Косточкой вишневой -

В мякоти заката…

Все, что стоит жизни, -

Очень облакато.

1986

Когда неясный образ мне внушен,

Его рисую я карандашом

И к линии прислушиваюсь гибкой…

Пока не вспыхнет узнаванья свет

И с ним — из тьмы исхищенный портрет

Живого звука с милосердною улыбкой.

Тогда, на горле блузу распахнув,

Я тонкое беру, как стеклодув,

И звук живой вдыхаю в эту пленку -

И вся в нее уходит жизнь моя

В прозрачном виде, как воздушная струя..

А звука ненаглядное лицо

Так переливчато и, Господи, так звонко!

1984

Белизна, белизна поднебесная,

Ты для тела, как видимо, тесная,

А душе — как раз, в пору самую.

Это я, Господь, перед мамою

Заслоняю вход, не пускаю в рай,

Будь он проклят, сей голубой сарай!

Хоть воткни меня гадом в трещину, -

Не отдам тебе эту женщину!

Буду камни грызть, буду волком выть,

Не отдам — и все! Так тому и быть!

Мама — веточка, мама — синичка.

На спине голубая косичка.

Я покорно врачу помогаю,

На носилки плечом налегаю,

Я владею иглой и пинцетом,

Я собою владею при этом:

Мама! Веточка! Мама! Синичка!

На спине голубая косичка.

Кровь не пахнет, не пахнет нисколько,

Алым обручем в небо — и только,

Был — и нету, родился — и умер.

Только крика прощального зуммер:

Мама! Веточка! Мама! Синичка!

На спине голубая косичка!

В рай — тринадцать холодных ступенек.

Ни бессмертья, ни славы, ни денег, -

Не хочу! Поняла! Отвергаю!

На носилки плечом налегаю.

Не нужна мне небесная манна,

Мне нужна моя смертная мама!

Мы поселимся в тихоньком месте,

Мы умрем — только рядышком, вместе.

Отче Город! Прими мою скорбь.

Не сочти эту скорбь за уродство.

В нашей комнате — призрак сиротства.

Отче Город! Прими мою скорбь.

Ты совсем не исчадье греха.

Ты — огромный Дворец пионеров,

Собирающий после уроков

Школу-студию прозы-стиха.

Голубь Город! Прими мою скорбь

Ты совсем не исчадье пороков,

Ты — отдушина после уроков.

Голубь Город! Прими мою скорбь.

О, пожизненный запах жилья -

Дух еды и младенческой кожи.

Это кто, на зайчонка похожий?

Это — смертная мама моя.

Это — нежности синяя мгла.

Это — дымчатой птицы круженье.

Это — счастье лежать без движенья

В оболочке родного тепла, -

Ни обиды, ни боли извне.

Сладковато немеет лодыжка,

И молочного зуба ледышка

Выпадает бескровно во сне.

Брате Город, сородич земли!

Пощади мой очаг невеликий

От смертельно печальной музыки…

Беда моя огромна,

И стужа тяжела.

Полумертва, бездомна -

Ни крыши, ни крыла.

Один под голым небом

Березовый престол, -

Дождем залит, засыпан снегом

Заброшенный мой стол.

Толкается страничка

В ледовые ветра…

Мама, веточка! Мама, синичка!

Мама, снегурочка! Не тронь костра!

Не тронь костра. Так полежи.

Каплей в песке, ниткой в куске.

Не тронь костра. Так полежи.

Красной слезой у меня на щеке,

Алой слезой, медли-и-тельной.

Не тронь костра. Так полежи.

Помнишь? В грамматике есть падежи.

Ты — мой родительный. Ты — мой винительный.

Не тронь костра. Так полежи.

Может быть, смерть сократит грабежи -

И весна придет! И весна придет!

И фасоль взойдет! И горох взойдет!

Упадет звезда в колодезь.

Упадет росинка сверху.

Где вы, где вы, птичьи стаи?

О, как трудно не растаять

Старенькому человеку

До того, как вы вернетесь!

О, как трудно не растаять…

А я посижу на больничном дворе.

Я молитву сложу на больничном дворе:

Дерево-дерево! Озеро-озеро!

Пока еще нет синевы-желтизны

На мамином тельце,

Покуда не поздно,

Подайте, подайте кусочек весны!

Весна придет! Весна придет!

Фасоль взойдет! Горох взойдет!

Огуречик-человечек

Пупырышками пойдет.

Я не верю, я не верю,

Я не верю в то, что мама

Без клубники-земляники

Навсегда от нас уйдет.

Ясны звезды над полями.

Ветер-снег над тополями.

Грудь сугроба у стены.

Подайте дитяти кусочек весны!

Прилетела птичья стая

В разноцветной одежонке.

На дворе трава густая,

Словно шерсть на медвежонке,

На зеленом, на зеленом,

На совсем молоденьком.

Ходят люди, ходят звери.

Слава, слава ходикам!

Будет город стоять

И деревня стоять!

В голубой высоте

Будет солнце сиять!

Будет груша родить!

И картошка родить!

А тем более пшеница…

Мама учится ходить!

Не падай, слезка,

Чтоб не стало скользко.

1963

Вот замок шотландский. В него на ночлег

Меня завела восьмикрылая леди,

Друг магов и йогов, живущих в Тибете,

Священных животных, поющих калек.

Вот замок шотландский. Белее чем снег,

Выходят отсюда — в окно! — на рассвете.

Кто умер — уже ничего не боится.

Кто жив — так ему в этом замке не спится.

А с неба за окнами песня струится:

«Черна и красна эта краткая ночь,

Проснулись портреты и блещут белками,

Скелеты вернулись, скрежещут клыками.

Бай-бай и не бойся — тут жили веками

И спали веками тут каждую ночь.»

Да что мне за дело! Да мне наплевать

На древние дрязги кровавого замка.

Я свечи зажгу и улягусь в кровать -

Травитесь и вешайтесь, я — иностранка!

Поджоги, подлоги, интриги — изнанка,

Которую я не желаю жевать!

Желаю на койке шотландской зевать

И дух согревать, как живая шотландка!

А в зеркале свечка двоится, троится,

А в воздухе нечто порхает, роится,

А с неба за окнами песня струится:

«Бай-бай и не бойся, и окна раскрой,

От воздуха свежего сердцу не тесно,

А в окна раскрытые влезут чудесно

Скелеты и призраки в замок родной.»

Вот зала гостиная. Вот кабинет.

Вот лестница в небо, где духи витают.

Вот лестница в землю, где черви глодают.

Вот лестница в воду, где всплытия нет.

Вот лестница в пламя. Следы пропадают,

На тот попадая — на тот еще! — свет.

Вот спальня. Вот лестница прямо в кровать,

Вот лестница прямо в сырые подушки,

В интригу и сплетню, в кончину старушки,

Которой придется окно открывать,

Поскольку скелет ее, ряженный в рюшки,

И чепчик с кровавой дырой на макушке

Уже начинают меня волновать.

Впускаю старушку — приходит девица,

И лорд-леопард! и аптекарь-мокрица!

А с неба за окнами песня струится:

«Бай-бай и не бойся, и руку подай,

Они в этом замке смеялись, рыдали,

И будут смеяться, рыдать и так дале -

Сегодня и вечно, ведь жизнь бесконечна

И в замке шотландском! Не бойся, бай-бай!»

Вот лестница в тело. Вот лестница в дух.

Вот лестница в замысел духа и тела -

Вот лестница в то, чтобы тело летело

На крыльях и крылышках — хоть бы на двух!

Вот лестница в память. Вот лестница в пух

Всех птиц, одуванчиков, лип и черемух.