Протянув ему бокал, она поинтересовалась:

— Ну, вы удовлетворены?

— Домом?

— Тем, что никто не затаился в темноте, чтобы напасть на меня.

— Если кто-то здесь и есть, я его не заметил. — Дюмарест потягивал бренди. — Вы полагаете, кто-то может быть?

— Конечно нет.

— Можно узнать, почему вы так уверены?

— Дрейдея вовсе не относится к опасным мирам. Не судите о нас по арене. Это совершенно несвойственно для нашего мира и насаждается из-за ошибочно принятых решений. Здешний народ добр и не привык к насилию. Чорзел надеялся изменить положение, вот почему он ввел эти игры. Но вы все это знаете, вы слышали разговоры за обедом, да и сами видели. Нет, я не боюсь нападения. — И с горечью она закончила: — Я вообще вряд ли должна опасаться угрозы изнасилования.

Дюмарест воздержался от прямой реакции на это заявление. Убеждение, которое поддерживалось почти всю жизнь, трудно опровергнуть словами. Вместо этого он небрежно заметил:

— Можете назвать это привычкой. Я привык знать свое окружение. Вижу, вы интересуетесь старинными вещами.

— Вы о картах? Это хобби, а может быть, и больше. Я делаю капиталовложения в прошлое. — Она жестом указала на кресло. — Вы могли бы допить с удобством. Вам есть где остановиться? Завтра я улажу денежные дела и заплачу вам. Если у вас не хватает, чтобы оплатить ночлег, можно что-нибудь придумать.

— Я думал, что все уже в порядке. Как ваш агент, я, без сомнения, должен оставаться в вашем доме.

— Невозможно! Я живу одна!

Она увидела его улыбку и поняла, что ведет себя глупо, реагирует на все слишком резко. Как испуганная девчонка, напридумывала себе страхов, держится слишком настороже, — она была слишком умной, чтобы не понимать причину этого.

«Я в него влюбилась, — мрачно подумала она. — Влюбилась или начинаю влюбляться, и не могу этому сопротивляться». Она медленно пила бренди, вспоминая, как это было в прошлый раз, когда ее повлекло к юноше, который, казалось, находил ее приятной — играл с ней, использовал свое расположение как приманку, как дразнят собаку, водя перед ней кусок мяса. Затем наступило ужасающее прозрение — он посмотрел на нее и рассмеялся.

Ей было пятнадцать, и с тех пор она не осмеливалась испытывать нежность к кому бы то ни было.

«Это было давно», — подумала она мрачно. Слишком давно. А вот теперь все происходит снова.

— Виручия…

Она почувствовала, что он совсем близко, и обернулась, встретив его взгляд, в котором сквозили сила и понимание, а не жалость, которую она ожидала прочесть. «Спасибо и на этом», — подумала она.

— Виручия, что-нибудь не так?

— Нет. — Она отвернулась и потянулась за своим бокалом. Глоток бренди обжег ей горло. — Все в порядке. — Она снова сделала глоток. — Я думаю, вам лучше было бы уйти.

— Вы хотите этого?

— Вы прекрасно понимаете, что я этого не хочу! — Девушка говорила поспешно, захлебываясь словами. — Я этого меньше всего хочу, но самое ужасное, что может произойти, — это если вы останетесь. Ужасное для меня. Думаете, я смогу заснуть, зная, что вы в доме? Что вы где-то совсем близко, а я… — Она замолчала. — Нет.

— Я останусь, — произнес он без какого-либо выражения. — Я вас не побеспокою. Вы примете ванну, ляжете спать и забудете, что я здесь. Но я не собираюсь оставлять вас одну.

Он слишком силен для нее, слишком силен. Но потом, сдавшись, она подумала: «Почему нет? Почему бы не сделать так, как намекала Шамар? Почему бы и нет, хотя бы один раз узнать, что такое настоящая женщина?»

Если он останется, она не будет спать одна.

Телефон зазвонил раньше, чем она успела это сказать. Тихий звонок умолк, когда Эрл нажал на кнопку. На экране показалось лицо Хамейна.

— Виручия, — сказал врач. — Я оповещаю всех. Чорзел умер.