В наушнике звякнуло.

— Нэлл, ты как? — спросила Марика.

— Трясусь, как кроличий хвост, — призналась та.

— У тебя все в порядке? Я вчера слышала, как ты лаялась с русскими. Пух и перья летели.

— От них или от меня?

— Ото всех сразу. Они ведь тоже по-своему правы… — она помолчала. — А я наконец-то поняла, отчего гибли мои звери.

— И от чего же? — спросила Нэлл.

— Оказывается, некоторые обрывки белков «нитевидных» являются сильными ядами. Ты ведь знаешь, что набор аминокислот их белков не совпадает с нашим?

— Да, что-то такое слышала. Краем уха.

— Наши белки состоят из двадцати аминокислотных остатков, у них — из двадцати двух. Шестнадцать аминокислот общих. Четыре есть у нас, но нет у них. Шесть — есть у них, но нет у нас.

— Ага.

— Когда клетка гибнет, клеточная мембрана рвется, и содержимое клетки выходит наружу. В том числе и внутриклеточные белки. Потом они режутся хвостовыми протеазами на фрагменты из нескольких сотен аминокислотных остатков. Часть из этих фрагментов сохраняет каталитическую активность. Так вот, некоторые из них запускают механизм анафилактического шока у всех позвоночных. С членистоногими и моллюсками опыты еще не проводились, но весьма вероятно, что это верно и для них.

Нос вездехода снова стал медленно задираться вверх, в густую черноту неба. Нэлл не видела этого, но знала, что гусеницы впиваются зубьями в рыхлый лед, стремясь зацепиться за край очередной расщелины и взобраться вверх по крутому склону. Машину затрясло, в разные стороны полетели ослепительно белые комья льда — а потом ледяная равнина медленно вернулась в горизонтальное положение.

И впереди, совсем близко, Нэлл увидела черный купол Четырнадцатой.

Марика еще что-то говорила про рестрикционные ферменты, замкнутые колонии клеток-симбионтов и еще что-то, но Нэлл слышала ее голос и не понимала ни слова. Четырнадцатая была совсем рядом — правильная полусфера бархатной черноты, вплавленная в гладкий лед. Пространство вокруг нее было пусто — ни валунов, ни камешков — ровная круглая площадка.

— Нэлл, ты слышишь меня? — наконец, спросила Марика.

Нэлл шумно выдохнула воздух. Кажется, минуту она не дышала вовсе.

— Ты только посмотри на нее, — прошептала она.

— Эй, ты в порядке? Куда смотреть-то?

Нэлл отправила ей ссылку на видеопоток с «Виночерпия». На пару минут в эфире воцарилась гробовая тишина.

— Это и есть твоя Четырнадцатая? — странным голосом спросила Марика после паузы. — Та, из-за которой ты вчера сцепилась с русскими?

— Ага, — ответила Нэлл. — Красивая, правда?

Марика не ответила. Вездеход тем временем весь выбрался на ровную площадку и остановился, не доехав до черной полусферы буквально пару метров.

— Дамы, я жду оваций! — воскликнул Том.

— Том, ты гений! Ты лучше всех на свете! — закричала Нэлл, выскочив из ложемента и, как девчонка, запрыгав по комнате.

В наушниках между тем начался странный разговор.

— Королева в восхищении, — непонятным тоном сказала Марика.

— Это из Льюиса Кэрола? — спросил Том.

— Нет, это из Михаила Булгакова, — ответила та.

— Русский? Не читал.

— И напрасно.

— Значит, ты тоже с ними?

— Теперь да. Не нужно трогать эту штуку.

Нэлл показалось, что она ослышалась.

— Марика! — воскликнула она изумленно.

— Это не череп мамонта, Нэлл, — сказала та. — И не окаменевший трилобит. Оно выглядит…совсем новым. И совсем чужим.

Нэлл почувствовала, что снова начинает заводиться.

— Какая разница, как оно выглядит? — спросила она. — Все на свете выглядит новым и чужим, пока не будет освоено нашим опытом. Это не дыра в пространстве, не атомная бомба, не контейнер со злыми микробами, это просто мешок с водой в углеродной оболочке.

— Просто мешок с водой, — задумчиво повторила Марика.

— Именно.

— И ты хочешь притащить его к нам на станцию?

— Почему бы и нет?

Они замолчали.

— Милые дамы, не спорьте, — сказал Том. — Зачем спорить, если решение уже принято? Нэлли, мне нужно два часа на определение прочностных характеристик льда. Можно провести это время с пользой и сочинить отчет Майклу Бейкеру. Думаю, что к вечеру мы завалим его данными.

Два часа растянулись на четыре, потом на восемь. Они провели многоканальную съемку Четырнадцатой с разных ракурсов. Ввинтили в лед вибраторы. Выпилили три десятисантиметровых керна льда из ровной площадки рядом с Точкой для оценки времени экспозиции на поверхности. Провели шесть сеансов эхолокации на разных частотах. К ночи у них была полная трехмерная модель ледяного массива, окружающего Точку — с картой напряжений и прочностных характеристик, оптической плотностью льда и его химическим составом.

И тяжелая, больная голова у Нэлл.

— В ушах пищит, — пожаловалась она Тому.

— И правда, давай заканчивать, — согласился он. — Все равно сегодня не начнем.

Нэлл переключилась на громкую связь, сняла шлем и откинулась в ложементе, закрыв глаза. Перед глазами плавали цветные пятна, в ушах тонко пищало.

— Пятнадцать тысяч лет, — сообщила она. — Плюс-минус полторы тысячи.

— Практически вчера, — отозвался Том.

— Что было на Земле пятнадцать тысяч лет назад? Древний Египет?

— Не помню. У меня вообще туго с историей.

Они замолчали.

— Плохо, что монолит, — вдруг сказал Том. Судя по голосу, он тоже лежал, закрыв глаза. — Завтра трудно будет. Я надеялся на естественные трещины.

— Застывшее озеро?

— Маловато для озера. Скорее чаша.

Они опять замолчали.

— Как ты думаешь, успеем до захода солнца? — спросила Нэлл минут через пять.

— Должны успеть. Мне еще третье «Крыло» в атмосферу Юпитера закидывать.

Нэлл вспомнила дивной красоты фильм, снятый вторым «Крылом». Темно-голубое небо, нежно-кремовые аммиачные облака, башнями обрывающиеся в мутно-синюю бездну, полет сквозь облачные клочья, вблизи превращающиеся в прозрачную дымку… и быстрый, буквально минутный желтый закат, обрыв в ночь. Фильм получил «Алмазную сферу» на фестивале документальных фильмов в Дубровнике. Нэлл пересматривала его несколько раз.

— А второе «Крыло» тоже ты сажал? — спросила она.

— Второе «Крыло» сажала Креата Арнольда Орбильяни по прозвищу Кракатау. Чудесная была тетка, ругалась — я раньше такое только от филологов слышал, — он вздохнул.

— Была?

— Была. То есть она еще жива, но в космос больше не полетит. Рак.

— Мне очень жаль, — сочувственно сказала Нэлл.

— Никто не знает дня и часа, — не очень понятно сказал Том.

— Это ты о чем?

— Это я о смерти.

Они снова замолчали, и надолго. Цветные пятна перед закрытыми глазами постепенно сменились тихим мельтешением вечно меняющегося коричневого узора, в котором Нэлл напрасно пыталась увидеть что-то постоянное. Писк в ушах затих. Зато желудок вспомнил, что он давно пуст, и заявил о своем существовании.

— Может, сходим поужинать? — спросила Нэлл.

— Отличная мысль, — отозвался Том.

Нелл вышла из комнаты и пошла по изогнутому коридору, все время на дне буквы U. Вся громада станции была вверху, над ее головой, а под ногами на расстоянии чуть меньше метра начинался космос — беззвучная ледяная пустота. На несколько секунд Нэлл захлестнуло острое чувство одиночества и беззащитности, и она прибавила шагу.

В кают-компанию они с Томом вошли практически одновременно. Зал был пуст, только у стены в гордом одиночестве сидел Дэн Венфорд и доедал рагу. Вид у него был утомленный.

— Приветствую, коллеги, — сказал он. — Что-то вы сегодня поздно.

— Аналогично, — сказал Том.

Они взяли по контейнеру с ужином и подсели к Дэну за столик.

— Как дела в аду? — спросил Том.

— Да не очень, — вздохнул Дэн. — Двое суток пытаемся реанимировать пятнадцатый Ио-Орбитер, и все без толку. А ведь он только четыре месяца отработал.

— Ну, это еще ничего, — заметил Том.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: