— Может, хоть что-то ты помнишь? Руку? — он ведь тебя схватил? Примерный рост? Ну!..

Максим глядел на девчонку с ничем не оправданной надеждой. И даже такая идиотка, как она, обязана была поднапрячься и выдать хоть что-то из примет преступника. Катька безнадежно помотала головой.

— Может, он еще раз нападет. Днем. Я тогда запомню… Постараюсь…

— Ну хоть что-то, особые приметы. Почему ты считаешь, что он мужчина?

— Вонял он, — вдруг озарилась Катька. — Думала, умру на месте.

Они кинулись к ней:

— Чем?

Катерина напрягла извилины. Беда с этими запахами. Что-то вертится на языке, а сказать… Одеколон? Крем для бритья? Дезодорант? Этот, как его, "Старый вонючка".

— Носками, — выдохнул Даник безнадежно.

Максим быстро стал заносить информацию в тетрадь.

— Сможешь идентифицировать запах, если встретишь?

Катька лыпнула очами.

— Ну, узнаешь?

— Мне что, ходить по всему лагерю и нюхать? Носки — не буду, — отрезала она.

Оказалось, такой жертвы от нее они не смели и требовать. Даже готовы были посвятиться и, раз уж она не могла ходить — быстро, по крайней мере — переводить к ней все достаточно крупное мужское население на предмет обнюхивания. Катька это представила и застонала:

— Я вам что, ньюф Боря?!

— А кстати, — сообразил Максим, — ты в чем ночью была? Запахи медленно выветриваются, особенно гнусные. Одежда может еще пахнуть. Тогда мы втрое скорей обнюхаем… то есть, того… Или Борю попросим.

— Ну пожалуйста, — протянула Катька. — Может, еще и пахнут. Свитер и джинсы. В шкафчике.

— Вот что, вставай, — привязался Максим. — Мы должны тебя охранять. А то пока мы ходим…

Это вдохнуло в Катьку новые силы. Она поднялась, опираясь на дружеские плечи, и поковыляла в сторону корпуса.

… В течение дня под разными предлогами к Катьке приводили наиболее перспективные экземпляры на предмет обнюхивания. Перед этим детективы даже слегка поспорили. Максим считал, что приводить надо только тех, кто воняет интенсивно, а Даник полагал, что и не пахнущих совсем. Максим, чрезвычайно чувствительный к запахам, ехидно заметил, что таких вовсе не бывает. Данику пришлось уточнять. Он имел ввиду людей, не пахнущих парфюмерией. Именно эта группа казалась ему наиболее подозрительной, так как путем упорного мытья уничтожила все улики. Катька гнусно захохотала. Она сказала, такую гадость уничтожить сразу невозможно. Даже если помыться тщательно четыре раза, да нет, сутки просидеть в бане, обтираясь мочалкой и веником. И если б она не злилась на спящих олухов, то учуяла бы эту вонь с расстояние в три, нет, в четыре метра. И, видимо, ветер нес ее в другую сторону. Максим не выдержал и попытался пространно пояснить, что веник в бане нужен совсем не для этого. А Даник намекнул, что, возможно, у Катьки насморк. Короче, скандал разгорелся нешуточный. Поскольку начали подтягиваться любопытные, пришлось срочно приходить к соглашению. Консенсус состоял в том, что юноши как следуют вынюхают одежду, в которой Катька бегала ночью, и будут тащить к ней всех, чей запах окажется мало-мальски похож. Титанический труд (если учесть, что некоторые пахнущие личности были габаритами раза в два больше сыщиков, взятых вместе, и сопротивлялись). Под конец дня Даник высунул язык на плечо и сказал, что кем-кем, а дипломатом он ни за что не станет. Ни-ког-да!

— А у тебя неплохо получалось, — ухмыльнулся Максим.

Конечно, даже действуя по списку, они могли кого-то пропустить, и стоило подключить к расследованию Борю, но Борю Ростиславыч им не дал. Борю накануне малыши обкормили конфетами, и пес тоскливо маялся под деревом возле начальского домика, необщительный и голодный. Исходящий же из их личных усилий вывод оказался убийственным. Они даже сперва подумали, что что-то не так, и пробовали заставить Катьку перенюхать. Потому что наиболее интенсивно неопределенной гадостью пахла воспитательница Жанна Юрьевна.

— Уж этого я никак не могла от нее ожидать! — едва не плача, выкрикнула Катька.

— И размерами соответствует, — подвел неутешительный итог Максим. Да, назвать Жанну стройняшечкой не рискнул бы даже слепой.

— Такая тихонькая! — не утишалась Катька. — Крысы боится! А сама! Мадам Вонь!

— Вонг, — поправил Максим, вызывая очередной взрыв Катькиного гнева — в этот раз на свою голову. Даник вклинился между, спасая его от страшной смерти в Катькиных когтях. Друг спас друга.

— Вероятно, — Максим по привычке поскреб голову, — преступница не она. А ловила тебя в воспитательных целях. Чтобы дети по ночам не шастали.

— Сам ты…

— Неся ответственность за твою жизнь и здоровье.

Даник взглянул на залепленные пластырем Катькины колени. Максим развел дланями.

— Она же дрыхла! — Катька забыла про болезнь и вскочила.

— Могла притворяться. Воспитатели коварны.

Катька даже сплюнула в сердцах:

— "Преступник нервничает!" Я тут мучаюсь, нюхаю всех…

— А может, она просто обтерлась о преступника. Знаешь, как запахи переходят?

— Ага. Обнималась и целовалась. И он подговорил ее меня ловить.

Знала бы Катька, произнося эти слова, что почти наткнулась на истину!

— Можем еще раз крест попробовать, — пожалев ее, сказал Максим.

Даник опять посмотрел на Катьку:

— Не сегодня.

2.

— Ни за что! — сказала Жанна Юрьевна и хлюпнула носом. Ленка скоренько подсунула ей платок.

— Ни за что! — повторила Жанночка, заламывая руки, как в мыльном сериале, и Ленка на всякий случай отодвинулась. Жанночка вообще взяла за привычку жаловаться Ленке на все неприятности и искать у нее совета и спасения. А грядущая неприятность могла превзойти все, что доселе происходило. Чувства Елены Тимофеевны были двойственны: с одной стороны Жанночка со своими проблемами успела достать, но, с другой стороны, ожидалась грандиозная сплетня, и это — интересно. Поэтому Ленка отказалась от желания сделать вид, что ужасно занята. И даже побудила Жанночку излить душу. Юрьевна это дело умела и любила. И таким образом, после всех лирических отступлений стало понятно, что напарница Жанны Машенька уезжает на выходные. И не в Гомель, а в свою деревню. И, значит, за один день никак не управится. А воспитатель — он тоже человек и в отдыхе тоже нуждается, потому Ростиславыч разрешил Машеньке гулять все положенные государством три дня. А она, Жанночка, остается одна одинешенька. То есть, не так. Подменного воспитателя ей дают. А она не хочет. Вернее, хочет, но не может. Она боится.

Дойдя до этого места, Жанночка готова была взрыдать по новой. Ленка вытащила второй платочек.

— Санёк! — окликнула она пробегающее дитя. — Одолжи у Терминатора платочки, сколько есть!

— Столько не надо, — хлюпнула Жанночка и вытерла покрасневший нос. — О Господи, я ужасно выгляжу!

К чести Жанночки, это вызвало не очередной слезопад, а прилив бурной деятельности. В него была вовлечена и Ленка, и личности, шугающиеся с Жанночкиной дороги. В корпусе энергичным рывком была извлечена из-под кровати пухлая сумища, а из тумбочки и шкафа полетели на кровать разных размеров и достоинств косметички. Ленкины глаза расширились — это было видно даже под очками.

С воплем "Какая прелесть!" она набросилась на Жанночкино добро. А Жанночка Юрьевна занялась собой. Она чувствовала, что в природном виде не сможет появиться даже перед младенцем.

— А дальше? — возвратилась к делу Ленка, искоса наблюдая за припудриванием носика. — О, такого лака у меня нет.

— Я же сказала, — совершенно равнодушным голосом произнесла Жанночка, — я ее боюсь. Я даже ночью с ним целоваться боюсь, все оглядываюсь. Вдруг она из куста выскочит?

— Уже выскакивала? — заинтересовалась Ленка.

— Нет. Но может!

Ленка потрясла щедро накрашенными ногтями, чтобы быстрее сохли:

— А собственно, кто выскочит?

— Как?! — Жанночка даже выронила колпачок от тюбика с тушью и полезла за ним под кровать.