У-ф-ф… – мысленно вздохнул Светлов. Вздохнул с облегчением. А то какая-то неприятная тенденция наметилась – сначала Соня, потом… как же она представилась, эта замороженная до ледяного звона снежная баба? Наташа? Ира? Пусть будет Ира, не в том проблема…

Проблема состояла в потере уверенности – самого, пожалуй, главного качества для суггестора. Достаточно порой такого банального жизненного совпадения: двух девушек на твоем пути, обладающих повышенной сопротивляемостью внушению, – чтобы что-то сбилось в хрупком внутреннем механизме… Мельник, всегда любивший грубоватые аналогии, сравнивал подобные ситуации с потерей мужской потенции: раз не получилось, два не получилось, и пошло-поехало – физически всё в норме, а никак…

Но Светлову, слава Богу, до такого далеко. Сумел ведь преодолеть несчастливое стечение обстоятельств! Полтора часа кропотливой, тщательной раскачки – и снежная баба растаяла, потекла… И прямо-таки мечтает отдаться…

В общем, с потенцией все у господина суб-аналитика в порядке – в переносном смысле. Что и требовалось доказать. В самом прямом смысле тоже в порядке – он сейчас докажет и это. Не единственно же для проверки суггестивных способностей так долго старался…

От немедленных доказательств удержал стук в дверь купе. Пришлось откинуть защелку-блокиратор.

Мужичок затрапезного вида оказался новым попутчиком – и тут же развил бурную деятельность по распихиванию многочисленного своего багажа и по выкладыванию на столик многочисленных свертков с домашней снедью… Да еще и говорлив оказался не в меру – тараторил и тараторил, не смущаясь их односложными ответами.

Светлов вышел в коридор, сходил к проводнику. Тот разочаровал: только что в купейный вагон подсели аж одиннадцать человек, так что осталось лишь одно свободное место – как раз в их купе. В плацкартных дела еще хуже – понимать надо: лето, папы-мамы детишек на отдых везут… Опять же дорога здесь не электрифицированная, электрички не ходят, вот многие в питерский поезд и набиваются, чтоб три-четыре остановки проехать, а кроме того…

Тут Светлов решительно оборвал излияния проводника. Взял два комплекта белья и отправился обратно. Проблема, в конце концов, решаема и своими силами.

Поезд набирал ход. Новые пассажиры – многие и в самом деле с детьми – устраивались в своих купе, и старожилы вагона вышли в коридор, пережидая суматоху.

Светлов обратил внимание на девочку, стоявшую возле окна: лет двенадцать-тринадцать на вид, полноватая, с крайне нездоровым цветом лица – казалось оно не просто бледным, а зеленовато-синим… Как у утопленницы, подумал Светлов, хотя разглядывать утопленниц вблизи ему не доводилось.

– Маша, иди сюда, – позвал голос из-за приоткрытой двери купе.

Девочка осталась на месте, с тем же тупо-равнодушным выражениям разглядывая мелькавшие за окном темные силуэты деревьев…

Очень полная женщина лет сорока вышла из купе, взяла ее за руку.

– Пойдем, спать пора…

– Отстань, дура!!! – закричала девочка. Неожиданно и громко, на весь вагон.

– Доченька, ну что же ты говоришь… – Женщина смущенно огляделась по сторонам. – Что люди подумают? Пойдем…

– Не хочу!!! – выкрикнула девочка. – И спать не хочу, и лекарство твое дурацкое не хочу! И ехать не хочу…

С каждым словом голос ее звучал тише, словно кто-то неторопливо поворачивал ручку громкости. Женщина обняла девочку, зашептала на ухо. Потом, тихонько подталкивая, повела в купе. Дверь с грохотом захлопнулась, и почти сразу внутри раздался характерный звук – разбилось что-то стеклянное.

– Маша!

До Александра донеслись истеричные рыдания, причем он не смог понять, кто рыдает – мамаша или дочка. Да и черт-то с ними обеими. Лишь бы нынешней ночью не устраивали концертов…

– Я думала, ты куришь… – сказала Ирина, выйдя из купе.

Он покачал головой и положил руку ей на плечо. Она придвинулась поближе, обняла Светлова за талию… Созрела ягодка, созрела… Пора собирать урожай.

– Спит как убитый, – доложил Светлов вернувшейся Ирине. – Хоть из пушки пали, не проснется.

Она убрала в сумку мыльницу, зубную пасту и щетку, взглянула на заснувшего попутчика, и…

– Что с тобой?

Она молчала. Застыла в неудобной склоненной позе. Лицо искажала странная гримаса.

Светлов ничего не понял, перегнулся с верхней полки… Сосед по купе и впрямь напоминал убитого, словно труп уложили и прикрыли одеялом в надежде выдать за спящего: лежал на спине, руки по швам, тело вытянуто в струнку, рот полуоткрыт.

Неужели перестарался? – похолодел Светлов. Не может быть… Простенькая посылка: лечь, немедленно уснуть, не просыпаться даже под бомбежкой или артобстрелом… Прислушался – нет, все в порядке, дышит.

Что же девка тогда застыла, словно пыльным мешком шарахнутая? Впрочем, какая разница…

– Залезай наверх! Не проснется…

Не он, не он, не он… – твердила сама себе Ирина, как заведенная. Не он! Никак не может этот вытянувшийся на койке мужичок оказаться насильником из подъезда – выздоровевшим, сделавшим пластическую операцию. Другой рост, другая фигура… Да и слишком уж невероятное должно случиться совпадение… Но внутри засело убеждение, не поддающееся доводам рассудка: он! Он!! ОН!!!

Голос с верхней полки Ира не услышала. Или не обратила внимания, занятая борьбой с собой – пальцы судорожно скрючились, и, казалось, обрели непонятную самостоятельность: так и тянулись к лицу спящего – пропахать лоб и щеки глубокими кровавыми бороздами, нажать на закрытые веки – и давить, давить, до конца, до упора…

Александр мягко спрыгнул с полки, встал рядом, положил ей руки на плечи, что-то сказал – она опять не поняла ни слова. Но наваждение помаленьку отступало, таяло…

Она всхлипнула еле слышно и прижалось к Александру.

– Что с тобой? – он поднял ее лицо, коснулся губами щеки. – Почему ты плачешь?

Она вздрагивала в его руках, и Светлов почувствовал жалость – самому непонятную и совершенно неуместную.

– Расскажи мне.

Она торопливо рассказывала – всё, без утайки.

– Ты прости, что вывалила это… – голос Ирины в конце длинного монолога стал еле слышным. – И за те поцелуи прости. Хотела понять, смогу ли теперь… если не любить, то хотя бы… ну… ты понимаешь… Не смогу… Ничего не смогу…

– Понимаю…

– Ты не сердишься на меня?

– Нет, глупая, нет.

– Отомщу, я отомщу им за все… – руки Ирины сжались в кулаки.

– Тише, успокойся…

«Право мести, если уж говорить о мести как о праве, – отстраненно думал Светлов, – во все времена принадлежало мужчине. Но если начинает мстить женщина, да еще с психическими проблемами… Судили бы ее не по законам, а по справедливости, идеальным стало бы решение в духе царя Соломона: пусть она ответно изнасилует насильника. А он ответно откусит ей нос…»

– Ты сможешь любить, Ира, – внезапно решившись, сказал Александр. – Обязательно сможешь. И тебя будут любить. Ты веришь мне?

Вот так. Может быть, сейчас он оказал немаленькую услугу кое-кому из мужиков, может, шизоидная девка уймется, выбросит из головы кровожадные планы… Но в любом случае минет сегодня отменяется. Береженого Бог бережет…

Она ответила после долгой паузы:

– Верю. Странно, но верю…

Сосед заворочался, и они замерли. Но тот лишь всхрапнул и заснул снова.

Александр притянул Ирину к себе, нашел губами ее губы. Она отозвалась с готовностью, словно не было только что ни слез, ни воспоминаний, ни планов мести.

– Полезли наверх. Он не проснется…

Их попутчик и в самом деле не проснулся – и поначалу, когда Ирина старалась не шуметь, даря первые робкие ласки, и позже, когда она, позабыв обо всем на свете, вскрикивала чуть ли не в полный голос: «Еще! Еще!! Сделай мне больно!»