Выйдя из машины, к нему подходит его боевой друг Коля Гришин.

- Мне-то ты можешь сказать, что там произошло, - негромко говорит Коля, стискивая руку лейтенанту.

- Не могу, - тихо отвечает лейтенант Черняховский. - Рад тебя видеть.

Коля смотрит долгим взглядом в глаза друга, но видит, что он непоколебим и медленно разжимает руку, молча возвращается к машине.

Маринов громко, в сердцах хлопает дверцей.

- На станцию! - говорит он Коле Гришину, который теперь водит "эмку" вместо убитого водителя Вани.

В ветровом стекле еще зияют лучистые дыры. Боковое стекло новое.

Впереди мчится "эмка" полковника Маринова. Сзади - черная "эмка" Особого отдела.

Ясенев оглядывается, смотрит сквозь заднее стекло на "эмку" лейтенанта Черняховского.

- Что там стряслось? - спрашивает он.

- А я откуда знаю? - с неожиданным раздражением в голосе отвечает всегда уравновешенный, хладнокровный полковник.

На станции Черняховский ведет командиров быстрым шагом по лабиринту путей и линий. Недалеко от депо - оцепление.

Довольно большая воронка, почти как от авиабомбы. Разворочена стрелка, откинут рельс, изуродованный, скрученный взрывом рельс. На боку валяется паровоз с сорванными бегунками. Воронка еще дымится, а над котлом паровоза вьется пар.

Из-за паровоза выходит военный в черном кожаном пальто и кожаной фуражке, с кожаной полевой сумкой и кожаной кобурой на боку. Весь в коже от фуражки до сапог,

Полковник Маринов молча приветствует его. Начальник Особого отдела тоже касается козырька кончиками пальцев в кожаной перчатке.

- Что скажете, полковник? - тихо спрашивает начальник.

Полковник оборачивается к заметно побледневшему Ясеневу, смотрит под ноги, откашливается.

- Что же говорить-то...

Проследив за взглядом начальника Особого отдела, он вздрагивает: неподалеку лежат два тела, полуприкрытые форменными куртками со знаками железнодорожников.

- Ваша мина? - спрашивает человек в кожаном.

- Наша, - отвечает полковник, - Моя мина. МЗД... Мы здесь только МЗД ставили. С электрохимическим взрывателем. Срок замедления - пятнадцать дней.

- А взорвалась через двое суток! Под нашим паровозом! А если бы тут шел войсковой эшелон?

Маринов молчит: теоретически допустимо, что мина взорвалась раньше из-за неисправного механизма.

- Постойте! - вдруг оживляется он. - Воронка маловата! Да, совсем мала и мелка воронка!..

Он поспешно достает из потрепанной кирзовой полевой сумки какие-то бумаги, блокнот, быстро перелистывает непослушными пальцами, подносит к глазам один из листков.

- Все ясно, - говорит он наконец с огромным облегчением. - Эту стрелку минировало подразделение капитана Гольца. Вот копия его карты - здесь... здесь была установлена ложная мина, "орех", одна только мина-сюрприз. МЗД с нормальным зарядом в двадцать-тридцать килограммов взрывчатки оставила бы воронку в пять раз большую!..

- Следовательно? - тихо спрашивает начальник Особого отдела.

- Следовательно, здесь - вредительство! - твердо отвечает полковник Маринов. - Здесь поработал враг!

Начальник Особого отдела подходит к Маринову, берет под руку, медленно отводит в сторону.

- И я так думаю, - говорит он полковнику. - Пришлось крепко поволноваться за вас, Илья Григорьевич, выдержать настоящий бой. У нас нашлись люди, которым показалось, что нужны самые решительные и жесткие меры. И жертвы, мол, налицо, и состав преступления. Хотели привлечь к ответственности капитана Гольца и вас, полковник. А вы знаете- живем по законам военного времени. Но я давно убедился в важности вашей работы, великой важности операции... в городе орудует враг. Третьего дня в центре заводского района мы нашли два трупа рабочих ночной смены. У одного перерезано горло, другому вонзили нож в спину. Выяснили, что у них исчезли все документы: паспорта, удостоверения, ночные пропуска, карточки... И эта хитро задуманная диверсия не такой уж для нас сюрприз. Вот смотрите...

Чекист останавливает Маринова возле телеграфного столба, показывает пальцем.

- Видите зарубку? А что под зарубкой?

- Цифры.

- Какие цифры?

- Двенадцать - сорок пять.

- Правильно! Не догадываетесь, что бы это могло означать? Очень просто - двенадцать шагов по азимуту сорок пять градусов. Та самая стрелка!

Он провожает Маринова к "эмке".

- Еще раз прошу, товарищ полковник! Выше бдительность! И от души желаю вам удачи!

ВРАГ НА ПОРОГЕ ГОРОДА

Третий день подряд бомбят Харьков эскадры "юнкерсов" из 5-го авиационного корпуса генерала авиации Риттера фон Грейма, подчиненного генерал-полковнику Леру, командующему 4-м воздушным флотом "Люфтваффе". В оперативном подчинении Лера почти тысяча триста самолетов, и нет сейчас во всей полосе группы армий "Зюйд", которую поддерживает 4-й воздушный флот, более важного объекта, чем Харьков.

Асы 51-й бомбардировочной эскадры "Эдельвейс" и 55-й бомбардировочной эскадры особого назначения "Гриф" по нескольку раз вылетают из Киева и с других захваченных аэродромов и, ориентируясь по громаде Держпрома-Дома государственной промышленности, сбрасывают полутонные фугаски и кассеты зажигательных бомб на дымящийся город. Они же распахивают бомбами позиции советских войск на фронте" пикируют с воем и железным лязгом на отступающие измотанные полки.

Но и в самую ожесточенную бомбежку не отходят от станков еще оставшиеся в осажденном городе рабочие.

Одна из бомб, весом в пятьсот килограммов, раскалывает заводской корпус. К счастью, почти все рабочие в подвале. Они перетащили туда станки еще после первых сильных бомбежек.

После взрыва наверху погас свет. Вспыхивают спички. В их слабом неверном свете видны встревоженные лица рабочих. Многие еще смотрят вверх. Станки остановились, клубится пыль.

И вдруг, со стороны выхода из подвала, голос:

- Дверь завалило!

Где-то журчит вода. Плеск воды становится все громче. Вода уже хлюпает под ногами. Снова голоса в темноте:

- Ну, что там, хлопче?

- Вентиляцию тоже всю завалило! Что делать, Климыч? Климыч ерошит седые волосы, запорошенные каменной крошкой, посыпавшейся с потолка, мотает головой. В ушах звенит. Пахнет едко сгоревшим кордитом.

- Расчистить вентиляцию можно? - спрашивает он деловито.

- Куда там! Голыми-то руками? Куски железобетона такие - с места не тронуть. И воздух вроде не проходит.

Из дальнего угла подвала доносится сдавленный стон.

- Сюда, ребята! - зовет мальчишеский голос. - Здесь раненые.

- Ничего, ничего! - бодрится один из раненых. - Обломком по голове шибануло.

- Раненых на стол сюда, - говорит Климыч. Где-то журчит, хлещет вода.

- Климыч! Труба лопнула... заливает!..

- Крышка нам! Хана! - раздается чей-то мрачный голос. - Зря в этот подвал забрались.

- А ну, не каркай там! - обрывает говорившего Климыч. - Только подвал нас и спас. Меня раз в германскую засыпало, так три дня откапывали. Контузия была, заикался потом до самой Октябрьской... Чтобы победить, надо сквозь огонь, воду и медные трубы пройти...

- А меня, - говорит кто-то в темноте, - раз в шахте засыпало. По горло в воде двое суток стояли. Такое и в мирное время бывает, ничего особенного.

- Ничего особенного! - бурчит все тот же мрачный голос. - Утонем тут как крысы...

- Трубы, трубы... - бормочет Климыч. - Надо дать знать о себе...

Он шарит в темноте обеими руками, находит тяжелый ключ,

- Где у нас тут трубы? Бейте, стучите по трубам! Проходит час, два, три... Ночь затопила заводской двор.

В темноте пляшут лучи электрофонариков и "летучих мышей".

В крыше и стенах цеха зияют проломы. Из проломов еще курится дым. Грохочут трактора с включенными фарами.

Полковник Маринов, весь перемазанный сажей и известкой, со сбитой набок фуражкой, выбирается вверх по заваленной обломками железобетона лестнице, ведущей в подвал.