В воротах они поздоровались за руку, но на участок Вильма не прошла. В этом доме она хлестала коньяк и горевала о своей жизни, уже стоя одной ногой на лестнице, ведущей вниз. Эти непристойные вечера пора уже и забыть — прочла Сильвия на ее лице. Видно, Вильма решила любой ценой выбраться из лабиринта отчаяния. Она сунула руку в карман белого жакета, вытянула шею, обрамленную ярко-синей блузкой, и в извинение за неожиданный визит объявила: ее новость не из тех, что можно передать по телефону. Есть новые сведения, произнесла она заговорщицки и удивительно непринужденно, словно каждую неделю делилась с Сильвией информацией о делах Карла Курмана. Вильма предупредила Сильвию: теперь она должна быть начеку! Тереза сожалеет о ее глупости: развод все еще не оформлен! А то ведь и Сильвию могут втянуть в эту грязную историю, в материальном смысле, конечно. Тереза интересовалась, действительно ли дом собственность Сильвии, не совместное ли он имущество, и успокоилась, услышав, что на дом у Карла нет никаких прав.
Оказывается, Карл ужасно влип. Жутко банальная история с погоней за деньгами. Его конструкторское бюро взялось изготовить какой-то прибор при условии, что с ними будет заключен дополнительный договор на создание другого, фиктивного, аппарата. Заказчик — откуда-то из Зауралья — так завяз в делах, что согласился на поставленные условия. К сроку он получил то, что хотел, а в придачу какие-то светокопии ноевских времен, якобы документацию по тому другому, несуществующему аппарату. На руководимое Карлом конструкторское бюро, не пошевельнувшее ради того и пальцем, свалились, как манна небесная, несколько тысяч рублей. Эту кругленькую сумму они поделили между собой как премию за сверхплановую работу. Но, видать, кто-то получил меньше, чем ожидал, и настучал куда следует. Народный контроль нагрянул как гром среди ясного неба, для выяснения дела съездили и за Урал. Теперь хлопот не оберешься. Карл вместе с компаньонами должен возместить причиненный государству ущерб. Сумму компенсации Карлу назначили огромную, конечно же, еще и хороший нагоняй получит и вылетит с должности заведующего конструкторским бюро.
Вильма выпалила свою новость с жаром — известное дело, человек, несущий радостную весть, возвышается в собственных глазах. Сильвия оцепенела под этой лавиной слов. Ошеломляющий провал Карла Курмана она поначалу восприняла лишь в общих чертах, и только после ухода Вильмы у нее возникла куча вопросов. Кое-какие обстоятельства следовало бы уточнить.
Но так ли уж важно знать подробности постыдного происшествия?
Она — человек сторонний, которому рассказали поучительную историю о том, что сколько веревочке ни виться… и что жадность кого угодно с пути собьет.
Вильмин рассказ отдавался в ушах Сильвии обрывками звуковой записи, контакт между передачей и приемом местами прерывался. Обрывочной была и запечатленная зрительной памятью картина. Например, выпал кусок о возвращении Вильмы к машине. Только в тот момент, когда завелся мотор, Сильвия вдруг заметила на соседнем сиденье мужчину и вздрогнула от неожиданности: яркая клетчатая кепка на голове этого типа должна бы сразу броситься в глаза. Над желтой нейлоновой курткой одутловатое лицо. Любопытством он не страдал, даже не глянул в сторону Сильвии. Вильма ни словом о своем спутнике не обмолвилась — будто рядом на сиденье валяется прихваченная с собой дорожная сумка. В конце концов, какое Сильвии дело до Вильминых новых приятелей и новых перспектив. Ведь именно новые жизненные возможности следует держать на недосягаемом для чужих глаз и слов расстоянии. Видно, и Вильму жизнь кое-чему научила. О том, что кануло в прошлое, — об этом можно и порассуждать — похвалить или похулить, а надежды в своей беззащитности сквозняков не выдерживают.
Карл обесчещен и выставлен на позор. Поделом! Так и надо предателю и трусу! Злорадство свое Сильвия хотела бы выкричать в мягкий осенний воздух, но как человек воспитанный даже не пикнула. Или ей помешало еще что-то помимо пресловутой северной выдержки? Увы, холодная сдержанность не лишает человека сильных чувств, и слезы можно себе вполне позволить, только не в саду, где кто-нибудь может увидеть, а в темной комнате и за запертой на ключ входной дверью — не дай бог, чтобы кто-либо из милых соседей оказался свидетелем!
Сильвия разжигала в себе злорадство, пальцы нервно дрожали, словно ей захотелось немедленно забросать Карла комьями грязи. Вот тебе! Уж не позвонить ли завтра утром ему на службу и подчеркнуто вежливо спросить заведующего конструкторским бюро. Можно, например, сообщить, что Карл Курман выписан с прежнего места жительства, поскольку он уже почти год не проживает на улице такой-то в доме номер таком-то, чем и нарушил паспортный режим. Пусть-ка получит еще одну оплеуху: вся жизнь разваливается — лишается места работы, а теперь и места жительства, хотя оно давно уже было лишь формальным. А все-таки числиться в подушных списках надежнее, чем жить невесть где тайно из чьей-то милости.
Для себя Сильвия уже давно решила, что после столь долгого молчания не ей первой поднимать трубку и звонить Карлу. Что бы ни случилось, она не станет искать с ним контактов. Собственная жесткая позиция огорчала ее, но и не такая она была волевая, чтобы переломить себя. Возможно, Сильвия опасалась услышать в ответ нарочито официальный или даже рассеянный голос Карла, это граничило бы с глубоким равнодушием к ней — а что еще можно предположить? Лучше уж избегать возможного холодного прикосновения, отчужденно звучащего голоса, который дал бы понять, что Сильвия забыта так же основательно, как те мелочи, что остались в старом доме. Возможно, что поначалу сбежавший муж и испытывал недовольство, когда той или иной привычной вещи не оказывалось под рукой, но постепенно новый образ жизни брал свое, возможно, Карл даже сердится на себя, раздражаясь из-за въевшихся рутинных привычек; оставалась единственно правильная манера поведения: к черту чувство вины и неприятные воспоминания! И вот уже при мысли о бывшей жене и прежнем распорядке жизни он вполне может удивиться: и как только я четверть века терпел такую нелепицу!
Эти горькие мысли притушили злорадство Сильвии.
Чему ей, собственно, радоваться? Ее душа еще не свободна от Карла. Перед собой-то она могла бы и не кривить душой. Может быть, на самом деле ей даже хотелось бы помочь Карлу, поддержать его и утешить. Они посидели бы вместе до полуночи и заставили бы головы поработать. Небольшая домашняя мозговая атака. Люди смекалистые сумеют и из неприглядной истории выйти достойно. Любую ситуацию можно рассматривать с двух разных точек, хотя, на первый взгляд, казалось бы, и нельзя никак оправдать пошлую сделку ради получения нетрудовых доходов. Подобные истории нередко больше раздувают, чем они того стоят. Хотя в данном случае вряд ли. Сведения, исходящие от Терезы, и раньше подтверждались. О всех сенсациях она обычно узнавала намного раньше и подробнее, чем другие.
А тот странный тип в машине рядом с Вильмой? Неуместное любопытство! Уж не завидует ли Сильвия, что ей не с кем проводить время, даже если бы вместо настоящего поклонника около нее находилось какое-нибудь ничтожество, пустоголовый болван или тюфяк? Но его можно было бы в любую минуту позвать, посадить рядом с собой, перекинуться словом — всегда ведь рядом со всамделишным, подлинным существовали заменители.
Не был ли и Карл всего-навсего заменителем родного человека?
Жизнь то и дело озадачивает, приводит в недоумение, недоумение же рождает грусть. Разве возможно испытывать эйфорию или даже тихую радость, если понимаешь, что хоть жизненного опыта и набран целый воз, но соотнести себя с другими людьми или с неожиданными ситуациями все равно не умеешь. Возможностей много — выбрать трудно. Чувства и жестокий диктат разума вступают в противоречие. Злорадство? Так, мол, ему и надо? Сочувствие? Стыд? Самоотверженная готовность прийти на помощь? Но разум реагирует однозначно: раз он тебя предал, то и тебе уже нет до него никакого дела, точно так же, как ему нет дела до тебя. К краху Карла следует относиться с полным равнодушием, как если бы эта позорная история произошла с кем-то посторонним. Налет стыда, однако, останется: досадно, что долгие годы ты была связана с недостойным человеком. Непозволительно и смехотворно все еще относиться к своему прошлому как к реальности, важен и реален только сегодняшний день. Человек давно уже стал настолько прагматичен, что живет лишь сиюминутными интересами. Все стремятся глыбу своих душевных мук раскрошить, разметать по ветру и втоптать в грязь сегодняшнего дня. Необходимо приспособиться, разве мало людей разводится, незачем опускать руки и погружаться в прошлое, чтобы, как дура, топтаться на одном месте. Прекрасный призыв, достойный занять место в ряду лозунгов Сильвии Курман: долой память!