни, оставшиеся до возвращения домой. Он валялся на кровати, читая какую-то детективную муть, когда дверь распахнулась и в палату влетел при всем параде уже бывший прапорщик воздушно-десантных войск Сергей Дрозд, с мешком фруктов и охапкой свежих газет.

– Здорово, Москва! – заорал он с порога. – Живой?

– А то! – обрадованно откликнулся Илья, садясь.

– Ну, тогда давай по маленькой! – и Дрозд, оглянувшись, вытащил откуда-то плоскую фляжку «Смирновки»...

Машину эту капитан ГАИ Олег Дорохов заприметил давно, километра за три до поста. Низкая, обтекаемая, с узкими тонированными стеклами, с зубастой, прямо-таки акульей мордой, вся в никеле молдингов, при ближайшем рассмотрении оказалась она горьковской «Волгой», да только не простой. Выпустили этих чудных по дизайну и малоудачных по всему остальному автомобилей весьма ограниченную партию, и, недолго помелькав на дорогах, вскоре «волговские танки», как окрестили новинку водители, практически исчезли, растаяли среди необъятных российских просторов.

Необычные машины были настоящей страстью Дорохова, и он в предвкушении принялся помахивать жезлом, вглядываясь в приближающийся приземистый силуэт. «Сейчас тормозну и рассмотрю поближе!» – думал Олег.

«Волга», мощно и солидно взрыкивая явно не заводским, а куда более мощным движком, мягко объехала на широченных спортивных шинах выбоину в асфальте и с визгом, присев на передние колеса, затормозила шагах в десяти от требовательно поднявшего руку с жезлом Дорохова.

– Слышь, служба! – из «Волги» высунулся наголо бритый скуластый мужик, блеснул золотым зубом: – На Средневолжск как лучше проехать?

Задохнувшийся на мгновение от такой фамильярности, перепоясанный белыми ремнями капитан подхватил болтающийся на боку планшет и ринулся к «Волге», на ходу небрежно козыряя:

– Капитан Дорохов. Ваши документы!

Бритый усмехнулся, сунул под нос стража порядка красную книжечку и повторил, уже без веселости в голосе:

– Так как мне в Средневолжск-то попасть?

Разочарованный Олег, закончив изучать удостоверение, выпрямился и малолюбезно пробурчал:

– Извините, Сергей Павлович... Через три километра будет развилка, уйдете направо, а там километров через пять стационар стоит и указатели. Тут рядом уже...

– Ну спасибо тебе, капитан! – бритый снова улыбнулся, странная «Волга» взревела и умчалась прочь.

– Че, фээсбэшник? – к капитану подошел сержант Гигамов, закурил, сунул сигарету начальнику.

– Хрена там. Депутат Госдумы... Один, без охраны! И не на мерсе. На кой он в наш Средневолжск поперся?.. Ох, чую я, неспроста. Звякни-ка дежурному, предупреди. Номер запомнил?

– Ага... – Гигамов не спеша докурил, лениво уронил окурок на асфальт и пошел вразвалочку к посту.

Олег посмотрел вслед быстро уменьшающейся депутатской «Волге», вздохнул и тоже направился в бело-голубую будку – от здоровенного сканворда, купленного накануне, осталось никак не меньше половины, как раз хватит до конца дежурства...

...Сергей не был в этом городе лет двенадцать, как минимум.

Остановив «Волгу» на заснеженном холме, с которого дорога плавно, с поворотом сбегала вниз к распластавшемуся в приречной низине Средневолжску, Рыков выбрался из-за руля, хлопнул дверцей и закурил, присев на капот.

На ум пришли слышанные где-то строчки: «На беду иль на удачу – истина проста: никогда не возвращайся в прежние места...»

«Зачем я здесь?» – в который раз непроизвольно спросил себя Сергей, и Голос, давно уже ставший частью его «я», мягко ответил: «Ты же знаешь, сынок, – так надо. Надо в первую очередь тебе. Тут, в Средневолжске, и ключ, и замок, и дверь. Пришло время вершить большие дела...»

Этот Голос, женский, негромкий и какой-то до боли родной, жил в Рыкове все эти годы. Он привык к нему и безо всяких яких называл Матерью. Не мамой, мама у Сергея, как и у всех других людей, была одна, а именно Матерью, умной, справедливой, честной, суровой и заботливой. Если бы не она, возможно, Сергей Павлович Рыков давно уже переместился бы из мира живых людей туда, откуда нет возврата...

И уж точно без Матери он не стал бы одним из богатейших людей России, «владельцем заводов, газет, пароходов», депутатом Государственной думы, а также, в глубочайшей тайне – заговорщиком, хозяином двух десятков «технобункеров», автором и руководителем дерзкой операции «Черный снег», правителем невидимой до поры империи, которая, подобно всходам пшеницы в один прекрасный день буйно прорастет сквозь гнилое тело нынешнего государства и заколосится на страх и на зависть всем врагам России.

Сотни ученых и конструкторов день и ночь корпели в «технобункерах», изобретая, проектируя, рассчитывая и планируя, а тысячи рабочих самой высокой квалификации трудились, создавая удивительные приборы и машины, сплавы и материалы, продукты и лекарства. Все это в самом скором времени будет явлено миру. И мир содрогнется, изумившись силе и мощи русского гения, увидит и поймет – победить, поставить на колени русских невозможно...

– Нам бы только день простоять да ночь... – пробормотал Сергей и выплюнул недокуренную сигарету в снег.

Все начиналось здесь. В Средневолжске. После полугодового ступора, в который Сережа Рыков впал, побывав в так и не найденных им потом подземельях, возвращаться к нормальной жизни было очень тяжело.

Он не стал забитым, мрачным и злым на всех и вся идиотом только благодаря поддержке двух женщин – мамы и Матери. Это они день и ночь были с ним, заботились и помогали, ободряли и подсказывали, одна – наяву, другая – в мире мыслей и грез.

Постепенно восстановились речь и память. Успокоилась нервная система, исчезли судороги и заикание. Зарядка, гантели и турник привели в порядок тело, а хорошие, умные книги успокоили душу.

Оставшись в шестом классе на второй год по причине болезни, Сергей умудрился сдать экстерном все предметы, которые пропустил, и догнать своих одноклассников. Но он уже не мог быть прежним середнячком. Выработавшаяся за время борьбы с болезнью привычка побеждать толкала его идти дальше, вперед. К концу учебного года он стал не просто отличником, но еще и победил на двух городских олимпиадах – по физике и математике. В школьной учительской заговорили о феноменальных способностях, зазвенело сладкое для любого родительского уха словосочетание «ваш сын идет на медаль». И тут Мать сказала: «Остановись, сынок! Школа – это не главное в жизни...»