На первой ночевке мы развели костры и достали одеяла, сделанные заботливой Альбой. В таких и на камнях было бы не холодно спать, к тому же возле огня, да ещё и в объятьях любимых! Ойло весело «завидовал» нам.

– А мне остается только со своей лошадью обниматься. Да, голубоглазая?

Лазурь отвечала ему вдохновенным фырканьем и хлопала густыми ресницами, как будто строила глазки. Трог обнимал её, трепал густую гриву и что-то нашептывал на ушко, после чего кобыла притопывала тонким копытцем и весело трясла головой.

Когда мы улеглись, и Алеард обнял меня сзади, я оказалась лицом к Аверине и улыбнулась ей. Девушку точно также обнимал Кристиан, и лежать в центре уютного круга было волнительно и приятно. Она была смущена куда больше меня, но счастлива точно также. «Жаль, что шастать по лесу ночью нежелательно, – вдруг мысленно сказал мне Алеард. – Я бы побродил с тобой». «Зачем?» – спросила я, сжимая его шаловливую руку, которая под одеялом вела себя отнюдь не скромно. «Например, чтобы найти тайное место…». Я тихо рассмеялась и повернулась к нему лицом. «А если я тебя тихонечко поцелую, это компенсирует отсутствие укромного места?».

Алеард натянул одеяло повыше. Я изо всех сил пыталась удержать счастливый смущенный смех. Наверняка Кристиан с Авериной, которые лежали ближе всего, понимали, что у нас на уме.

Однако когда Алеард мягко тронул мои губы своими, я избавилась от большей части смущения. Ветер скрадывал звуки, потрескивание пламени довершало музыку ночи вместе со стрекотанием сверчков и приятным, неизвестного происхождения гулом, исходящим от леса. Это были медленные и глубокие поцелуи, которые удавалось ощутить всем телом, но мы оба понимали, что заходить дальше нельзя. А потому через несколько сладких минут нехотя завершили чувственный диалог и мирно уснули, обняв друг друга.

И мне приснился сон, но не такой, как прежде, когда я видела друзей и близких. Я шла по лесу, и темнота обнимала ноги. Впереди тоже было темно, и приходилось ощупывать пространство руками. Это мне нравилось менее всего.

– Кто ты? – вдруг произнес одинокий голос. – Кем родилась и кем стала? Соленый след тянется за тобой, а внутри – сладость. Я голоден. Я хочу есть. Зачем ты пришла сюда? Не беспокой меня, не вороши древние могилы.

– Я лишь странница и не хотела никого беспокоить, – отозвалась я. – Это мой сон, но я не могу сейчас проснуться. Прости, если сделала тебе больно.

Он засмеялся, словно заскрипела петлями несмазанная дверь.

– Простить тебя? Почему я должен прощать? Меня никто не простил, хотя я жаждал прощения и молил о нем. Странники все одинаковы, они проводят черту и выбирают черное или белое, забывая, что всегда лучше сочная середина.

– Я помню об этом. Ты судишь, не узнав и не почувствовав. Я знала и плохое, и хорошее, и балансирую на грани, стараясь сохранить равновесие.

– Подобные тебе верят в любовь, – быстро сменил он тему. – Но любовь алчна и непостоянна. Отдавай себя – и избалуешь человека, сделав его эгоистом.

– Ты не прав, – спокойно возразила я. – Мое чувство совсем не такое.

– Чувство? – фыркнул голос. – Оно больше тебе не принадлежит. Здесь всё мое. Вы, придя в этот лес, тоже стали моими. Я заставлю вас страдать.

– За что?

– За то, что потревожили мою память. Я не хотел помнить, но вы пришли и вскрыли старую рану. Глядеть на вас, преданных друг другу, мне тошно до боли.

– Мы можем тебе чем-то помочь? – тихо спросила я.

Из мрака возник знакомый сгусток, только на сей раз он был подсвечен бледным желтым пламенем.

 – Вот и снова отвратительная доброта вместо страха. Ты должна бояться.

– Не стану.

– А если я причиню боль дорогим тебе людям?

Я сглотнула. Разговор принял опасный оборот.

– Я смогу защитить их.

Он снова заскрипел.

– Если ты преклонишь колени, я, возможно, пропущу вас дальше и никого не трону.

– Я не встану на колени по прихоти какого-то сгустка! – разозлилась я.

– Хорошо. Это мне уже больше нравится. Ступайте себе по древним могилам, но, коли храбрость позволит, загляните и в мой чертог, в сердце темного царства. Тропа будет ветвиться. Пойдете направо – изведаете красоту. Прямо ступите – вернетесь домой. А шагнете налево – познаете боль утраты. – Он дунул мне в лицо ледяным дыханием. – Однако не спеши делать выбор, странница, каким бы очевидным он ни был. Знай, что мои земли заселяют люди, которым нужна помощь. И в их числе Дориад и Кула. Приходите ко мне в гости, попытайтесь спасти их. Вот тогда и поглядим, как крепка ваша любовь, как прочны узы дружбы…

Я открыла глаза: рано, ещё видны звезды. Все мирно спят, только кони жуют траву неподалеку и Эван сидит на страже. Я прижалась к Алеарду и принялась вспоминать все детали ночного разговора. С некоторых пор обычные сны мне не снились, а значит, нужно было обсудить услышанное с остальными.

Алеард приоткрыл глаза и улыбнулся, и я, несмотря на груз мыслей, улыбнулась в ответ. Он потянул меня к себе, потерся носом о щеку. Сон надежно закрепился в памяти, и хотелось увидеть новый, куда более мирный и хороший.

– Ты почему дрожишь? – шепотом спросил мужчина. Оказывается, я и правда мелко тряслась. От холода ли? Точно нет, тем более рядом с Алеардом.

– Приснился странный сон, – тихо ответила я. – Как всегда.

– Снова о ком-то из ребят?

– Нет. О сгустке. Думаю, он и есть Серый воин. Он угрожал нам.

Губы Алеарда дрогнули.

– Нам уже кто только не угрожал. Хочешь поговорить об этом прямо сейчас?

– Хочу увидеть и почувствовать что-то другое, более приятное, – призналась я.

Алеард приподнялся и медленно встал, подавая мне руку.

– Идем.

Он укутал меня в одеяло и повел за собой в сторону от спящего лагеря. Я успела увидеть, что у Эвана на руках, оказывается, сидит, свернувшись клубочком, Рута.

Мы не стали уходить далеко, постелили одеяло возле большого камня. Здесь наш разговор или иные действия не могли помешать остальным и прервать их мирный сон.

– Тебе трудно, малышка.

Я поглядела в его тигриные глаза. Алеард знал, что сны порой даются мне нелегко, даже те, что несли хорошие чувства.

– Ничего. Просто этот оказался предвестием чего-то плохого. – И я рассказала ему об угрозах сгустка.

– Родители Анута, значит. Хм. Думаешь, он сказал правду?

Я кивнула.

– Он опасен, Алеард, раз смог проникнуть в мой сон.

– Это верно. Нужно непременно поделиться с остальными, а пока что закрой глаза, малышка.

Я выполнила его просьбу с улыбкой.

– Хочешь, угадаю, что ты собираешься сделать?

– А вот и не угадаешь, – хмыкнул Алеард и звонко чмокнул меня в кончик носа.

– Ай! – рассмеялась я. – Сделай ещё раз.

Алеард хмыкнул и повторил, только на сей раз поцелуй был нежным. Его дыхание щекотало ресницы, руки ласково касались моих локтей. Я дотянулась до его щеки, потерлась носом о приятные колючки и мягко прикусила подбородок.

– А вот теперь – поцелуй, – сказал Алеард.

Но я опередила его, и плохой сон стерся прикосновением душ, оставив только блеклый серый след.

Когда все собрались за завтраком, я рассказала о своем сне. И, конечно, несчастный Анут подавился куском, услышав о родителях.

– Не хочу тебя обнадеживать, – сказала я. – Мало ли что он приплел, этот сгусток?

– Это правда, я чувствую! – взволнованно прошептал парень. Он кусал губы и отчаянно глядел на остальных. – Прошу вас, пожалуйста! Давайте проверим!..

– Мы их в беде не бросим, – заверил парня Кристиан. – Но это осложняет дело, ведь, если у него есть заложники, он может нами помыкать.

Питер с утра встал не с той ноги, то и дело ворчал. Ему не нравилась еда, он сердился, что его подданные в заточении, лес казался юному принцу то слишком густым, то чересчур ярким, не по сезону цветущим и благоухающим. По сравнению с недовольством Питера милое ворчание Ойло казалось веселой песенкой. Что интересно, сам трог вел себя весьма сдержанно и больше молчал. Только сказал, что счастлив избавиться от мошкары.