В Серебряном бору на последние деньги взял лодку, отгреб туда, где было поменьше лодок и купальщиков и сбросил с кормы первый том. С волнением проследил: утонет? Утонул. За ним последовали еще несколько книг. Все утонули. Валентин развеселился. Все-таки он нашел управу на лысого. Деникин не нашел, Колчак не нашел, Врангель не нашел. А он нашел. С удовольствием покурил и взялся за рюкзак, чтобы разом вытряхнуть из него всю заразу. Но в этот момент раздался радостный крик: «Гражданин, вы уронили! Книгу уронили!» Какой-то купальщик плыл к нему, держа в руки коричневый томик. Валентин оглянулся и ахнул. По какому-то неведомому физическому закону книги сначала глубоко погрузились в воду, а потом начали всплывать. Они тянулись за лодкой, как утки. Купальщики, обрадованные неожиданным развлечением, вылавливали их и передавали Валентину. Ему только и осталось повторять: «Спасибо! Большое спасибо! Я такой неловкий!»

Проклятье! Часа полтора Валентин неподвижно просидел в лодке, с ненавистью глядя на мокрые книги. Солнце склонялось к закату, озеро пустело. Он уложил тома в рюкзак, сдал лодку и побрел к остановке. Пристроив рюкзак сбоку у стенки, безучастно смотрел, как отдохнувший люд весело штурмует троллейбусы. В последний момент, когда очередной троллейбус уже отъезжал, вдруг рванулся, пробился сквозь толпу и втиснулся в переполненный салон. Минут десять ехал, втянув голову в плечи, ожидая, что какой-нибудь доброхот заорет: «Гражданин, вы забыли рюкзак!» Не заорал. Валентин понял: он победил. Он все-таки победил. Только абалаковского рюкзака было безумно жалко. Хороший был рюкзак.

Всю дорогу до Переделкино он мрачно размышлял о Ленине. Вот, старый пердун, добился своего. Всю жизнь строил пролетарское государство. И что построил? Посмотрел бы ты на то, что построил! То-то порадовался бы!

Валентин замер. Идея комедии, на которой он так долго бился, вдруг предстала перед ним во всем великолепии. Вот Ленин, оживленный усилиями огромного коллектива ученых, которые много десятилетий трудились над сохранением его бренной плоти, выходит ночью из Мавзолея и окунается в быт современной Москвы. Для начала разговор с почетным караулом. «Кого, товарищи, охраняете? Меня? От кого? От народа? Нет? Народ от меня? Тоже нет?» Потом его арестовывают. «Вы Ленин? Владимир Ильич? И можете это доказать?» Потом…

В эту ночь Валентин заснул только на рассвете. Всю ночь машинка строчила, как пулемет «максим» на тачанке Котовского. Так продолжалось три недели. В ход все шло: анекдоты о Ленине, яростные записки Ленина из синего 55-томного ПСС. Само придумалось название: «Второе пришествие». Валентин читал куски вслух и хохотал, как припадочный. Особенно удалась кульминация — встреча Ленина с верным ленинцем Брежневым, разговор слепого с глухим. Комедия катилась к финалу со скоростью курьерского поезда. Наконец прозвучала последняя реплика Ильича: «Феликс Эдмундович, нужно начинать все с начала!» Занавес. Валентин чувствовал счастливое изнеможение, как женщина после разрешения от бремени.

Вернулись из Ялты родители и были приятно удивлены порядком на даче и видом сына — подозрительно трезвого, хоть и непонятно чем возбужденного, с лихорадочно блестящими глазами. Вечером он прочитал им пьесу. Мать прыскала в платочек, но, взглянув на отца, испуганно умолкала. Все полтора часа отец сидел с каменным лицом. Потом сказал:

— Хорошо. Даже не ожидал.

Потом сказал:

— Забудь. Ты этого не писал.

Валентин понимал, что со «Вторым пришествием» в театры не сунешься. Про репертком Минкульта и говорить нечего. Но и смириться с тем, что его лучшее, самое вдохновенное сочинение останется в безвестности, не мог. Он отнес пьесу машинисткам ВТО. Они работали на шестом этаже здания на улице Горького. Это был неофициальный информационный центр. Новые пьесы распространял по театрам ВААП. Пока их принимал Минкульт, пока редактировали и печатали, проходило по два-три месяца. Поэтому драматурги несли пьесы машинисткам, к ним же приходили завлиты и режиссеры, за малую мзду получали все новинки. И когда из ВААПа присылали унылые ротапринтные экземпляры, их даже не отрывали.

Машинисткой Валентина была Мария Ивановна, древняя, как ее «Ундервуд». Про нее говорили, что она переписывала пьесы Булгакова. Недели через две она сообщила, что его комедия пользуется спросом, уже напечатала сто экземпляров и заявки все поступают. «Пусть читают», — ответил он, а про себя подумал: «Пусть знают, что я способен писать не только про молодых строителей». Еще через некоторое время он отметил, что атмосфера вокруг него начала меняться. В «пестром» кафе ЦДЛ к нему подходили знакомиться какие-то люди, другие поглядывали на него с интересом. Про «Второе пришествие» не говорили, но давали понять, что знают. Если это была слава, то слава какая-то странная, подпольная.

Однажды раздался телефонный звонок:

— С вами говорят из Комитета государственный безопасности. Капитан Серегин. Хотелось бы побеседовать. Как вы на это?

— Ну, присылайте повестку, приду.

— Зачем так сразу — повестку! Почему бы нам не встретиться где-нибудь на нейтральной почве? Памятник Героям Плевны знаете? Давайте там завтра часиков в двенадцать.

— Как я вас узнаю?

— Я сам к вам подойду.

Капитан Серегин оказался худосочным молодым человеком, лет двадцати пяти, похожим на студента-старшекурсника. Он предложил присесть на скамейку и сразу перешел к делу:

— Вы знаете, что вашу комедию «Второе пришествие» поставили в студенческом театре в Париже?

— Вот как? — удивился и от неожиданности обрадовался Валентин. — Не знал.

— Поставили. Модный молодой режиссер из леваков, троцкист. Спектакль, к сожалению, пользуется успехом.

— Почему к сожалению?

— Не нужно, уважаемый Валентин, вы все понимаете. Вы знаете, что спектакль по вашей пьесе репетируют в Пекине, в одном из государственных театров?

— В Пекине? — поразился Валентин. — А китайцам-то с этого какой навар?

— Обличение советского ревизионизма. Мы не спрашиваем, как ваша пьеса попала на Запад. Вы скажете, что не имеете к этому никакого отношения, и это, возможно, так и есть. Но мы не можем безучастно смотреть, как ваша антисоветчина расползается по всему миру. С этим вы, полагаю, согласны.

— Моя антисоветчина? Вы меня оскорбляете. Вы читали пьесу?

— Ознакомился. Впечатляет. Чувствуется влияние Эрдмана.

— Вы знаете Эрдмана? Откуда?

— Я окончил театроведческий факультет ГИТИСа.

— Ага, вы, значит, есть искусствовед в штатском? Если вы хороший искусствовед, то должны понимать, что моя пьеса не антисоветчина, а сатира.

— Как посмотреть.

— Что вы хотите? — поторопил Валентин. — Чтобы я объявил в печати, что не передавал пьесу за границу и протестую против ее использования без моего согласия?

— Это слабое решение.

— Какое сильное?

— Вот какое. Вы заявите, что никогда не писали злобную антисоветскую комедию, авторство которой вам приписывают. Эта комедия фальшивка, сфабрикованная в западных антисоветских центрах. Ее автором может быть Войнович. Или даже Солженицын, если бы у него была склонность к сатире. Да мало ли кто. А ваше имя используют, чтобы придать фальшивке достоверность.

— Никто не поверит, — не очень уверенно возразил Валентин.

— Поверят. Мы организуем статью с анализом ваших пьес. Из нее будет ясно, что вы не могли написать «Второе пришествие». Даже если бы захотели. Талантишка не хватило бы.

Валентин рассказывал:

— Я вовсе не хотел выступать. Зачем мне лишняя головная боль? Но когда этот сучонок сказал про талантишко, меня переклинило. Ах ты мразь! Что бы ты понимал! Талантишка не хватило? А вот хватило!