Позднее, в 80-х годах, субботы Боткина стали солиднее и, по правде сказать, скучнее: и времена изменились, и постоянные корифеи прежних суббот (Пеликан, Якубович, Ловцов, Европеус и другие) один за другим уходили из жизни, а оставшиеся старились, постепенно утрачивали прежнюю экспансивность и уже не могли составить такого тесного круга, как прежде, находя вместо старых друзей совершенно новое поколение. Только Боткин, седея и старея, оставался все тем же приветливым хозяином, хотя и его безграничное добродушие стало все чаще и чаще подвергаться испытанию: нет-нет, да и явится на субботний вечер какой-нибудь назойливый пациент, увлечет хозяина от гостей в другую комнату и сорвет с него обстоятельную консультацию, нимало не задумываясь над тем, что лишает Боткина тех немногих часов отдыха, на которые он имел неоспоримое право.

Общественная деятельность Боткина была столь разнообразна и богата содержанием, что из-за перечисления ее фактической стороны у нас останется слишком мало места для подробного описания его личных характерных черт; разбросанные указания на них читатель встретит и выше и ниже в нашем очерке. Здесь же, пользуясь сделанным отступлением по поводу его досугов, прибавим несколько штрихов, дополняющих знакомство с его нравственной личностью. Как все сильные люди, он был нрава мягкого и уживчивого и, весь поглощенный делом, не обращал внимания на житейские мелочи, избегал ссор и не любил праздных споров. Все эти мирные качества его особенно ярко выступали в домашней, семейной обстановке; тут он был весь нараспашку с его нежно любящим сердцем, с его неиссякаемым добродушием и незлобивым юмором и, окруженный своими двенадцатью детьми, в возрасте от 30 лет до годовалого ребенка (от первого брака он имел пять сыновей и одну дочь, а от второго – шесть дочерей), представлялся истинным библейским патриархом; дети его обожали, несмотря на то, что он умел поддерживать в семье большую дисциплину и слепое повиновение себе. Мы ранее сказали, что Боткин не был корыстолюбив; мало того, он как малый ребенок не знал цены деньгам: зарабатывая очень много своим трудом и получив три солидных наследства от братьев, он проживал почти всё, тратя большие суммы на содержание семьи, на образцовое воспитание детей, на свою обширную библиотеку; жил просто, без излишеств, но хорошо: дом его всегда был открыт для близких знакомых, которых у него было немало. Известно, что так же был открыт и его кошелек для всяких благотворении и едва ли кто-нибудь из обращавшихся за помощью уходил от него с отказом; по крайней мере такова была репутация Боткина, потому что его левая рука никогда не знала, что творит правая; сам он никогда даже близким своим не обмолвливался о своих тратах подобного рода.

Любопытную особенность в нем составляло его отношение к политической, общественной, идейной жизни окружавшего мира. Долгое время к вопросам этого порядка он питал полное равнодушие и нисколько не интересовался, что происходит за пределами науки, словно сосредоточенное занятие последнею лишило его совсем способности вдумываться во все остальное. Только позднее, перейдя за 40-летний возраст, он стал привыкать, чтобы в минуты отдыха жена или один из сыновей читали ему крупные новости из газет, и таким образом стал несколько ориентироваться в политике. Самого же его с политической газетой в руках я не видел ни разу в жизни, а между тем даже за несколько недель до смерти он не мог выйти на прогулку без медицинской газеты или брошюры в кармане и, когда оставался один, доставал их и, усевшись где-нибудь на лавочке, погружался в чтение. Точно так же только в последние 10–15 лет жизни он начал знакомиться с произведениями современных русских писателей и испытывал от этого знакомства большое удовольствие, особенно восторгался он Салтыковым, а в последние свои предсмертные недели в Ментоне с живым интересом слушал чтение романов Достоевского, находя, что «это замечательно тонкий наблюдатель, но совсем не мастер писать». Служба в звании гласного думы особенно быстро и практически ввела в его кругозор общественные дела и не только приковала его внимание к этой стороне жизни, не находившей до сих пор места в его умственном обиходе, но и увлекла принять в ней самое живое и весьма плодотворное, как увидим ниже, участие. Вообще же следует сказать, что, несмотря на всю запущенность своего политического и общественного развития, Боткин был сторонником прогрессивных идей если не вследствие сознательной обдуманности, то вследствие своего глубокого образования и своих «инстинктов» как истинного представителя науки; таким он являлся и на конференции академии, и во всех комиссиях, где ему случалось участвовать. Так, он был, между прочим, горячим защитником высшего и медицинского образования женщин, доказывал это на деле, и первая женщина-врач, получившая докторские права в России, г-жа Кашеварова-Руднева по окончании курса в академии немедленно же была принята им в качестве ассистента в клинику.

Прежде чем вернуться к рассказу о дальнейшей жизни Боткина, необходимо указать еще на его печатные труды, так как главные из них относятся к тому периоду, на котором мы теперь остановились. Что литературное наследие, оставленное им, далеко не так обширно и не соответствует громкому его значению, достаточно оправдывается тем подавляющим количеством главных его занятий в звании преподавателя и по обязанностям врача, которые он нес постоянно на себе. Не его вина, что день состоит не из сорока часов, как жаловался он сам, и, для того, чтобы написать то, что было издано, он с величайшей натяжкой должен был выкраивать себе время из тех часов, которые отдаются обыкновенно ночному и вакационному отдыху. Таким образом были написаны им и напечатаны три выпуска «Курса клиники внутренних болезней», из них первый вышел в 1867 году, второй – в 1868-м и, наконец, третий – в 1875 году, и на том издание прекратилось. В первом выпуске Боткин рассматривает болезни сердца, во втором – лихорадочное состояние и сыпной тиф, а третий заключает в себе две статьи: а) о «сократительности» селезенки и об отношении к заразным болезням селезенки, печени, почек и сердца, и b) о рефлекторных явлениях в сосудах кожи и о рефлекторном поте. Первые два выпуска переведены на французский и немецкий языки, а последний – только на немецкий и, несмотря на богатство медицинских литератур этих стран, встретили в них весьма сочувственный прием, а потому понятно, что у нас при скудости самостоятельных медицинских сочинений они были выдающимся событием; прекрасная разработка патологии и лечения описываемых болезней, стремление автора дать всякому болезненному явлению строго научное объяснение, его тонкая наблюдательность, наконец превосходный по ясности язык составляют отличительные достоинства этих выпусков и показывают, как мог бы Боткин обогатить нашу литературу, если бы имел хоть немного больше свободного времени.

Помимо этих произведений и публикации некоторых статей в разных медицинских газетах, помимо его прекрасной академической речи «Общие основы клинической медицины», написанной для акта в академии в 1866 году, и других небольших трудов упомянем еще об основании им «Эпидемического листка». Все около того же времени, а именно в 1866 году, ввиду приближения к Петербургу холеры Боткин задумал учредить эпидемиологическое общество, предложив председательство в нем Е. В. Пеликану как лучшему тогдашнему русскому эпидемиологу. Общество было основано не только с теоретической целью изучения эпидемии, но и с практическими задачами организации врачебной и денежной помощи пострадавшим; оно издавало около двух лет под редакцией Ловцова «Эпидемиологический листок», в котором Боткин принимал деятельное участие, публикуя небольшие сообщения. Однако и общество и листок просуществовали недолго вследствие равнодушия к ним врачей, понятного в те времена, когда вопросы эпидемиологии были еще мало разработаны и интересовали только весьма немногих.