— Джеки, — вздохнул Роберт. — Да ничего ты не вспомнил. Ты...

— Дже-е-ек!!!

— Что за хрень?

— Это Жаба.

Жаба, путающийся в своем дождевике, взволнованный, быстро и нелепо ползущий к Джеку.

— Джек! Там свет! Там охотники! Много!

— Сколько вас здесь? — рявкнул Джек.

— Еще четверо ушли в другую сторону, — Роберт все-таки сделал шаг назад. — Джек, послушай...

— Значит, возвращаются. А ты, Роб, мне еще все расскажешь!

Против четверых и выступать нечего, тем более, неизвестно, что за игрушки у них с собой. Выяснять не хотелось. Джек бросился из тупика, споткнулся об упрямо ползущего Жабу, приложился о пол головой, поднялся и побежал дальше. Потом застыл, мучительно скривился — не от боли, конечно, — выругался и вернулся. Присел рядом с Жаком и дернул подбородком. Жаба все понял очень быстро — уцепился руками за Джековы плечи и, что самое главное, даже не произнес ни слова.

И Джек побежал.

Побежал, отмечая, что бегать — очень легко, когда нет усталости. Только неудобно — с Жабой на спине. И еще Джек думал, прямо на бегу... думал, что могло толкнуть Роба на убийство. И не находил ни одной подходящей причины.

Они друзьями были, совершенно точно. Лучшими друзьями. Братьями почти что. Тогда, во время их знакомства, в городе и люди встречались чаще, и в настроениях преобладало веселье. Отчаянное веселье — ну, оно и верно, как никак, трупы не желают лежать в земле, вирус, конец света, все дела... Но люди орали, что прорвутся, и прорывались. Драки, стрельба, взрывы — и при этом обычная человеческая жизнь. В магазинах даже кто-то работал, дети учились. Врачи с семьями переселились в госпиталь — и там всегда был день открытых дверей. Люди боялись мертвецов, а друг друга — ни капли. Сразу, сами собою, поделились на защитников и подонков — и последние не продержались долго. Это радовало безумно. В этом было нечто восхитительно правильное... При этом — каждая ночь как последняя и каждый день как первый, у любого — оружие. Этакий город-бойня. Город-перевертыш, днем — цивилизация, ночью — фильм ужасов.

Позже, конечно, когда зомби стало слишком много, люди начали уходить... Но Роберт и Джек — остались. Роберт — потому что его отец стал ходячим мертвецом, а Джек...

— Дже-е-ек!

— Чего тебе, Жаба? — Джек резко остановился, совершенно не представляя, куда успел убежать.

— Вот так. Стой, — Жаба свалился на пол. — Ну ты и ре-е-езок... Хоть знал, куда бежишь?

— Понятия не имел.

— Так я и думал. Хорошо хоть я места знаю более-менее... Оторвались мы славно, это факт, наших искать надо. Они на восток сворачивали — и нам бы туда направиться...

— Подожди, Жаба... Почему ты с ними не ушел? Я ж видел...

— Да куда я, — дернул плечом Жак, — на своих обрубках... Они б меня ждать не стали, а ты и ходишь медленно, и...

Он не договорил.

— Никакие мы не друзья, — ровно сказал Джек. — Особенно сейчас, когда я встретил Роберта.

***

Они смогли найти остальных. Вернее — столкнулись с вездесущим Натаниэлем, который посмеялся и рассказал им, куда двигать дальше. Очень вовремя — по ощущениям, уже давно наступил день, а значит, просыпался и голод.

Вновь лежа у стены в позе эмбриона, Джек думал о причинах, заставивших Роба его убить, а еще... а еще жалел, сильно жалел, что они сожгли труп старика — его тело бы сейчас пригодилось. Джек вспоминал и скрежетал зубами в попытках вновь почувствовать тот вкус и чувство сытости.

Узкая ладонь легла на его лоб.

— Джек, — прошептала Эни. — Я только хотела сказать... Спасибо.

— Говорила уже.

— Не за то...

Джек сел и посмотрел на нее.

— За Жабу спасибо.

Он подумал, что слух его подводит.

— «Спаси-и-ибо»... — вяло передразнил Жаба.

Он сидел в полушаге от Джека и молчал, хотя все прекрасно слышал. И, казалось бы, самое время ему ляпнуть какую-нибудь чушь, но Жаба молчал.

— Ты ведь не знаешь, отчего он такой мерзкий, — слабо усмехнулась Эни. — А мы потерялись однажды. Совсем. Ни патрульных, ни... вообще никого. Люк один нашли, уже плюнули, что день и охотники, хотели вылезти — но тот не поддавался. Заварили или сверху что-то поставили, не знаю... Но двое суток, Джек, двое суток. Я на тот момент уже неделю ничего не ела, а хотела... Одну крысу смогла поймать — и все. Страшный, жуткий голод, Джек, понимаешь?

— Понимаю.

— И вот... И вот Жаба... Жак мне и предложил.

— Что?

— Пропитание.

Эни смотрела на Жака, Жак — на то место, где должны были быть его колени.

— Оттого он и злится, когда я не ем. Ему жалко... А я не могу. После того — тем более.

— Да мне не жалко, — буркнул Жак, не поднимая взгляда. — То есть... Жалко, но не слишком. У меня она одна была, решил — а чего б вторую не того... Для равновесия, хе-х, для балансу и гармонии, хе-х... смешно ж, ну...

— А я думал, — произнес Джек, — он сам их сожрал.

— Мне не жалко, — повторил Жаба, не замечая его слов. — Только ты бы... хоть помогла бы сегодня. Джек меня на спине тащил, хоть и терпеть не может, а ты... А, да плевать! — он хлопнул себя по бедру и нахмурился. — Слушайте, я вот тут тоже сочинил! Как Айзек, и в тему, вот...

                    С голодухи и непрухи

                    Себе ухи оторву,

                    Хрящ — нажористая штука,

                    Пожую, переживу!

                    Эх, мёртвая жисть,

                    Не лежалось — так вертись!

Джек и Эни молчали. Да и все остальные — тоже.

— Круто же, да? — Жаба выглядел совсем уж несчастным.

— Жак... Жак, если я скажу, что жалела об этом и ждала вашего возвращения, ты поверишь? — серьезно спросила Эни. — Жак... Если бы ты умер во второй раз, я стала бы мстить за твою смерть. Как за свою собственную. Веришь?

— Нет, — отрезал Жак. — Не верю. Дура ты, Эни.

— Спасибо, Джек, за то, что вытащил этого осла.

— Спасибо, Эни, — прошептал Джек, когда она уже ушла. — Спасибо, Эни... Жак! Жак-Персиваль, Жаба ты моя, дружище, я понял! Я понял, почему Роб в меня выстрелил!

— Ну и? Просветишь?

Жак смутился, Джек не сразу понял причину — в запале он назвал его другом. Но Джеку было уже плевать.

— Расскажу... Сейчас... Сейчас все должно сложиться.

Ведь не зря память подсовывала эти обрывки — самое важное. Эни стала связующим звеном между его смертью и этим жутким посмертием. Она сказала, что стала бы мстить... И та мысль, пришедшая при взгляде на мертвого старика, мысль о худшей, более жестокой мести — она тоже оказалась совсем не случайной.

— Просто я... — Джек закрыл глаза и признался: — Просто я убил его отца. Зомби.

— Чего-о-о? Джек, я, конечно, охотником не был, но и то знаю — таких понятий у вас и не существует. Ну... это же глупо — отец его бы и сожрал, если б голодному на глаза твой Роб попался.

— Но ведь и ходячие мертвецы, Жаба, не должны бы заботиться о своих, когда их можно съесть, — заметил Джек.

Жак не нашел, что ответить, когда поглядел на ноги.

Вот потому-то, что его отец стал зомби, Роберт и решил не оставлять город. Объяснял свою логику — не сберег отца, но может сберечь десятки других людей.

«Папаша бы одобрил, Джеки... Он у меня тот еще добряк был. И весе-е-елый, все его любили... Он бы одобрил».

Глупое убийство? Без керосина и спичек?.. Но Джек бы тоже мстил подобным образом — заставив прочувствовать на собственной шкуре ту жизнь, какой жил убитый... Жестокая справедливость.

И все же Джек не мог так просто этого оставить. Он не хотел, не хотел становиться ходячим мертвецом, да и отца Роба убивал не из прихоти, а ради того, чтоб сохранить свою жизнь... Наверняка. Здесь Джек все же не был уверен до конца — ведь последний фрагмент ускользал.

Само убийство. Как он это сделал? Ведь не мог, не мог забыть такое нужное, такое важное...

— Э, а чего опять невеселые? От охотничков ушли, а вы все смурные, чего так?