– Шалишь, ребята, у меня дверь бронированная!

«КамАЗ» опять резко бросило влево. Я подняла голову и увидела, что Артем ведет машину... с закрытыми глазами!

– Темка! – в ужасе закричала я и вскочила на сиденье, пытаясь перехватить руль.

Он вздрогнул и открыл глаза.

– Зацепило меня все-таки, – попытался бодро улыбнуться он, – аж в глазах потемнело.

Если судить по фильмам, женщины в трудные и опасные минуты жизни визжат, бьются в истерике, а наиболее утонченные падают в обморок... Правда, недавно я тоже упала в обморок, но скорее от жалости к Саше, от невозможности поверить в его смерть, а сейчас... Подобная слабость была бы преступлением.

Раньше от испуга я столбенела. То есть замирала в бессилии и ни одной дельной мысли меня в тот момент не посещало. Но так бывало, видимо, в случае опасности, которая грозила только мне. Теперь же речь шла о жизни любимого человека, так что мой обычный столбняк продолжался не более двух секунд.

Я поднырнула под руки Артема, намертво вцепившегося в руль, и положила на них свои, невольно коснувшись локтем его левого плеча. Боже мой, да ведь он истекает кровью!

Если бы у нас было время, я попробовала бы передвинуть мужа на сиденье, но те, что нас преследовали, не собирались давать передышку упрямому водителю.

Вместо того чтобы поддаться страху, я стала наливаться злостью. То ли у меня так обострился слух, то ли страшные картины рисовало мое взбудораженное сознание, но я вдруг отчетливо представила себе, как кровь из плеча Артема, проникая через неплотно пригнанную дверцу кабины, стекала вниз, и теперь по ходу следования нашей бешено мчащейся машиной на серой ленте асфальта оставалась цепочка из кровавых капель...

«Жгут! Надо перетянуть руку жгутом», – наконец вспомнила я занятия по гражданской обороне в университете, предмет, который в среде студентов назывался просто «гроб» и по которому я имела демократическую четверку.

Мимо моего уха что-то пролетело, и опять послышалась дробь градин по дверце «КамАЗа».

– Белка, – с усилием выговорил Артем, – возьми у меня за поясом пистолет и пальни в них. Может, отстанут хоть ненадолго...

Я поняла его мысль: пока бандиты будут считать, что шофер безоружен, они будут вести себя как наглые оборзевшие шакалы.

С трудом я вытащила из-за пояса мужа тяжелый «макаров». Так получилось, что я все еще держала руль, сидя у Артема на коленях. Как я смогу выстрелить, если одной рукой еле удерживаю пистолет?

– Оставь руль, я в порядке, – тяжело выдохнул муж. – Держи пистолет двумя руками.

Сжимая в руках «макаров», я нажала на курок, целя куда-то в воздух.

– С предохранителя сними! Правильно, молодец! Теперь стреляй.

Я осторожно выглянула в окно. Вернее, в проем, окруженный осколками битого стекла. Как раз в поле моего зрения появилась белая «десятка».

Один из ее пассажиров держал странное короткоствольное оружие – слишком большое для пистолета. Наверное, автомат. Это из него получалась такая частая пальба. Не важно, из какого оружия тебя убьют, но странно, что в такие минуты в голову лезет черт-те что!

Стрелок не сразу заметил меня, но в ту минуту, когда он поднял автомат, невероятное удивление отразилось на его лице. Эти несколько мгновений промедления оказались для него роковыми, потому что я успела выстрелить первой. Прямо в его хищный оскал с нелепыми черными усиками.

Он так походил на киношного злодея, что я не испытала никакого сожаления, нажимая на курок.

В кабине будто прогремел гром. Отдача швырнула меня прямо на раненую руку Артема. У меня внутри все перевернулось, когда я увидела его искаженное болью лицо. Однако и краешком сознания я успела отметить запрокинутое лицо автоматчика и сразу сбавившую скорость легковушку.

– Молодчина, – прошептал Артем обескровленными губами.

– Темушка, – просила, нет, умоляла я. – Продержись еще немного, мне надо перетянуть жгутом твою руку. Обычная перевязка здесь не поможет.

Он закусил губу, пока я доставала из дорожной аптечки жгут, йод и бинты.

Наверное, я все-таки нервничала, потому что едва уняла дрожь в руках, когда перетягивала жгутом раненое плечо. А потом, для верности, наложила еще и повязку. Помнилось, что жгут можно держать лишь сравнительно небольшое время, то ли час, то ли два... Видимо, занятие на эту тему я пропустила или проболтала!

Мой ум метался в поисках выхода: что делать? Артем еще удерживал руль, но в любую минуту его могло накрыть беспамятство. Как быть тогда?

– Садись, как сидела, – медленно проговорил Артем, когда я наконец закончила перевязывать его плечо: в последний момент я вспомнила, что нельзя лить йод в открытую рану, надо лишь обработать края. – Опять положи руки на мои. Почувствуй машину.

Некоторое время мы так и ехали, а потом откуда-то с проселочной дороги выскочил синий пикапчик и некоторое время ехал рядом с нами.

Сидящий справа пассажир, словно не веря своим глазам, смотрел на разбитое стекло, а когда перевел взгляд ниже, у него вообще отвисла челюсть – видимо, вся дверца была изрешечена пулями.

– Вам милицию вызвать? – прокричал он.

– Не надо, – подчеркнуто спокойно ответила я; у Артема же сил на какие бы то ни было разговоры попросту не было. – Лучше скажите, далеко ли до ближайшей больницы?

– Десять километров. В Орловской. Второй поворот налево. Не пропустите, там указатель сломан.

Пассажир оглядывался до тех пор, пока машина опять куда-то не свернула. Я отчетливо представила себе, как он будет рассказывать об увиденном своим знакомым: «За рулем – баба. Сидит на коленях у мужика. Вся машина в дырках, все стекла побиты...»

Ему не будут верить, мол, такие боевики не для наших тихих мест, а он станет спорить и доказывать, что все увиденное правда.

Человеку свойственно если и проникаться чужими бедами, то не настолько, чтобы забывать о своих. И пока тебя не клюнет жареный петух, как говорит мой свекор, ты будешь относиться ко всякого рода рассказам, как к кинофильмам – просмотрел и забыл...

Я опять размышляла о всяких не относящихся к делу вещах. Наверное, чтобы не поддаваться панике. Причем эти размышления действовали на меня столь странным образом, что я переставала думать о том, что веду такую большую машину – «КамАЗ»! Впервые в жизни. Причем начала считать, что это не так уж и страшно, и машина, кажется, даже слушается меня.

– Никаких поворотов в сторону, – процедил сквозь зубы Артем, но от слабости произносил это вовсе не грозно, хотя я не испугалась бы и истошного крика. – Езжай прямо, до основной трассы. Я потерплю. Мне уже лучше.

– Помолчи, – сказала я строго. – Тебе еще понадобятся силы, чтобы дойти до приемного покоя. Я тебя все равно не донесу!

Теперь моя голова прояснилась настолько, что в ней появились трезвые мысли. Прежде всего, оставлять Артема одного в машине нельзя. То есть это я к тому, что надо будет и в самом деле дойти до больницы. Кто знает, как близко от нас эти шакалы в белой «десятке». Пока я буду вести переговоры с врачами, оставлю мужа в кабине одного, они подкрадутся да и угонят машину вместе с ним!

Мне было плевать, глупо или не глупо я рассуждаю. Я была одна – не считать же помощником моего раненого мужа, который держался в сознании лишь огромным усилием воли, – совета спросить было не у кого, а бездействие, как сказал какой-то литературный герой, становилось смерти подобно.

Нет, надо не просто добиться помощи для Артема в сельской больнице, но и оставить его там. На мгновение у меня мелькнула мысль, что и это может быть для мужа опасно, но если о нападении на дальнобойщика сообщить в милицию, а бандитов увести за собой... В конце концов, нужны-то им деньги. А машину пусть крадут у милиции, если смогут...

Я проделала тяжеленную работу: уговорами, прикрикиванием, чуть ли не шантажом мне удалось добиться от Артема, чтобы он, хоть и с огромным трудом, переместился на место пассажира. Сразу стало легче нам обоим. Я уже почти не боялась вести фуру, а раненому мужу тоже становилось все труднее держать меня на коленях, так что он даже облегченно вздохнул. И тут же впал в беспамятство.