Та вспыхнула и сказала желчно:

— Замужней женщине неприлично уединяться с чужим мужчиной. Ты какое-то чудовище — всю ночь мучила моего брата, так что он похож на приведение, а днём уже бегаешь за другим.

Теперь вспыхнула Эмер, и не миновать бы Острюд пары плюх, но Тилвин встал между разгневанными девушками.

— Замолчи и не смей оскорблять госпожу Дарема, — сказал он Острюд. — Ведешь себя, словно вилланка, если ищешь ссоры.

— Почему ты защищаешь её, а не меня? — взвизгнула Острюд, и лицо её плаксиво сморщилось.

— Не надо устраивать представление, — Тилвин развернул Острюд лицом к замковым башням и легонько подтолкнул. — Ты не жонглер на базарной площади. Миледи сейчас придёт, а ты — остынь и придержи злость.

Как ни странно, Острюд подчинилась, только фыркнулв в сторону золовки, будто рассерженная кошка.

— Умеешь разговаривать с женщинами, — пошутила Эмер, с удовольствием глядя в спину удаляющейся Острюд. — И она тебя слушается, как и Годрика.

— Мы выросли вместе, — напомнил Тилвин. — Прости её. Она молодая и глупая, не понимает, где надо остановиться.

— От всего сердца прощаю, — заверила его Эмер. — Особенно, когда за неё просишь ты, — она дружески пожала ему руку, — мне пора, а то она нажалуется леди Фледе, а мне не хочется драться вдобавок и со свекровью.

Тилвин кивнул, показывая, что оценил шутку, и Эмер побежала вслед за Острюд, оборачиваясь и махая начальнику стражи на прощание. Он поднял руку несмело, словно чего-то опасался, и тоже помахал в ответ.

Под вечер опять пришли гости, и празднование грозило затянуться далеко за полночь. Близилась ночь — время спокойствия, но в душе Эмер спокойствия не было и в помине. Она сидела за общим столом и нетерпеливо пристукивала каблуками, дожидаясь, пока молодожёнам дозволено будет уйти.

Перед полуночью их проводили до спальни, не так, правда, торжественно, как накануне, и удалось Эмер ускользнуть в кухню. Она вернулась, когда муж уже снял квезот и собирался умываться.

— Я принесла тебе свежего пива, — сказала она примирительно, — и восковую мазь на переносицу.

— К чему это? — отрывисто спросил Годрик, скидывая сапоги и подходя к тазу с водой, над которой завивался пар.

— Пиво придаст сил после потери крови, а мазь смягчит боль, — простодушно призналась Эмер. — Наверное, я ударила тебя слишком сильно. У тебя такие синяки под глазами… Я волновалась, ты ведь был без сознания всю ночь.

Годрик замер, зачерпнув воду в обе горсти.

— Что ты сказала? — спросил он медленно.

— Выпей пива, я полечу тебя и ляжем спать, — сказала Эмер добрым голоском.

— Потеря крови? — переспросил Годрик, бросая умывание и подходя к жене вплотную. — О чем ты?

— Я же опять тебе нос разбила, и сейчас очень сожалею…

— Нос?

Эмер не поняла, почему он вскинулся и принялся ходить по спальне, потирая ладони.

— Ты разбила мне нос? — повторил он, резко останавливаясь.

— В чём очень раскаиваюсь, — сказала она покаянно. — Пива?

— Давай пиво, — разрешил он и поднёс кружку к губам, но вдруг передумал, поставил её на стол и спросил подозрительно: — А что за мазь?

— Восковая, она снимает отёчность…

— Сама сделала?

— Взяла у лекаря, — Эмер недоумённо сморгнула, не понимая причин допроса.

— Значит, кровь шла из носа. Значит, мы не… — Годрик посмотрел на постель, и Эмер удивлённо проследила его взгляд.

— Что — не?..

— Не спали вместе?

Повисла тягостная тишина, потом Эмер с треском бросила коробку с мазью на стол. Если этот болван не желает лечиться — ей точно не стоит переживать.

— Ты считаешь, я могла спать с тобой после того, что ты учудил? — спросила она, начиная злиться. — Обеты прабабушки Армель! Годрик, что за детские выходки? Клянусь ярким пламенем, ничего подобного я больше не потерплю. Сейчас же снимай рубашку и штаны, и ложись в постель.

Годрик смотрел на неё, как будто видел впервые, но постепенно взгляд прояснился.

— В постель? — уточнил он.

— Мужу и жене прилично спать там, — подтвердила Эмер.

— Но мы ещё не спали?

— Нет! — возопила Эмер. — Но сегодня я получу то, что мне причитается! Даже если придется сломать тебе нос, а не просто расквасить!

— Может, оставишь свои деревенские замашки? — холодно спросил Годрик. — Женщине не пристало так откровенно предлагаться мужчине.

— Ты мой муж!

— Не буду им через полгода.

Слова ударили Эмер больнее палки. Сжимая кулаки, она смотрела на Годрика, а он взирал на жену обычным высокомерным взглядом. Так король смотрит на свинарку, нечаянно перебежавшую дорогу кортежу.

— Здесь епископ Ларгель, — начала Эмер, мысленно призывая себя к спокойствию. — Я пожалуюсь ему, что ты не исполняешь супружеских обязанностей, он вмешается и…

— Вперёд, — Годрик подчеркнуто услужливо указал на дверь. — Выметайся из моей спальни, деревенщина. Я чуть не умер, размышляя, каким колдовством ты заставила меня спать с тобой, но оказывается, я и не спал. Какое счастье.

— Ты мерзавец, — процедила сквозь зубы Эмер.

— Хочешь подраться? На кулаках или принести сковородку? В твоих краях ведь принято охаживать мужей сковородками? А в наших краях непокорных жен угощают плетью. Хочешь попробовать?

— Грозился уже.

— Пока только грозился, но ты же не понимаешь слов. Совсем дикая.

Эмер на мгновение закрыла глаза и глубоко вздохнула.

— Хорошо, — пошла она на попятную, — давай пока не будем спать, как муж и жена. Нам надо привыкнуть друг к другу. Просто ляжем в постель и поговорим. Ты расскажешь мне о себе, а я — если захочешь послушать — о себе. Позволь, я раздену тебя, помогу умыться… — она протянулась, чтобы распустить вязки на его рубашке, но Годрик больно ударил её по пальцам.

— Ты руки-то хоть мыла, деревенщина? — спросил он.

— Мои руки чисты! — огрызнулась Эмер, тряся кистью, чтобы утишить боль. — А вот тебе не мешало бы вымыть язык. Чтобы не болтал грязных слов.

— Следи за собой, — Годрик забирал плащ и сапоги. — Сегодня я не приду — будет ночная охота на птиц, я лягу с ловчими, чтобы не проспать

— Яркое пламя, Годрик! — Эмер встала крестом перед дверью. — Что тебе стоит снять рубашку? А потом иди, куда вздумается! Ты же не желаешь, чтобы он… — тут она прикусила губу, едва не проговорившись.

— Ты о чём это?

— Просто позволь мне тебя раздеть… — начала Эмер.

— Вот заладила! — Годрик легко отодвинул её в сторону, а точнее — отпихнул, отчего она налетела на кресло. — Спокойной ночи! Надеюсь мне присниться наш развод.

Оставшись одна, Эмер сорвала злость на подушке, измолотив её, пока пух и перья не полетели в разные стороны.

Ночью ей было слишком просторно и одиноко в широкой постели. И сны снились тревожные, но вовсе не о разводе. Епископ, Ларгель и почему-то Тилвин и брат короля летали вокруг нее, превратившись в воронов, и пытались выклевать глаза, а Годрик сидел с равнодушным лицом поодаль, наблюдая, как она отмахивается от страшных птиц, и не делал ничего, чтобы помочь.

Последующие дней десять Ларгель Азо не досаждал Эмер, хотя она шарахалась от каждого священнослужителя, которого встречала в коридорах замка. В собор, о котором ей с благоговением рассказывала Сесилия, она так и не сходила, отговариваясь усталостью и нездоровьем, а потом — нехваткой времени. А службу на седьмицу пережила довольно легко, потому что епископ Ларгель к жителям Дарема не вышел, вместо него напутствие произносил другой священник.

Как и обещалось, первую неделю новобрачной позволили полениться. Хотя ленью в полном смысле слова назвать это было трудно. Каждый вечер сотни гостей стекались в Дарем — приглашенные и пришедшие просто так, поесть и попить за счет щедрых хозяев. Со всеми Эмер надо было проявлять сердечность, развлекать особо важных лордов-милордов беседой, а их женам показывать замок и выслушивать разглагольствования, как они ведут хозяйство у себя, во сколько обходятся подобные пиры, и терпеть, когда какая-нибудь дама бесцеремонно клала руку ей на живот, проверяя, подходит ли новобрачная для зачатия наследника. Эмер была уверена, что больше всего этих дам интересовало не на сносях ли невеста, иначе невозможно было объяснить столь скоропалительный и неожиданный брак.