Доктор понял, что искомое найдено. Тщетно Ульяна Ивановна, (читатель, конечно, уже понял, что молодая женщина была именно она) отговаривалась материнством, неопытностью, малограмотностью. Доктор Великанов был настойчив и последователен в своих доводах и, будучи, как мы уже знаем, большим мастером убеждать, вышел победителем.

Он угадал талант Ульяны Ивановны.

С тех пор прошло четверть века, и вот…

Доктор Великанов и Ульяна Ивановна одновременно услышали отдаленный прерывистый гул моторов, и глаза их встретились. Доктор сложил газету и посмотрел на часы, Ульяна Ивановна свернула вязание и сунула его за трубу парового отопления.

Где-то, вначале очень далеко, раздался первый, похожий на стук по деревянному ящику выстрел зенитки. Потом второй, третий… Тяжелый гул медленно нарастал, становясь почти нестерпимым, – было слышно, как в соседней палате задребезжало дверное стекло.

Внезапно выстрелы раздались совсем близко.

И доктор и сестра-хозяйка хорошо знали, что это бьет зенитка, установленная на крыше соседнего дома. При первом же выстреле Ульяна Ивановна обязательно вздрагивала и, чтобы немного оправдать себя, всегда говорила:

– Вот и наша ударила!

Но сегодня она не успела договорить этой фразы…

И она и доктор услышали страшный, быстро нарастающий вой.

Ульяна Ивановна успела взглянуть на доктора: он сидел в той же совершенно спокойной позе, положив маленькую белую руку на край стола. Лицо его было бледно и спокойно…

Потом раздался треск. Он был силен настолько, что обоим показалось, будто обрушилось все, что нет уже ни стен, ни фундамента, ни самой земли. В здание больницы вместе со звоном разбитых стекол ворвался ветер, горячий, пыльный, несущий едкий запах пороховой гари.

– Ульяна Ивановна, нужно подняться наверх и узнать, в чем дело!

Сестре-хозяйке показалось, что голос доктора Великанова доносится издалека, и, поднимаясь со стула, она почувствовала такую тяжесть во всем теле, словно оно вдруг превратилось в глыбу камня.

– Поскорее, Ульяна Ивановна!..

На верхнем этаже сквозняк чувствовался еще сильнее, а от запаха пороха началась тошнота. Но Ульяна Ивановна быстро с собой справилась. В самом конце коридора, откуда шла лестница, ведущая на чердак, она остановилась и окликнула санитарку Варю, находившуюся на пожарном посту у бочки номер три. Варя Олейникова почему-то не ответила.

– Варя! – позвала еще раз Ульяна Ивановна и полезла вверх.

Первое, что она увидела, было небо – странное и страшное, изуродованное и разорванное бродячим светом ракет, вспышками выстрелов и качающимися полосами прожекторных лучей.

– Варя!..

Споткнувшись о какое-то бревно, Ульяна Ивановна начала шарить около бочки, и ее руки нащупали лицо лежащей девушки.

– Что с тобой, Варюшка?

Сестра-хозяйка подняла обмякшее тело девушки и бережно понесла вниз.

Но ни она, ни сам доктор Великанов ничего уже не могли сделать для Вари Олейниковой. Ульяна Ивановна поняла это по бездействию осмотревшего девушку доктора. Поняла и все-таки сказала:

– Получше посмотрите, батюшка Арсений Васильевич, – жива, может быть?…

– Нет, Ульяна Ивановна, – медленно ответил доктор Великанов. – Она убита.

– Как же так сразу?

Молодая, веселая Варя Олейникова лежала на скамейке, и ее глядевшее вверх лицо казалось удивленным.

«А ведь я ее сегодня ругала, – пронеслось в голове Ульяны Ивановны. – И за что ругала? За пустяк, за невытертый стол…»

Это воспоминание было сейчас таким горьким, что Ульяна Ивановна всхлипнула. Она и расплакалась бы, если бы доктор Великанов не положил на ее плечо руку.

– Не надо, Ульяна Ивановна, – мягко сказал он. – Я вас вполне понимаю, но сейчас – не надо. Мы на посту и должны думать о живых. Им не следует видеть этого. Нужно убрать тело. И… потом вам следует сменить халат.

Ульяна Ивановна заметила, что халат ее выпачкан липкой черной пылью и покрыт влажными, лиловыми от синего света пятнами.

Потом был отбой, и больные вернулись в уцелевшие палаты, и ординатор Анна Дмитриевна сообщила доктору о том, что во время бомбежки в родильной комнате убежища были роды, к счастью, благополучные.

А в пять часов, когда оранжевое солнце осветило дымящийся, раненый город, в кабинете доктора зазвонил телефон.

Доктор Великанов взял трубку и услышал страшное слово:

– Эвакуация.

Подъезд зияет черной пустотой выбитых стекол. Двери больницы открыты настежь, и ветер свободно путешествует по коридорам и палатам. Вывеска еще цела, но ее золотые буквы лгут: больницы больше нет, есть утратившее смысл и значение нагромождение камня.

Больные увезены родными или эвакуированы. Снято, заколочено в ящики и отправлено на станцию оборудование. Даже мягкий инвентарь доктор Великанов сумел пристроить, передав полевому госпиталю.

– Логика войны! – говорит, чтобы утешить себя, доктор. – Эвакуация!..

Доктор снимает халат, по привычке подходит к вешалке, чтобы повесить его, и снова понимает бессмысленность и нелепость своего поведения. И эта мелочь красноречивее всяких слов утверждает грозную истину: больница превращена в мертвую каменную глыбу, халат стал ненужной тряпкой, а сам доктор Великанов – не больше как крохотная щепка, увлекаемая бушующим потоком событий.

Взгляд доктора скользит по книжным шкафам. Ему всегда казалось, что книги – предметы в какой-то мере одушевленные, и теперь он чувствует, как печально и укоризненно смотрят они на него золотыми буквами корешков.

– Ты оставляешь нас, доктор Великанов? – спрашивают они.

– Но я вернусь! – мысленно отвечает он.

– Да, ты вернешься – мы знаем, что так будет, но что случится с нами?

– Этого я не знаю, – говорит доктор Великанов и отворачивается.

Где-то в коридоре слышатся шаги, потом – стук в дверь.

– Войдите! – по привычке говорит доктор.

В дверях появляется Ульяна Ивановна. По ее румяному лицу струится пот, белые пряди волос выбились из-под косынки. И понятно: в разгар летнего дня она пришла в больницу в зимней шубе, с огромным мешком на плечах.

– Вы еще не уехали, Ульяна Ивановна? – удивленно спрашивает доктор Великанов. – Я же еще вчера договорился, чтобы вас посадили в машину.

– Я знаю, – говорит Ульяна Ивановна. – Только я решила пешком идти. Уступила место больной гражданке, а сама пешком двинусь. Проститься зашла…

– Куда же вы пойдете, Ульяна Ивановна?

– Не пропаду, Арсений Васильевич! Аттестат от сына на руках, на работу меня всякая больница, а то и госпиталь примет… О себе я не беспокоюсь. Вы-то, Арсений Васильевич, чего теперь делать будете?

– У меня есть свой план, Ульяна Ивановна, – не без торжественной таинственности произносит доктор Великанов.

То обстоятельство, что Ульяна Ивановна перестала быть сотрудницей больницы, позволяет ей держаться с доктором Великановым значительно смелее, чем обычно.

– Какой же план, Арсений Васильевич, не секрет это?

– По плану эвакуации мне, Ульяна Ивановна, поручено отгрузить и передать военным лечебным учреждениям весь наиболее ценный инвентарь. Что касается меня самого, то я отправляюсь в одну из больниц на востоке нашей области. При этом я могу сделать очень много полезного, Ульяна Ивановна… Я запрягаю нашу больничную лошадь, кладу на нее вот этот ящик с медикаментами и инструментами, примус для стерилизации и еду в потоке эвакуирующихся. Понимаете?

Ульяна Ивановна, по-видимому, очень хорошо поняла план доктора.

– Только эвакуированных эти бандиты днем и ночью бомбят, – проговорила она и замялась, пораженная неубедительностью и несостоятельностью собственного возражения.

– Бомбят? Но это лишний довод за то, что мне следует быть среди эвакуированных.

Ульяна Ивановна сидела, тяжело дыша, и восторженно смотрела на доктора. Его план был великолепен. Впрочем, разве она, Ульяна Ивановна, сомневалась когда-нибудь в докторе Великанове?