От детей у меня никогда не болит голова.

Туман живой. Он только похож на дым, но на самом деле он дышит и думает. Я знаю, что туман не любит Мёрси и Илью. Но Илью он боится, если только Илья не пьян. В тумане плавают призраки странных людей. Они смеются и плачут, они напуганы или спят, неподвижно стоя на месте. Их лица почти не видны. Их не замечает Мёрси, их не замечает Илья. Наверное, я вижу эти тени потому, что у меня амнезия… и я даже не знаю, как меня по-настоящему зовут.

Я думал над всем этим, когда мы пошли в магазин на углу. Там можно купить батарейки — только они не хотят работать, — это туман мешает им! — там можно всегда купить… взять… ножи, тарелки, стиральный порошок и инструменты. Мне нравится смеситель, который стоит на витрине. У него золотые ручки — да-да! Он такой блестящий и важный. Наверное, ему даже не хочется, чтобы его установили в ванной. Он хочет оставаться чистым и красивым. На его сверкающем шланге никогда не блестели капельки воды. Глупый и важный смеситель…

В магазине не так темно, как в «Охотнике», где мы взяли спящие ружья. Ружья тоже спят. И я знаю, что туман никак не даёт им проснуться. Илья говорит, что всё равно надо носить ружьё с собой. Он спрашивает меня о том, откуда я умею обращаться с оружием, а я не могу объяснить и только расстраиваюсь — какой же я тупой! Илья говорит, что не надо плакать. Но мне обидно — я не могу объяснить, что чувствую ружья… и они чувствуют меня. Это, наверное, глупо. Поэтому я не могу сказать Илье об этом.

— Впрочем, какая разница, — машет рукой Илья. — Один хрен ничего не стреляет. Ладно, хоть, стиральный порошок растворяется и мыло мылится. А то царство теней какое-то… Аид долбанный. — Илья выпивает из банки остатки пива и ставит пустую банку на аппарат кассы.

Мёрси равнодушно перебирает пластмассовые тарелки. Я знаю, что она ищет… нет, нельзя говорить такое… это стыдно. Я думаю о том, что где-то далеко видел магазин «Одежда», но никак не могу вспомнить, где это. Поэтому я ничего не говорю и красивой Мёрси тоже.

…Я — пустое место. Я наполнен ватой неясных воспоминаний. Я ничего не могу уловить в этой шевелящейся каше путаных обрывков и непонятных слов… я тону в неопределённости нынешнего бытия. Я никчёмен и жалок….

….я выброшен в этот мир…

— Эй, Саня, ты чего разнюнился? — дёргает меня за рукав Илья. — Ну, чего ты ревёшь, дурачок? Голова болит, да?

Мёрси смотрит исподлобья, как я утираю слёзы. Оказывается, я заплакал… и сам не заметил этого, вот ведь как оно бывает, да! Я говорю им, что просто боюсь идти в подсобное помещение. Там темно. И я знаю, что в этой темноте туман приготовил нам нечто страшное. Илья успокаивает меня. Нам нечего искать в подсобке, говорит он. Всё нужное мы уже взяли. И мы выходим из магазина, опасливо оглядываясь на темнеющую в глубине магазина дверь.

— Ну и коряга! — говорит Илья, глядя на большую клетчатую сумку на колёсах. Эту сумку нужно наклонить и тянуть за перекладинку, такую же, как у детских колясок. Смешная сумка!

— На базар бабки раньше бегали с такими, — смеётся Илья.

— Сойдёт, — отвечает Мёрси. — Некому тут любоваться. А от вашего рюкзака у меня плечи ноют. Лучше я сумку нагружу, а в рюкзаке буду держать то, что полегче. А ты чего смеёшься, Саша? — вдруг обращается ко мне.

— Смешная сумка, — говорю я. Мне неловко. Мёрси красивая. Она хранит какую-то тайну, о которой иногда плачет глубокой ночью во сне. Но она совсем-совсем юная для таких тайн. Это нехорошо. Это — туман. Это его грубые грязные штучки. Я это знаю, да! Но я молчу.

Мёрси думает, что я убил её друга там… в тумане.

Я не помню.

Вдруг это так?

Эй, моралисты и трезвенники! Где вы, сушёные головы и картонные сердца? Вот идёт инвалид первой группы Илья Васильев — пьяненький и весёлый… в то время как от вас всех остались только призраки и тени!

Илья хихикнул и, увидев недоумённый взгляд Мёрси, сказал:

— Выше нос, племя младое, незнакомое! Мы придём домой и раскроем десятки книг. К зиме ты вполне сможешь постигнуть тайны различия между поэзией менестрелей, вагантов и миннезингеров! Ты сможешь ощутить всю прелесть пришвинской прозы и будешь наизусть шпарить отрывками из Гёте и Гомера! Да! Господа, мы станем самыми образованными в этом городе… а может быть, и на всей планете!

— …И если не придёт помощь, то мы тихо вымерзнем треклятой зимой, потому что при всей нашей книжной образованности, мы не сможем сделать даже обыкновенную чёртову «буржуйку». Да и материалов у нас нет… не говоря уж о сварочных аппаратах и прочих инструментах! — Илья остановился передохнуть.

Туман… туман… туман…

— Может, кто-то всё-таки придёт на помощь? — сказала Мёрси. Видно было, что ей очень хотелось в это верить.

— И мы встретим его приветственными воплями, — пробормотал Илья, огибая «газель», стоящую в центре перекрёстка. За лобовым стеклом мирно висели мохнатый чёртик и православный крестик.

— Сегодня вечером попробую суп из пакетиков сварить, — сказала Мёрси, дёргая за ручку сумку, попавшую колесом в выбоину на асфальте. — У меня уже живот болит от нашей сухомятки.

— О, благословенная тишина сортира! — запел Илья. — Вы, тихие воды смиренного и безропотного унитаза! Вы ушли в землю, не оставив следа!

Мёрси устало улыбнулась. Илье казалось, что он видит насквозь все мысли, мелькнувшие сейчас в этой красивой головке: «Йоптыть! Из этого мужичонки просто сыплются забавные словечки и неожиданные фразы. Ещё бы, в его квартире книг не меньше, чем в школьной библиотеке!» Наверняка, любопытная Мёрси уже сунула нос в стенной шкаф. Кроме зимней куртки, заботливо закутанной сестрой Ленкой в полиэтилен, картонок и пакетов на верхней полке, в шкафу были книги. Много книг. Впрочем, что ещё было делать бедному Илье, кроме, как читать?

Илья смутно помнил, что когда-то видел Мёрси. Возможно, она однажды проходила мимо «чайханы» с компанией шакалят… а может, и нет. Наверное, она тогда гордо отвернулась. Почему-то многие считают, так сказать, автоматически, что калека телом обязательно нищ духом. А то и вовсе — дурачок. Продавщицы в магазине не смотрят в глаза и преувеличено любезно отвечают на твои вопросы короткими фразами, какие обычно дамочки употребляют в разговоре с умалишёнными или маленькими детьми…

Зато сейчас она улыбнулась! Хорошо, когда хмель гуляет в голове. «Никогда мир не кажется нам таким розовым, как тогда, когда смотришь на него сквозь бокал шамбертена!» — говорил Атос. Илье казалось, что Мёрси посмотрела на него чуть более ласково, чем обычно…

Обычное дело! Мы тоже хотим жить и любить.

Решили посидеть в «чайхане», несмотря на то, что Мёрси померещилась какая-то согбённая фигура на крайней скамейке. Однако когда Сашка прошёл вперёд, тень исчезла. Мёрси присела так, чтобы видеть ближайшие кусты сирени. Она всегда боялась, когда в тумане не было видно никаких ориентиров — хотя бы ветки тополя или телефонного провода, провисающего странной параболой из серой невнятицы тумана.

— Ну, по накатанной! — сказал Илья и достал бутылку водки.

Сашка немедленно вытащил бутылочку «Пепси», отвинтил крышечку и поставил на скамейку под правую руку Ильи. Илья аккуратно налил водку в стаканчик. На глаза его навернулись слёзы. Рядом не было Прошки. Не ерзал на скамейке напротив Лёня-электрик, не орал и не размахивал руками надоедливый дурак Женька. Не видно было подъездов, из которых выходящие и входящие люди поглядывали в их сторону, спеша по своим делам… а часто поднимая руки в мимолётном приветствии. Не бормотал маленький приёмник «Vitek», подаренный пенсионеру Прошке сослуживцами.

Не было никого… кроме тоже погрустневшего Сашки и нахохлившейся Мёрси.