Мёрси блевала бы прямо на ходу… но было уже нечем.

Она проскочила мимо ног лежащего и с размаху перемахнула через «вертушку» проходной. «Макарка на физкультуре мне бы пятак сходу влепила за такие прыжки!» — мелькнула удивительно неуместная мысль. Мёрси ударилась всем телом в двери, пролетела тамбур, распахнула входную дверь… сделав два шага, по инерции врезалась в ветви голубой ели.

Особенность входа в ГУВД Ленинского района в том и состоит, что вплотную к нему растут густые ели… и выходя из дверей, вам нужно сразу же повернуть направо, иначе вы либо рухнете с метровой высоты бетонной площадки, либо, подобно несчастной Мёрси, оседлаете колючую ветвь.

Мёрси очумело покрутила головой, поднялась с земли и побежала по подъездному пути к воротам. Ей казалось, что сзади всё ещё кряхтит покойник… а может, распахнув окно второго этажа…

…Мё-о-орси-и… сделай мне мине-е-е-ет…

…смотрит ей вслед мёртвыми побелевшими глазами. И его вялый светло-коричневый пенис, измазанный засохшей кровью, упирается в рёбра отопительной батареи. Его брюки волочились за одну штанину, так и не стянутую с ноги. Синяя раздутая мошонка торчала, как инородное тело, наподобие распухшей от выпитой крови пиявки. Разбитые губы тянули своё:

— Мё-о-о-рси-и-и… не будь с-с-суко-ой… я зна-а-аю…

В будке КПП никого не было, но Мёрси протиснулась между створок ворот и побежала через улицу, сама не понимая, куда её несёт. Она даже не чувствовала, что палец её судорожно нажимает на спуск. Побелевший палец неосознанно давил и давил на него… но пистолет стоял на предохранителе.

Она обогнула огромный джип, косо торчавший в тумане посреди проезжей части и с размаху врезалась в огромного человека, больно ударившись лбом о ствол охотничьего ружья.

Собственно говоря, если бы не Брюля, в миру Бронислава Пашкова, ученица 11-а класса сто тридцать девятой школы города Екатеринбурга, не сидеть бы нашей Мёрси в ментовке, не держать в руках тяжёлый и мерзкий пистолет и не трястись от страха.

А начиналось всё вполне безобидно. Брюля сдёрнула со своего «старого ботинка» Станислава Робертовича (Мёрси всегда считала, что следует всё-таки писать «батинок», от слова «батя») приятную глазу сумму в двести баксов. Правда, баксы были, как всегда, потёртыми и с какими-то чернильными пометками, но всё-таки это были баксы! Старенький «ботинок» чмокнул Брюлю в щёку, явно стесняясь топчущейся рядом Мёрси, и с облегчением укатил на своём джипе. Он опять ушёл от Брюлиной мамашки… что, в общем-то, было неплохо, потому что в такие дни он был щедр со своим чадом. Откупался.

Впрочем, стеснялся он, наверное, не столько только закадычной подружки своей доченьки, сколько её самой. На Новый год, когда Брюля с Мёрси ввалились к Пашковым домой, наклюкавшись и пославши на три буквы своих ухажёров, покрасневший Станислав Робертович, заехавший в бывшую семью, тоже не решался поднять глаза, когда полногрудая Брюля, окончательно окосев в тепле, задрала юбку и, сверкая подвязками и стрингами, с визгом полезла на стол танцевать стриптиз. Мамашка стянула её со стола, вытолкала в коридор и дала пинка под зад. Мёрси схлопотала подзатыльник. Брюля заорала на мамашку, но та влепила ей пощёчину, обозвав «пьяной скотиной», и уволокла в ванную. Мёрси сочла за благо испариться.

Торопливо одеваясь в прихожей и чувствуя, как голова начинает кружиться всё больше и больше, Мёрси отчётливо слышала, как пьяненькие гости завели базар о том, что, де, ничего страшного, — ещё и не то мы откалывали в годы нашей юности! А корова Ладыгина, сама заторчавшая не меньше, чем Брюля, заявила, что в её семнадцать лет ножки у неё были такими, что мужики из машин вываливались… и не то, что руку и сердце, а все кишки и душу впридачу предлагали.

Станислав Робертович вышел в коридор, отобрал у Мёрси куртку и повёл её прямо в сапогах на кухню. Мёрси не сопротивлялась. Брюлин «ботинок» был не то, чтобы мрачен, но как-то печален. Он усадил Мёрси на табуретку и сунул ей в руки чашку кофе.

— Если тошнит, то где туалет, ты знаешь, — сказал он и закурил, приоткрыв окно.

— Знаю, — вяло сказала Мёрси. — Извините, мы больше не будем…

— Чисто дети малые, ей-богу, — пробормотал Станислав Робертович. — Напакостите, а потом, как первоклашки: «Мы больше не бу-у-удем!»

— А чего это — «напакостите»? — старательно выговорила Мёрси, с неудовольствием чувствуя, что язык начинает плохо ворочаться во рту и благородного негодования, должного звучать в голосе, не получается. — Мы нич… ничего плохого…

— В ваши годы и мы куролесили, — сказал хмурый Брюлин «ботинок». — И таких девчонок, как вы с Брониславой, в компании у нас тоже было много. Очень неприятно видеть, что такими же… э-э-э… эскорт-девицами становятся моя дочь и её лучшая подруга.

— Вы сами-то… к моей матери бегали… когда мы с Бронькой ещё в третий класс ходили, — негромко, но чётко и ясно сказала зачем-то Мёрси.

Гости орали и топали. Похоже, под ёлкой начались танцы. На улице хлопали ракеты и петарды. Станислав Робертович курил, глядя в окно. Разноцветные огни салюта играли на его лице. Мёрси устремилась в сортир — маленький сортир у кухни — опередив какого-то гостя, топавшего по коридору в том же направлении…

Итак, всё начиналось хорошо. Правда, пришлось обойти три обменника. Баксы не принимали, даже под комиссию. Не новенькие, видите ли!

— За границей любые баксы принимают! — возмущалась Брюля. — А что, если вас в магазине не будут обслуживать за то, что у вас рубли помятые?

— Девушка, я-то здесь причём? — переходила в оборону очередная смазливая коза за бронированным стеклом. — У нас такой приказ!

Обращаться к своим, из тусовки, не хотелось. Надо было хранить сумму в тайне — это подружки знали твёрдо. Как говорится, жизнь научила! Помыкавшись, они всё-таки поменяли злополучные баксы на рубли, смотавшись для этого к автовокзалу. Комиссия была зверской, но деваться было некуда.

Охранник в задрипанном обменнике положил на них глаз и предложил дождаться окончания его смены.

— А что делать будем? — невинно спросила Брюля.

— Погуляем, потрахаемся! — радостно сказал охранник. Коза за стеклом бросала на него ревнивые взгляды, отсчитывая деньги.

— У тебя, наверное, большо-о-ой? — артистически хлопала глазами Брюля, изображая невинность и до тошноты напомнив Мёрси картинки из серии, типа: «Руский секс! Девачки ис коледжа трахаються с риальными пацанами!» — которые они с Брюлей, хихикая, напропалую качали из файлообменника сети «Кабinet».

— Большой! — радостно сообщил верзила.

— Како-о-ой? — положив пальчик в рот и вытаращив глаза, лепетала Брюля. Ножки она поставила «козликом», а попу оттопырила так, что стринги из-под юбочки торчали.

— Вот такой! — показывал руками счастливый придурок, пустив заранее слюни.

— Вот и соси его сам у себя, мудила! — заорала Брюля, пулей выскакивая наружу.

На улице подруги ржали, как лошади, покупая «Пепси-лайт» и сигареты «Парламент». Продавец-реализатор, чернявый кавказец, сходу предложил им потусоваться. Подружки кокетливо отказались и поспешили смыться от греха подальше.

К вечеру вся тусня на пустом школьном стадионе основательно надоела Мёрси. Как-то не клеилось повеселиться. Школа заканчивалась, впереди были ЕГЭ и дурацкая, тоскливая взрослая жизнь. Теперь уже не пустишь соплю «дяденька, я больше не буду!», теперь ты самостоятельная, взрослая кобыла…

…пососи у меня, Мёрси! Я же знаю, что ты сосала у Пикачу!

Пикачу — это кликуха. Был такой парень у Мёрси в прошлом году. Так… ничего, конечно, парень… но какой-то невезучий. В армию забрали, представляете, девки? В армию! Маманя его отмазать не смогла. В военкомате сто пятьдесят тысяч запросили, а откуда у неё?