Кстати, о задубевшем белье — это уже мысли ЗДЕСЬ — неожиданно Анне жутко, просто срочно, сей же момент, захотелось помыться. И что ты собираешься делать дальше, дорогуша? Ну предположим, в холодильнике (превратившимся в обыкновенный кухонный шкаф!) есть ещё два пакета сока, кусок сыра и немного гречневой каши в кастрюльке. Под тумбочкой — двухлитровая бутылка с отстоявшейся водой для цветов (нет — две…как хорошо!) сегодня можно прожить. А завтра — жевать сухие макароны и сырую картошку? А пить, а… всё остальное?

Надо смотреть правде в глаза: всё остальное — вот оно, за окном, на улице, в пустующих магазинах, в киосках, там, среди тумана…

Дамочка, дамочка, придётся вам выходить из дому.

Ох, можно я сегодня ещё никуда не пойду? Как там говорила героиня: «Я не хочу думать об этом сегодня, я подумаю об этом завтра». Можно я побоюсь чуточку сама с собой в своём доме, а не там — на улице, в этом месиве, под пристальным взглядом непонятно чего…кого? Можно я сегодня посплю… или почитаю книжку… или попишу что-нибудь… в покое и тишине?

В тишине. Механические часы на кухне громко тикали. Тик-так, тик-так…Анна завела их до упора, даже не глядя на циферблат. Нужно было делать что-то простое и привычное, какие-то обыденные дела, чтобы не думать ни о чём, чтобы не сойти с ума. Это будет правильным…

Намочить полотенце, обтереть всё тело, надеть свежее бельё, сесть за стол, взять чистый лист бумаги из початой пачки «Снегурочка» и — писать.

Словами.

Вручную.

Строчка за строчкой.

«Немолодая женщина не торопясь, шла по улице, выбиваясь из общего ритма городской суеты, толкотни и нервозности…»

Круг замкнулся…

…

Бум-бум, бум-бум!!! — загрохотало по трубе отопления. Анна от неожиданности выронила ручку. Неужели кто-то из соседей? Она метнулась на кухню, схватила первое попавшееся под руку — металлический половник — и беспорядочно заколотила по батарее. «Какой шум я подняла! — мысленно крикнула она сама себе, оглушённая толчками крови в ушах, — мёртвого подниму!»

Мёртвого…

Она прислушалась — ритм ударов не изменился, и не прерывался, несмотря на то, что Анна чуть не снесла несчастным половником кухонную батарею. Бум-бум…бум-бум…бум-бум…бум-бум…

Это было жутко. Это было…мёртво!

…искать? ходить по огромному дому из подъезда в подъезд? нет ключей

…кто-то повесился

…и теперь стучит по батарее алюминиевым протезом ноги бум-бум

…и ждёт ждёт Анну ждёт

…Анну…

Она упрямо стукнула по батарее последний раз и отошла от окна. Нет. Она никуда не пойдёт. Она возьмёт себя в руки и перестанет дёргаться. «Мёртвые — им не нужна помощь. Им нужна дорога, а не общение с живыми!» — бессвязно подумала она и заставила себя сесть за дневник.

Через некоторое время, расписавшись, она вдруг поняла, что стук прекратился.

…

За окном вроде бы начинало смеркаться. Сколько же я писала? Вроде не так уж долго, а день к концу. Часы продолжали мерно тикать, показывая, что прошло не больше трёх часов. Странно…

Сыр уже слегка подсох. Не чувствуя вкуса Анна зажевала последний кусочек. Захотелось пить. Глоток воды из бутылки. Сейчас бы чай, а лучше — кофе. Стараясь не думать о завтрашнем дне, вернулась в комнату и взяла свежий лист бумаги. Ей показалось, что тот самый липкий взгляд заинтересованно заглядывает из-за спины — что ты там накарябала, глупая? Раздражённо передёрнув плечами, она продолжила свой дневник…

Теперь за окном действительно стемнело. Анна отложила ручку в сторону. Спина просто разламывалась. Кисть правой руки с непривычки ныла. На среднем пальце вздулся пузырь мозоли. Утомлённо закрыв глаза, она видела только строчки, строчки, строчки…

«Хватит на сегодня, — подумала она и вдруг улыбнулась, — …а это лучше, чем я представляла… теперь не так страшно…»

С лоджии было видно, как на улице неуловимо менялись очертания стоящих неподвижно автомобилей, стволы подстриженных тополей казались странными конструкциями из безвременья. В сгущающемся и непрерывно меняющемся тумане (он к вечеру как будто активнее становится?) пару раз мелькнули тени (показалось или…?).

Анна отпила немного сока, с удовлетворением отметила, что стопка аккуратно исписанных листов стала толще, и пробормотала:

— Ну и что? Раз уж мне суждено здесь жить всю оставшуюся жизнь — проживу! Вот завтра с утра пойду за водой… с коромыслом, — вроде с ним ходят, — ага, как в песне…знать бы ещё куда идти? Ну, ничего — разберёмся, что к чему.

На кухне она умылась над тазиком, кое-как освежилась влажным полотенцем (нет, ну как же хочется помыться!). Часы показывали три часа…то ли дня, то ли ночи — не понять (ходят, как хотят, честное слово!). Свеча на подоконнике горела уютным жёлтым светом.

«Всё сошло с ума, — думала Анна, — засыпая, — всё сошло сума. С у-ма, с у-ма, с у-ма — это часы говорят… а не я. А я не боюсь. Я дома, поэтому — не боюсь…»

На кухне громко тикали свихнувшиеся часы — тик-так, тик-так… а потом Ан-на, Ан-на…

Она спала, дыша ровно и спокойно. В коридоре появился большой полосатый кот. Неслышно ступая мягкими лапами, заглянул в комнату, принюхался к воздуху, чуть подрагивая хвостом. Потом прошёл мимо Анны, замерев на минуту и разглядывая спящую женщину. Резко развернулся и угрожающе зашипел куда-то в пространство. На кухне кот беззвучно вспрыгнул на подоконник, осторожно отодвинувшись от свечи.

Кот смотрел в окно, но видел лишь смутные тени и собственное отражение. Через час его забрала на руки пожилая женщина в ночной сорочке, погладила по умной голове, зевая, сонно глянула в окно…и ушла вместе с котом на руках в коридор… где тихо пропала.

Анна повернулась на другой бок, так и не проснувшись.

— Всё просто, — сказал мне Дмитрий. — По определению просто! Человек может обратиться напрямую к Богу, а мы обрекли себя на то, чтобы обратиться через посредника — Сатану. А он, понимаете ли, до ужаса капризен…

Я знал этого парня по работе. Белокурый, в меру спортивный, в нашей нервной фармацевтической конторе он был самым грамотным, отзывчивым и спокойным. Единственное, что выделяло его из молодёжной толпы офисных работников — врождённая аккуратность, по-моему, слегка смахивающая на манию чистоплотности. Даже сейчас светлая рубашка его была застёгнута на верхнюю пуговицу… в нынешнюю-то жару!

Я относился к нему, как к слегка назойливому, но умному парню, нет-нет, да и втягивающему меня в разговоры на темы, как правило, не пережёвывающиеся в офисных буднях обычными сослуживцами.

До остановки троллейбуса нам было по пути. Он частенько уходил с работы вместе со мной. Иногда это меня раздражало, но чаще всего я снисходительно излагал перед ним свои соображения по религиозным вопросам, стоя, в общем-то, на атеистических позициях. «Это вам в школе мозги запудрили! — обычно заканчивал я разговор. — Знаний в вас вложили чуток, а туману напустили. Со всеми этими вашими ЕГЭ и законами Божьими». Иногда мне казалось, что Дмитрий вырос в семье баптистов. Иногда — что он представлял собой типичное новое поколение, планирующее свою карьеру, не отвлекаясь на мелочи. А в принципе, мне было всё равно. По возрасту я годился ему в отцы и мне было приятно, что среди офисного планктона есть один из тех, кто по-настоящему относится ко мне с определённым пиететом.

Вчера он предложил мне прийти на вечеринку, посвящённую его двадцатипятилетию. Мимоходом упомянул, что будет много девчонок… что и подвигло меня на согласие. В конце концов, мне хотелось встряхнуться, а среди волнующегося моря девушек всегда находятся любительницы зрелых мужчин.