Матумба

Серое небо вздулось, грозя разразиться тропическим ливнем. Липкие листья лиан лезли в лицо, забивались за шивороты, путались в волосах. Пот стекал по распаренным лицам торговцев — только торговцы рискуют в жаркий сезон посещать непроходимые джунгли Великой Африки. Климат на планете отличался непредсказуемостью, леса и воды изобиловали хищниками, высоченные темнокожие великоафриканцы славились неумолимой свирепостью и не брезговали каннибализмом. Но на исходе четвёртого из шести летних месяцев туземцы забивали длинноногих, могучих птиц, похожих на земных страусов. Провисев с пару месяцев на жаре, огромные туши становились вкусны и целебны. Покрытое янтарным жирком, тающее во рту мясо способствовало пищеварению и хорошему цвету лица, излечивало юношеские прыщи, женскую истерию и старческое бессилие. И продавалось на вес золота — великоафриканцы крайне неохотно расставались со своим любимым кушаньем, а все попытки повторить рецепт завершались плачевно — туши гнили и тухли. Вот и продирались сквозь джунгли господа коммерсанты, охмуряли туземцев бусами, зеркалами и огненной водой. Многие не возвращались…

Фёдор Булкин и Джон О'Рейли рассчитывали вернуться. Они везли товары, перед которыми не устоял бы любой дикарь — поющих китайских кукол, коробочки пёстрого аквагрима, ёлочные гирлянды, капроновые банты всех цветов и, конечно же, бусы и зеркала. Ездовой робот Янки, жалобно скрипел гусеницами — компаньоны надеялись, что обратно он поползёт так же тяжко нагруженным. Огненной воды в багаже, упаси боже, не было — обещание командора Фон Клотца повесить на воротах базы любого, кто станет продавать спиртное туземцам, было отнюдь не шуткой. Но О'Рейли был бы плохим ирландцем, если б не мог с закрытыми глазами собрать самогонный аппарат из подручных деталей. И Булкин от него в этом не отставал. Им нужны были туши — как минимум три — чтобы выкупить со штрафной стоянки бедную «Клементину» — родную ржавую развалюху, прошедшую с компаньонами полгалактики.

— Тед, я тебе говорил — на шестнадцатилетие мне подарили настоящую ракету. Папаша с дядьями скинулись. Как сейчас помню — старик хлопал меня по плечу, выдыхал перегар и вещал «Джонни, такого раздолбая как ты не видал даже Дублин. Лети отсюда, малыш!» Вот я и улетел.

— У меня не было папы, Джон, — Фёдор крякнул и смахнул с волос алчную стрекозу. — Моя мама хотела, чтобы я стал музыкантом. Играл на скрипочке…

— Это ж здорово! — О'Рейли расплылся в улыбке. — Сядешь в пабе, начнёшь «Ра-ти-ту-ру-ла-лей!» и все тебе наливают.

— Какое там. В фи-лар-мо-ни-и. В костюмчике с белой рубашечкой, третьей скрипкой в пятом ряду…

Веснушчатую физиономию ирландца перекосило.

— До тринадцати лет терпел. Пока матушка замуж не вышла. А как отчим ко мне приставать начал… да нет, со скрипочкой, надо, мол, Федя! — я и сбежал.

— И правильно сделал! Русский с ирландцем братья навек! — Джон снял с пояса флягу, неторопливо открутил крышечку, смачно глотнул и передал другу.

— Ирландский? — осведомился Фёдор.

— О'Хара божился, что прямо из Тары. Врёт, наверное. Но виски знатный, — О'Рейли повёл носом и с сожалением прицепил флягу обратно.

— Кстати о виски… Где мой процент, Джон?!

— Какой процент? — неискренне удивился О'Рейли.

— Со сделки, — напомнил Фёдор.

— С какой сделки? — Джон обиженно заморгал, сделавшись похож на толстого рыжего ангела.

— С партии кубинских сигар. Я, между прочим, целый вечер потратил, уговаривая эту свинью Шнеерсона уступить товар именно нам!

— А, с сигар… — Джон потупился. — Понимаешь, я тоже потратил на эту свинью целый вечер. Взял контейнер контрабандного «Беломора» и тут же перепродал в виски-бар на орбитальную станцию. А сигары стоят как батл каждая и космикам даром не нужны. Бизнес есть бизнес.

У Фёдора зачесались кулаки. Он собрался было напомнить бесстыжему ирландцу про проигранную на пари шлюпку, упущенный в космос скафандр и разбитый плафон в кают-компании, но какое-то яркое пятно впереди привлекло его внимание. Булкин всмотрелся пристальнее:

— Баба! Баба, Джонни! Настоящая баба!

И вправду — на уютной полянке, раскинувшись как дитя, мирно спала молоденькая туземка. Пышные кудри разметались по зелёной траве, розовый ротик чуть приоткрылся, упругие грудки дразнясь выглядывали из-под цветочных ожерелий, стройные ножки поражали воображение, на прелестном, нежном животике сидела бабочка. Рядом с девушкой стоял небольшой дерюжный мешок. Джон взглянул туда и закричал шёпотом:

— Золото! Тед, мы спасены!!!

Булкин отмахнулся. Он присел на корточки рядом с девушкой, наклонил голову, заглянув снизу в её прелестное, невинное личико. От смуглой, тёмно-медовой кожи пахло тропическими цветами и здоровой, неиспорченной женственностью — никакие помады, крема и массажные щётки никогда не касались этой инопланетной Евы…

Перекрестившись от счастья О'Рейли запустил руку в мешок, достал жёлтый лоснящийся самородок и прижал к сердцу. Фёдор осторожно отвёл прядку волос от сонной щеки, прикоснулся грубыми пальцами к тёплой, пушистой как персик коже. Неземное создание открыло огромные фиалковые глаза, взмахнуло длиннющими ресницами — и завизжало, как ошпаренная коза. В тот же миг с нависающих веток, из кустов и из-за деревьев ломанулись друзья и родственники красотки. Мелькали пёстрые копья, летели перья с дикарских уборов, сыпались на истоптанную траву зубы и серьги. Булкин с О'Рейли встали спина к спине и дрались как звери. Робот Янки натужно взрёвывая попытался удрать, но его завалили первым — перевернули на титановую спину и тотчас начали потрошить тюки. Разноголосый писк кукол подсказал компаньонам, что они остаются без выручки. От злости даже прибыло сил, но ненадолго. Огромная, липкая сеть, упавшая с псевдобаньяна запутала бойцов намертво. Свирепые великоафриканцы, сверкая свежими синяками, крепко связали О'Рейли и Фёдора, прицепили к палкам как кабанов и понесли в чащу.

«Съедят» — обречённо подумал О'Рейли. Фёдор был примерно того же, но более пространного и нецензурного мнения.

Несли их долго. Комары и москиты искусали друзей до слёз — и ведь не почешешься. Очень хотелось спать, есть, воды и хорошенько дерябнуть. Фёдор увидел туземку-наводчицу, весёлую и довольную, попытался плюнуть в неё, но не попал. Туземцы скалили уцелевшие зубы и что-то свирепо лопотали. И как на грех, переводчик у Джона сбили с уха и затоптали, а Фёдор свою машинку неосмотрительно таскал в дальнем кармане брюк.

Наконец вдалеке показалась деревня. Визжали и довольно хрюкали псевдосвиньи, тоненько тявкали псевдособаки, рыли землю голенастыми лапами драгоценные птицы, обаятельные жёлтые птенчики копошились в пыли вместе с чумазыми человеческими детёнышами. Полуголые красавицы вперемешку с иссохшими старыми ведьмами выглядывали из дверей хижин. Победители торжествующе заорали, им в ответ тут же застучал барабан, потянуло дымком. Пленников приволокли к солидному, огороженному частоколом строению и неожиданно развязали. Растирая затёкшие конечности, друзья печально смотрели на черепа, ухмылявшиеся им со столбов. Ворота маленькой крепости открылись, взметнулись в салюте копья, и к пленникам вышел вождь — красавец мужчина, весом никак не меньше полутораста кило. В больших ушах у него болтались большие золотые серьги, на руках и ногах — золотые браслеты, срам прикрывала пышная гирлянда из белых цветов, другая обвивала мощную шею и свисала на смуглый, волосатый живот. Вождь зевнул, лениво поприветствовал своих доблестных воинов и неожиданно заговорил на корявом, но вполне внятном пиджине:

— Ты и ты — воины с небесной-лодки?

— Да, большой-человек-чьи-ноги-попирают-врагов-а-голова-увенчана… — Фёдор лихорадочно подбирал титул.

— Не болтать! Ты и ты — трогать женщина, воровать золото. Так?

— Мы не виноваты, ваша честь, оно само там лежало, — вздохнул О'Рейли. — Не бросать же живые деньги в лесу.

— Я-большой-человек-на-три-ладони-деревни. По моя земля может ходить женщина с мешок золота, и ни один плохой воин не обидеть женщина, — вождь зевнул ещё раз и протянул руку — заботливый слуга вложил в неё калебас с каким-то перебродившим напитком. — Огненная вода есть?

— Нет, — друзья развели руками, — но можно…

— Я-большой-человек говорю — нельзя! — вождь опрокинул содержимое калебаса в свою огромную глотку. — Выбирай, смерть или матумба?!

Джон и Фёдор переглянулись. Что такое «матумба» они не знали, но сердце подсказывало самое нехорошее. А с другой стороны — у живого человека есть шансы выбраться, а у мёртвого шансов нет.

— Матумба! — рявкнул О'Рейли.

— Матумба, — чуть помедлив, согласился Булкин.

Удивлённый вождь перестал чесать брюхо и посмотрел на пленников с уважением. Подошёл, похлопал по плечам тяжёлой ручищей:

— Смелый воин! Настоящий мужчина. Раньше весь воин с небесная-лодка выбирать «смерть!». Сегодня есть, спать. Матумба завтра.

Друзей отвели в уединённую хижину на самом краю деревни, дали печёной свинины, каких-то фруктов, большой калебас полный мутноватой и теплой, но всё же пригодной для питья воды, и заперли. Утолив первый голод, коммерсанты задумались — положение было самое что ни на есть безвыходное. О'Рейли поглядел в щели — четверо здоровенных великоафриканцев ходили вокруг хижины неусыпным караулом. Фёдор попробовал было попроситься до ветру — ему недвусмысленно указали на прикрытую крышкой ямку в углу и текущий на дне ручеёк. Дело отчётливо пахло неприятностями.

Хмурый Фёдор достал переводчик, прицепил его на ухо — разбирать, о чём болбочут дикари. Снял с пояса свою флягу — и чуть не заплакал — в драке кто-то сбил крышечку, от коньяка остался только запах. У О'Рейли его спасительницу под шумок сдёрнул с пояса ушлый туземц. Но ирландец был тоже не промах — из грудного кармашка на свет божий явилась ещё одна фляжечка, крохотная, с ладонь. Деловито свинтив колпачок, Джон вздохнул: