Он сидел в кресле полусонный, с отяжелевшими глазами. Гейл сказала, что он выглядит уставшим и ему пора в постель, но ее уговоры не возымели действия. Он оставался там до тех пор, пока они не закончили работу и не собрались уходить.

Гейл была бы не прочь подышать воздухом, но ей не хотелось этого делать в компании подвыпившего Гарри. Она отвела молодого человека в его каюту и оставила там, на попечение стюарда.

Теперь Гарри знал, где ее искать после работы и на следующий день появился у них опять, как только они сменились с дежурства. Он просидел с девушками целый вечер, беспрерывно куря. Присутствие его создавало какую-то напряженность и нарушало легкую дружескую атмосферу, в которой обычно проходили их вечера за шитьем. Гейл готова была терпеть это неожиданно возникшее неудобство, но что ее беспокоило – так это то, что подобные визиты определенно не помогут покончить со всякими глупыми слухами.

– Что происходит, Гейл? – спросила Бренда, когда они, окончив работу, убирали за собой в каюте, а Гарри ждал Гейл на палубе. – Наш молодой друг – он что... Похоже, он к тебе привязан, правда?

– Не в том смысле, в каком ты думаешь, – довольно резко ответила Гейл. – Единственное, чего он хочет – это говорить о Бэрри Харкорт.

– Хорошо, что мы уже почти закончили работу. Нет нужды давать лишний повод для сплетен. В такую жару пассажирам только и остается, что выдумывать от безделья всякие двусмысленные глупости, чтобы было о чем поболтать.

Гейл понимала, что Бренда таким образом тактично советует ей держаться подальше от молодого Мэтьюсона.

По настоянию Гарри она некоторое время постояла с ним на палубе. Яркие тропические звезды висели в темно-синем небе и Гейл, было, залюбовалась ими, но слова Гарри нарушили ее созерцательное настроение.

– Иногда я думаю, что мне было бы лучше там... – Его взгляд был прикован к воде, пенящейся у борта корабля.

Гейл часто задумывалась, не стоит ли поговорить с миссис Мэтьюсон о депрессии, в которую все глубже и глубже затягивало Гарри.

Расставшись с Гарри, Гейл спустилась к себе в каюту. Там стояла такая духота, что она тут же пожалела о том, что ушла с палубы так рано. Почему бы не позволить себе подышать еще минут десять – в одиночку, в тишине и покое. Гейл вернулась на свое любимое место на носу корабля. Она любила стоять здесь днем, наблюдая, как летучие рыбы, сверкая серебристыми боками, проносятся над водой на своих маленьких темно-синих крыльях в поисках спасения от какой-то невидимой опасности.

Красота тропической ночи заставила мысли Гейл обратиться к Грэхему и усилила томительную тоску в ее сердце. Такая ночь создана для любви и влюбленных, а она одинока. Одинока и боится за любимого человека. Ее сердце учащенно билось, пока она, стоя у поручня, пыталась решиться на какое-нибудь действие.

– Дышите воздухом, сестра? – Она так сосредоточенно думала о нем, что появление самого Грэхема рядом с ней, казалось естественным продолжением ее мыслей.

– Да, здесь самое лучшее место для этого. – Он облокотился на поручень рядом с Гейл и предложил ей сигарету. Она, поколебавшись, взяла ее. Руки ее дрожали, а сердце бешено колотилось, когда он достал зажигалку и дал ей прикурить.

С того самого вечера в Адене, когда доктор так резко и сурово отчитал ее, между ними установились довольно напряженные, чисто деловые отношения и встречались они с тех пор только на работе. Она не могла себе представить, зачем ему понадобилось останавливаться около нее. Некоторое время они, молча, курили. Гейл не знала, как начать разговор. Он первым нарушил молчание.

– Сестра, я хотел поговорить с вами в спокойной обстановке. Во время работы это трудно сделать; давайте поговорим сейчас.

– Чем вы на этот раз недовольны? – импульсивно спросила Гейл.

– Значит, вы сами признаете, что поступаете неправильно?

– Нет, иначе я бы не спрашивала. – Секунду они, молча, смотрели друг другу прямо в глаза, затем Грэхем, пожав плечами, отвернулся.

– Я перейду прямо к делу. Сестра, вы новичок на корабле, и не знаете, наверно, как щепетильно компания относится к любого рода скандалам, в которые замешаны члены медицинской команды – особенно, когда дело касается пассажиров. Но вы должны знать – ведь вы ознакомились с правилами – что ваши отношения с пассажирами строго регламентированы.

Гейл коротко выдохнула воздух.

– Вы сказали – «скандал». Я не понимаю вас, доктор.

– Я боюсь, что это принимает уже масштабы скандала. – Внешне он был абсолютно спокоен и сосредоточен. – Дружба с Гарри Мэтьюсоном привлекает к вам внимание. Подобные отношения создают нездоровую атмосферу на корабле и пагубно отразятся на отношении к вам администрации компании.

Гейл крепче ухватилась за поручень. Она не знала, на кого сейчас больше сердиться – на преследующего ее Гарри, на Грэхема, пытающегося призвать ее к порядку, или на саму себя.

– Я не думала, что окажусь жертвой глупых сплетен только из-за того, что пытаюсь помочь человеку, переживающему последствия тяжелого удара. Что они говорят? – поинтересовалась она с горькой иронией. – Что я пытаюсь по кусочкам собрать разбитое сердце Гарри?

Грэхем посмотрел на нее; ее голос звучал искренне. Он чуть не сказал:

– Все гораздо хуже, – но удержался. Он думал о Бэрри, как она доверилась ему, как отважно она переживает свое страдание.

– Что я могу поделать, Грэй, – говорила Бэрри. – Гарри изменился ко мне. Эта привлекательная медсестра, сестра Уэст, нашла дорогу к его сердцу. Я вижу, что он влюблен в нее. Я должна дать ему свободу, уйти с его дороги, правда, Грэй?

Его лицо застыло. Услышать такое о сестре Уэст было тяжелым ударом. А теперь слухи о том, что она повинна в разрыве между Бэрри Харкорт и Гарри.

Мэтьюсоном только усилились, и причиной тому – ее поведение.

– Вас надо понимать в том смысле, что ваши отношения с молодым Мэтьюсоном – чисто платонические? – со спокойствием, от которого у Гейл мурашки побежали по коже, наконец, спросил Грэхем.

– Естественно!

– Похоже, что вы являете собой очень последовательного сторонника платонических отношений. – Голос Грэхема был полон горького сарказма. Чувствовалось, что он теряет контроль над собой. – Ведь был еще молодой Пат Нейли – «тоже платонический друг».

Гейл резко повернулась и сильно побледнев, теперь пристально смотрела на холодное и презрительное лицо Грэхема. Разъяренный взгляд Гейл зажег ответный огонь в его глазах. Поддавшись сдерживаемому до поры внутреннему порыву, он схватил ее за руку.

– Что вы за девушка, Гейл? Сначала Пат, потом этот Мэтьюсон. Пусть меня повесят, если я знаю, что о вас думать. – Его глаза горели, в нем бурлила какая-то непонятная ярость.

– Вы делаете мне больно. – Он отпустил руку Гейл и, похоже, взял себя в руки. Гейл услышала, как он извиняется. – Вы достаточно ясно дали понять, что обо мне думаете, – с горечью произнесла Гейл. – Впрочем, какая разница? – Каким-то чудом ей удалось сказать это спокойным и безразличным голосом.

– Вы абсолютно правы. – Грэхем нахмурился. – Теперь, когда помолвка расторгнута, ничего уже нельзя изменить. – Он пренебрежительно махнул рукой. – Просто неприятно разочаровываться в ком-то, кого очень ценишь. А я именно так к вам относился – я думал, вы другая.

Гейл ощутила внутри себя тягостную, тошнотворную пустоту; это было ощущение катастрофы. Она наклонилась к поручню и смотрела невидящими глазами в черную воду. Ей хотелось спросить, какое отношение она может иметь к расторгнутой помолвке, но не смогла выговорить, ни слова.

Что могло разрушить его хорошее отношение к ней? Он сказал, что высоко ценил ее раньше. Что заставило его изменить эту оценку?

Гейл повернулась и уже было открыла дрожащие губы, чтобы заговорить. Но Грэхем исчез – она была настолько захвачена волной собственных переживаний, что не заметила, как он ушел.

Это конец, повторяла себе Гейл опять и опять. Если мужчина так ясно и недвусмысленно дает тебе понять, что ты абсолютно ничего для него не значишь – надеяться больше не на что и пора оставить все мечты об этом человеке. Она подумала, что со временем душевная боль от пережитого пройдет, ведь нельзя же жить все время с кровоточащей раной в душе?