Мужчина в галстуке, уже ранее давший обещание ведьме, решил не повторяться дважды. Сам убийца никогда не трогал детей, и это была чистая правда. А вот что касается его напарников, то здесь всё происходило как раз-таки наоборот.

Ублюдок установил камеру на высокий штатив объективом на Мэриан, привязанную к стулу. Проверил фокус. Слева, на рельефном саркофаге, лежала коллекция инструментов средневекового дантиста и современного хирурга: металлические щипцы, стоматологический ключ, подобно обычному дверному ключу, способный после захвата зу́ба либо куска плоти крутиться по и против часовой стрелки, тиски для рта, три скальпеля с разным видом лезвия, крючки и многие, многие другие вещи, от взгляда на которые начинало ломить кости.

– Обещай, что…

– Обещаю, что не буду его трогать, – сказал чистую правду мужчина в галстуке, не относившуюся к его коллегам, вздохнул, явно не торопя события. – Знаешь, ведьма, я редко когда спешу с умерщвлением жертвы. Моим напарникам это не нравится, смотри, с какими хмурыми мордами они на нас уставились. Однако – повторяюсь – я никогда не спешу. Потому что искренне считаю, что жертва перед «моментом истины» должна хотя бы узнать, за что её вздёргивают, и, по возможности, раскаяться. А ещё я просто люблю поболтать – есть такой грешок. Мне нравится свой голос. Не против послушать?

Мэриан, ощущая звериный ужас по отношению к инструментам на саркофаге, кивнула просто ради того, чтобы потянуть время. Хотя где-то внутри часть её желала наказания. Смирилась. Мужчина в галстуке шагнул в сторону, улыбнулся:

– Хороший выбор. Зачем торопиться, да? Всё надо делать размеренно и качественно. От начала и до конца. А началом у нас будет объяснение. Кто, как и за что? Ты ведь уже сама догадалась, не так ли? Вы, ведьмы, знатно пошалили в прошлые года и настучали по головам важным шишкам, которые не любят, когда им стучат по головам, – убийца говорил медленно, смакуя свой собственный голос, упиваясь нарциссическим самолюбием. – В таком случае важные шишки нанимают нас, чтобы мы в ответную стукнули по головам уже надоедливым ведьмам. Но чуть посильнее.

Он остановился, поправил галстук, продолжил:

– За вами, ведьмами, нашли одну особенность – спустя некоторое время, стоит вам пару лет пожить рядом с людьми, а тем более – остепениться, вы начинаете ломаться. У вас пропадает магическая сила. Чем мы и активно пользуемся по сей день, на всякий случай, конечно, предохраняясь камешками и безделушками, – мужчина показал куриного божка. – Хотя был у меня и такой вот случай: всё ещё способная колдовать ведьма сама попросила убить её. Она хотела стать мученицей, чтобы искупить грехи. Забавно, правда? Ты бы так сделала?

Один из коллег убийцы показательно зевнул. Мужчина в галстуке замер. У него дёрнулась губа. Резким кивком – чуть ли не нервным тиком – указал на выход. Подождал, пока выйдет. Глубоко вздохнул. Ещё раз подошёл к камере, проверяя фокус.

– Нас снабжали, обеспечивали. Подкупали полицию, иногда даже – политиков. Случалось, что исполнитель совершал кульбит. Брал деньги у заказчика и у самой ведьмы. Говорил, что последняя мертва, а та просто скрывалась. Так дело не пошло – хитрецов выследили и нейтрализовали. С тех пор убийства мы снимаем на камеру. И здесь-то начинается самое интересное!

Видишь все те прелести, которыми можно резать, вырывать, колоть и рубить? Одна сумасшедшая, но до чёртиков богатая старуха пожелала не просто быструю смерть своей ненавистнице, а целое зрелище, вивисекцию на плёнке. Со временем к старой карге начали присоединяться другие заказчики, найдя во всём этом нотку эстетики и способ насыщения тайных извращённых желаний. Далее появились постоянные зрители. Качество нашего «домашнего кино» возросло, как и количество инструментов. А также методов их использования.

Убийца, на радость своим напарникам, взял железные кусачки исполинских размеров, но, подавшись порыву вдохновения, тут же вернулся к разглагольствованию.

– В самом начале мне не нравилось то, что нас заставляли делать. Убить – это ладно. Но мучить на протяжении нескольких часов… Это было отвратительно, пока я не привык. А с привычкой пришло осознание великого дела, которое я совершаю. Понимаешь? Я как судья и палач. Караю провинившихся. И часто ведьмы смотрят на меня именно как на палача: со страхом и покорным уважением. Это какая-то сила, это власть. Это…

Никому не суждено было узнать, что хотел сказать мужчина в галстуке, ибо склеп задрожал. Встряхнулся, казалось, подпрыгнул и тут же успокоился. Мэриан всё то время, пока тянулся самовлюблённый монолог, бьющаяся в содроганиях страха, забилась ещё сильнее от того, что почувствовала.

А почувствовала она запах трав-катализаторов: мятной душницы, перца, мака и нарциссов. Мэриан на мгновение показалось, что сейчас должен будет произойти взрыв, который просто разнесёт всю каменную крышу в щебень. Но взрыва не последовало. Вместо этого пространство под потолком наполнилось тьмой. Тьма тут же закружилась в воронке, смешиваясь с молочно-белым нечто. Молочно-белое нечто застыло, поблекло, и весь этот коктейль неожиданно превратился в огромное зеркало. В его отражении женщина увидела свои глаза забитого зверя. Увидела убийц, застывших как статуи, не имеющих возможности пошевелиться или даже вскрикнуть.

Зеркало громко треснуло, взорвалось. Свист осколков оглушил Мэриан, сами острые снаряды пронзили часть убийц, некоторых – насквозь, некоторых располосовали, некоторых расчленили. Им тут же вернулась свобода. Они разом упали, забились в судорогах, заорали либо сразу умерли.

Из треснутого зеркала вылезла Кримхильда. Воспарила и медленно опустилась на залитый кровью и усыпанный осколками пол. Подошла к ублюдку в галстуке, которого снаряды обошли стороной.

– Жри.

Мужчина взял галстук, поднёс ко рту и начал жадно откусывать зубами ткань, с силой тянуть от себя, рвать, смачно разжёвывать и глотать.

– Быстрее.

Он приступил к куриному божку, целиком засунул в рот и сомкнул челюсти. Мерзотный треск и хруст. Некоторые зубы сломались, некоторые вырвались с корнем.

– Быстрее! Жуй и глотай.

Треск и хруст повторились многократно. Наконец, мужчина проглотил. Божок застрял в горле. Убийца захрипел, но не шевельнулся. Хрипел долго. Лилась кровь, смешанная со слюной. Текли слёзы. Через минуты полторы он окончательно задохнулся. Упал.

Верёвки, стягивающие тело, расслабились. Мэриан встала, пошатнулась и села обратно. Ей было плохо, могло вырвать. Мир перед глазами закручивался в узелок.

– Кримхильд, ты… Они все…

– Успокойся, солнышко моё, ценящее людей больше, чем они того стоят. Эти короткошерстные хрены пытались убить тебя. И твоего сына. А до этого они зверски расправлялись с моими, то бишь и твоими, сёстрами. Я такого не прощаю!

– Микки!.. Он на улице, а там с ним ещё оба…

– Успокойся, там никого, кроме него, нет. Я не чувствую.

– Не верю, помоги мне встать, меня шатает. Пошли к выходу. Прошу, быстрее.

Макс спал в объятьях девы с барельефа. Царица Небесная преобразилась, целомудренный взгляд растаял, уступив место таинственному огоньку в глазах, силе и материнской строгости. По бокам выступили два лица, словно лики пропавшей Гекаты, старухи и девчонки.

Кримхильда прищурилась, указала в темноту. На дороге валялись два трупа, хорошо заметные под светом луны.

– Помнишь, я утверждала, что являюсь агностиком, сомневаюсь в существовании богов? Так вот, беру свои слова обратно.

***

– Ну как он?

– Спит. Память я подчистила, завтра уже ничего не вспомнит. Но сразу предупреждаю: несколько дней, возможно, будут сниться кошмары. Даже я без последствий не влияю на внутренние закоулки разума. Насчёт кошмаров. Что будем делать с твоим скелетом в шкафу?

Мэриан скрестила руки на груди, растерявшись. Промолчала.

– Девочка моя, я понимаю твою тягу наказать себя за все проступки. Но ты забываешь о нескольких моментах: во-первых, мир несправедлив, во-вторых, у тебя есть Микки. В третьих, все твои страхи – поскольку ты ведьма – материальны. А та чертовщина, прячущаяся в белье, после твоей смерти освободиться от оков, сдерживающих её, и сотворит нечто ужасное. Не сильно масштабное, но ужасное. К тому же есть ещё и четвёртый момент. Ты раскаялась.