— Ты всегда так здорово со всем управляешься, Иви, — говорит она. — Со стрессом и всякими небезызвестными личностями, — надув щеки, Дэрил делает долгий выдох. — Эрик, наверное, не удержит в памяти все то, о чем я ему говорила на этой неделе. Надеюсь, что Брэд рано или поздно поймет, что парнишка для этой работы совершенно не годен.

А я надеюсь, что в ошибках Эрика не станут обвинять Дэрил. Потому что это правда — запомнить нужно миллион мелочей, и можно головой поехать, прежде чем пройдешься по всему списку. К тому же организация работы в «П&Д» — это форменный идиотизм. И состоит из мелких, невероятно раздражающих и нелепых придирок.

Типа нежелания юридического отдела читать электронные письма и контракты, если они не написаны одним-двумя специально оговоренными шрифтами.

Или странной — и излишне драматичной — брезгливости Джона Файнмана по отношению к сценариям, где фигурирует персонаж по имени Мария.

Или взять тот факт, что однажды Брэд мгновенно уволил помощницу, чьи каблуки стучали по мраморному полу слишком громко.

Работать агентом — значит держать фокус на очень многом: в необходимой степени поглаживать чужие эго, координировать проекты, управлять ожиданиями и, прежде всего, приносить прибыль, — но что мы сюда никогда не вкладываем, — это свои чувства.

Мы с Дэрил погружаемся каждая в свои мысли, а когда я надеваю наушники, меня осеняет. Возможно, одна из причин, почему я не в отношениях, это что я и живу именно так: исходя из посыла не вкладываться эмоционально.

Мы с Картером договорились встретиться в Eveleigh, в ресторане в рустикальном стиле на бульваре Сансет в Западном Голливуде. Он расположен как раз между нашими офисами, чтобы сразу после работы мы могли приехать прямиком сюда. И хотя в нашей переписке флирта стало появляться все больше, я пожалела, что поздновато догадалась о том, что ужин будет больше похож на встречу коллег, поскольку по мне более чем заметно: я точно не приехала прямо с работы. Не выгляжу ли я готовой на все? А имеющей слишком много запросов? Я уже придумала подходящее объяснение, с чего это вдруг нарядилась на работу в черное без бретелей платье и золотистые босоножки, но когда протягиваю ключи парковщику и оглядываю зал под украшенным винной лозой тентом, то вижу Картера — в свежей рубашке и отутюженных брюках. Он выглядит слишком безупречно; уверена, он тоже не прямо с работы.

С момента последней нашей встречи я как-то умудрилась убедить себя, что он ну никак не может быть таким симпатичным, как мне запомнилось. Что тоже было бы хорошо, потому что он мне интересен как человек. Но нет, Картер очень даже симпатичный и выглядит еще лучше, чем мне нарисовала память — с темными взъерошенными волосами, резко очерченной челюстью и мягким и серьезным взглядом за стеклами очков. А когда он улыбается, его харизма буквально разливается по залу, выплескиваясь на улицу.

— Привет, Злючка, — подойдя ко мне, говорит он.

Обнять его совершенно не ощущается чем-то неуместным.

Он обнимает меня в ответ, и меня бросает в дрожь, когда я чувствую его твердое тело всем своим.

— Рад тебя видеть.

Только без грязных мыслей. Только без грязных мыслей.

— Я тебя тоже, — отвечаю я.

Объятие не прекращается, словно мы давние друзья, встретившиеся после долгой разлуки. И это не ощущается странно — просто комфортно, как и все наше с ним общение.

Я знаю, что отношения — это работа. Мама говорит мне об этом постоянно — как и о балансе, необходимом, чтобы соединить жизни двоих в одну. Но меня не оставляла в покое мысль, что поначалу они не должны быть работой. Много позже — да. Я понимаю, что по окончании медового месяца стоит приложить ряд усилий, особенно когда приходится признаться самой себе, что оставленные на диване носки и шумное хлюпанье молоком в миске с мюсли действительно раздражают. Но в самом начале должно быть ощущение легкости и естественности.

Такое сильное влечение я не чувствовала никогда и ни к кому; Картер здесь исключение. От близости к нему все тело словно вибрирует, и я не перестаю улыбаться. От него так приятно пахнет, и обнимает он меня так крепко. Сжав сильней напоследок, Картер меня отпускает.

Выпрямившись, он оглядывает мое лицо.

— Кажется, я забыл, какая ты красивая.

— Я тоже.

Минуточку. Что это я несу?

— Ой-ой, — со смехом говорит он. — А мне нравится, что ты считаешь меня красивым.

Сплетя наши пальцы, он ведет меня к стойке хостес. Его рука большая и надежная — так плотно обхватывает мою — от чего я не могу перестать фокусироваться на своих ощущениях. Все-таки это не обычная встреча с коллегой.

Держаться за руки — самый простой способ обозначить близость и влечение, но ощущения моей ладони в руке Картера никак нельзя назвать простыми.

Говорят, на кончиках пальцев у нас больше нервных окончаний, чем на губах, и пока мы идем через зал к нашему столику, честное слово, я чувствую каждый миллиметр контакта между нами.

А когда он отпускает мою руку, чтобы мы сели, становится холодно всему моему телу.

Он сглатывает, и я завороженно смотрю на его шею, слежу за движением его адамово яблока и за тем, как медленно приподнимаются уголки его губ.

— Ты молчишь, — говорит Картер.

— Я очень рада быть здесь, — отвечаю я. Такая подчеркнутая вежливость мне совершенно не свойственна, но ничего не могу с собой поделать. Видимо, по дороге от входа к столику что-то произошло с моей манерой говорить.

— Я тоже, — соглашается он и поворачивается к подошедшему официанту, который, рассказав нам о специальных блюдах, принял заказ на напитки.

— Я буду «Ред Булл» с водкой, — заявляет Картер, и я фыркаю. Еле заметно удивившись, официант тем не менее начинает записывать, но Картер тут же его останавливает. — Вообще-то, нет. Извините. Я пошутил. Этакая шутка только для своих. Дурацкая, м-да. Я буду IPA [10], какой у вас есть.

Без тени улыбки официант уточняет:

— «Стоун» или «Лагунитас»?

— «Лагунитас», — отвечает Картер и кончиком языка проводит по нижней губе.

Я не могу отвести от него взгляд.

Официант поворачивается ко мне.

— Бокал «Престон Барбера».

Когда официант уходит, Картер опирается локтем на стол.

— Твои плечи.

— Я… Что?

Он кивком показывает на мое платье.

— Я про платье. И плечи, — откашлявшись, он тихо добавляет: — Ты выглядишь… просто потрясающе.

— Спасибо, — шепотом отвечаю я и делаю большой глоток ледяной воды, чтобы остудить разгоряченные мозги. — Есть свежие новости из Картер-ленда?

В ответ на смену темы он ухмыляется.

— Работаю. Игнорирую звонки родителей. Переписываюсь с одним симпатичным агентом. В общем, сама знаешь.

Я краснею и снова выбираю нейтральную тему.

— Игнорируешь звонки родителей?

— Они хотят, чтобы я прилагал больше усилий в отношениях с братом, но на самом деле так проявляется их нескончаемое недовольство моим переездом сюда.

— Ох.

Но он отмахивается.

— Мама уверена, что я закончу свои дни бомжом, покупающим метамфетамин у парня, живущего в коробке на свалке где-нибудь в Скид Роу. Я пытался сказать, что в доме, где я живу, есть швейцар, а где находится Скид Роу даже понятия не имею, но ее не переубедить.

Официант приносит нам напитки и хлеб и достает блокнот, чтобы записать заказ.

— Мои родители сейчас живут в Бёрбанке, — как только мы снова остаемся одни, говорю я, — поэтому я вижусь с ними несколько раз в месяц, но вполне могу себе представить, как беспокоилась бы мама, живи я на другом конце страны.

— Да, но мой брат переехал сюда в свои восемнадцать, и тогда никаких истерик не последовало.

Я отламываю кусочек хлеба.

— Кажется, я ничего про это не знаю.

— Джона, — отхлебнув пива, говорит он, — просто взял камеру, немного одежды и уехал. В один из первых своих уик-эндов попал на вечеринку и сделал несколько фото, которые появились в Rolling Stone,