Скрип дверных петель и движение воздуха за спиной подсказали Эмер, что муж вернулся. Неужели решил извиниться за вчерашнее?

— И не жди, что я легко переменюсь, — сказала она. — Ты нанёс мне страшное оскорбление, и я ещё подумаю, прощать тебя или нет.

— Какие громкие слова, — раздался приглушённый голос у самого её уха. — А вы мастерица притворяться, леди Фламбар.

Эмер отпрянула, как будто рядом с ней заговорил сам хозяин преисподней. В комнату вошёл не Годрик, а епископ Ларгель. Сегодня на нём был не мирской чёрный костюм, а чёрная сутана, с красной вставкой-колораткой у горла. Выглядел он ещё более пугающе, чем в день свадебного пира.

— Если сейчас я услышу, что вы узнали то, что вам велено было узнать, — сказал Ларгель, проходя к окну и наглухо закрывая рамы, — я признаю, что милорд Саби разглядел в вас самую искусную шпионку Эстландии. Даже я поверил, что этой ночью ваш муж не храпел, как дровосек, а сделал нечто большее.

— Вам и это известно? — спросила Эмер, гордо вскидывая голову, но сгорая от стыда, что епископ слышал её излияния спящему Годрику. — Где же вы прятались? Под кроватью? Это методы нашей милосердной церкви — шпионить за мужем и женой?

— Имеете что-то против шпионов?

— Ненавижу их! — пылко произнесла Эмер.

— Но вы — одна из них, — Ларгель обошёл вокруг девушки, словно изучая её с разных сторон. — Одна из нас.

Эмер молчала. Ответить на это ей и вправду было нечего.

— Так вы узнали? — снова пошёл он на приступ.

— Н-нет, — вынуждена была признаться Эмер.

Лицо епископа стало холодным и высокомерным, но губы насмешливо покривились.

— Поторопитесь, — сказал он перед тем, как уйти. — Или мне придётся вас поторопить.

Легко сказать: поторопитесь!

Эмер кусала губы, глядя в двери, за которыми скрылся епископ Ларгель. Убрался он или подслушивает, притаившись в каком-нибудь закоулке? Или превратился в ворона и вынюхивает — кто с кем спал этой ночью. Или не спал.

Проклятье! Эмер ударила кулаком о ладонь, снова переживая позор прошлой ночи. Жених уснул, не покусившись на её девство. Да тут впору не только воронам смеяться, но и петухам.

Выждав, сколько хватило терпения, Эмер выглянула из комнаты, но епископа не увидела. Лестница, ведущая вниз, была пуста. Годрика, между прочим, тоже не было. Обозвав мужа трусом, Эмер спустилась на второй этаж, откуда утащил её Годрик. Она почти не удивилась, встретив Тилвина, и подошла, поправляя сползший генин. Вуаль она отцепила ещё на лестнице, чтобы не наступить ненароком, и теперь несла на плече, как полотенце, когда собиралась в мыльню.

— Мой муж — сумасброд, — сказала она Тилвину, который прятал глаза, будто это он, а не Годрик вел себя неучтиво. — Чувствую, его матушка много потакала ему в юности и мало уделяла времени воспитанию.

— Его матушка умерла, когда Годрику не было и года, — сказал Тилвин. — Леди Фледа — вторая супруга лорда Фламбара.

Эмер застыла, услышав эту новость.

— Теперь я понимаю, почему между ними мало сердечности, — сказала она. — И понимаю, почему леди Фледа и Острюд так мало на него походят. Я бы сказала — совсем не походят. Бедняга Годрик! Сирота с таких ранних лет. Одно хорошо, — тут же утешилась она, — теперь я могу любить Острюд в два раза меньше. Ведь она сестра Годрику всего лишь наполовину.

— Я слышал, вы повздорили при королевском дворе? — осторожно спросил Тилвин.

Не подумав, что родственнику семейства Фламбаров может быть неприятна правда, Эмер тут же призналась:

— Если это так у вас называется, то повздорили. Я дала ей пару затрещин, когда она оскорбила королеву. Острюдочка плакала.

Тилвин только покачал головой:

— Ты ничего не боишься, невестка?

— Ну что ты, — утешила его Эмер. — Конечно, боюсь. Королевской немилости, маменькиного гнева и мышей.

Тилвин засмеялся. Эмер с улыбкой смотрела на него и думала, что именно так смеются воспитанные люди — негромко, не разевая рот от уха до уха, и смех больше виден в глазах. Еще она подумала, что пусть кузен Годрика не так красив — и нос у него толстоват, и рот широковат, и глаза не очень большие — но в обхождении он приятен, и учтив нравом, и это, подчас, милее красивого лица.

— Вы такие разные, — сказала она. — И ты, и Годрик, и Отсрюд. Ни за что не подумала бы, что родственники.

— А ведь мы выросли вместе, — сказал Тилвин.

Незаметно для самих себя молодые люди пошли по замковой стене, наслаждаясь майским солнцем и обществом друг друга.

— Родители умерли, когда мне было восемь, и леди Фледа забрала меня сюда, — Тилвин смотрел больше под ноги, но иногда Эмер ловила его быстрый взгляд. Сама она не спускала с него глаз и слушала жадно, потому что детство Годрика занимало её больше, чем самый захватывающий рыцарский роман. — Годрику было шесть, Острюд — всего четыре. Мы играли вместе, правда, недолго. Через год я стал личным слугой, а потом и оруженосцем милорда Фламбара, потом меня посвятили в рыцари и я служил стражником в Дареме. Служил и в приграничных крепостях, и вот теперь я — начальник стражи

— А что Годрик? — спросила Эмер.

— У него иная судьба. Он наследник, ему незачем служить.

— Но он ловок с мечом!

— Ловок, — признал Тилвин. — Но не так, как я.

Молниеносным движением он выхватил из потертых ножен меч, и яркий клинок со свистом рассек воздух. Эмер ахнула, когда Тилвин отступил от нее на несколько шагов, чтобы не поранить, и сделал великолепный финт, раскрутив меч перед собой, над головой, а потом перебросив из правой руки в левую. Девушка не заметила, как её вуаль соскользнула с плеча, подхваченная острием клинка, и оказалась у Тилвина. Он перехватил тонкую ткань и поднял высоко над головой.

— Заслуженный трофей! Вы лишились своего покрывала, прекрасная дама!

— Забирай себе! — Эмер захлопала в ладоши, восхищённая его мастерством. — Эта бесполезная штука только и нужна, чтобы полировать щиты!

— Если позволишь, я повяжу её на руку, когда будет очередной турнир, — сказал Тилвин. — Буду отстаивать первенство леди Дарема среди красавиц.

— О-о! — закатила глаза Эмер. — Всегда об этом мечтала. Годрик узнает — и умрёт от разлива жолчи!

— Разве ты не подарила ему рукав или платок? — спросил Тилвин, бережно пряча вуаль за пазуху и убирая меч в ножны.

— Он их не просил, — сказала Эмер со смешком, но в голосе ясно прозвучала досада.

Отбросив с лица выбившиеся из-под генина непослушные пряди, девушка посмотрела на даремскую равнину, словно там ей виделось что-то интересное. Она ни за что не хотела жаловаться, хотя так и тянуло открыть душу. Но Тилвин понял без слов и встал рядом, к плечу плечом.

— Мне жаль, невестка, — сказал он просто.

— Я ему не нравлюсь, — ответила Эмер, стараясь казаться веселой. — Что ж, всегда знала, что легких путей не бывает. Вот и приведется случай показать стойкость и выдержку. Можно я буду звать тебя — Тиль? Так нежнее и короче.

— Зачем спрашиваешь? Зови, как тебе удобно.

— Но будет ли это приятным для тебя?

— Приятным? — Тилвин неожиданно растерялся и теперь тоже уставился на равнину, хотя до этого смотрел на Эмер.

— Эй, я сказала что-то обидное? — встревожилась она.

— Нет, — он покачал головой. — Тиль. Мне нравится. Зови меня так, невестка.

— Скрепим соглашение рукопожатием, — сказала Эмер, чем снова рассмешила Тилвина.

Они всё ещё держались за руки, когда на стену взобралась Острюд, оскальзывая на узких каменных ступенях.

— Что ты тут делаешь? — начала она тоном наставницы, отыскавшей нерадивое дитя. — Матушка ждет, а ты словно глухая! Я зову, зову…

— Вторая часть баллады «как надо управлять Даремом», — проворчала Эмер, обращаясь к Тилвину. — Мне пора. Надеюсь, ещё не раз увижу тебя, и нам удастся поговорить, чтобы никто не мешал, — она выразительно посмотрела на Острюд.