— Возможно, это единственное, что в нём интересно, — отметила она.

— Вы его даже не знаете!

— Разве не для этого мы ужинаем? — парировала она. — Встреча и знакомство? Обмен рукопожатиями? Узнать вас? Нам поиграть в настольные игры? Это поможет?

— Кстати, мой сын не отсталый, — выпалил я, удивлённый, как по-прежнему злюсь из-за этого маленького комментария.

— Ты действительно очень чувствительный, да? — Она сделала долгую затяжку электронной сигареты. — Слова — это просто слова. Люди вкладывают слишком много силы в слова. Все должны быть такими политкорректными. Как скучно.

— Уверен, есть слово поприятнее для людей, которые издеваются над недееспособными детьми, — сказал я, — но я остановлюсь на стерве.

— Но я и есть стерва, дорогуша. Ты этого не понял? Бог свидетель, у меня есть свои причины.

— Ну, тогда, полагаю, это нормально, — огрызнулся я.

Джексон негромко ахнул.

— Вы должны простить мою жену, — улыбнулся мистер Ледбеттер. — С тех пор как ей увеличили дозировку, она стала сама не своя. Но расскажи нам о своей книге, Вилли.

— Да, — сказала миссис Ледбеттер, — расскажи нам о своей книге, Вилфред. В конце концов, не каждый день кто-то выходит в люди и разбалтывает обо всех своих проступках, чтобы это увидел весь мир. Надеюсь, ты заработал на этом деньжат. Большинство проституток зарабатывают.

— Уймись, — сказал мистер Ледбеттер, махая на жену рукой. — Я аплодирую его честности.

— Ты действительно хочешь, чтобы твой сын крутился с крэковыми шлюхами, деревенщинами и трейлерными отбросами? Не говоря уже обо всех этих подобных людям существах с плохими зубами. Не говоря уже о торнадо и крокодилах, и чёрт знает чем ещё.

— Моя жена преувеличивает, — легко произнёс Стивен. — Ты продал много книг?

— Не знаю, — признался я. — Прошло всего несколько месяцев.

— Ты рассказал нашему маленькому Бобу, что он глухой потому, что ты был наркоманом? — спросила миссис Ледбеттер.

— Я не был наркоманом, — довольно злобно ответил я. — Я часто говорил это с тех пор, как вышла книга.

— Верно. Ты же не в затяг. Никто не курит в затяг, дорогуша.

— И его зовут не Боб, — добавил я, раздражённый ею.

— Боб знает, чем занимались его родители? — надавила она. — Ты рассказывал ему? Рассказывал, да? Ты сел с ним и объяснил, что мамочка и папочка курили крэк, когда она чуточку, немножко забеременела, а потом родился бедный маленький Боб Крэтчит, крохотным недоношенным ребёнком, и оказался с дырками в ушах и в сердце и всё остальное? Ты ведь рассказал ему? Не так ли? Кажется, он хотел бы такое знать.

— Всему есть время и место, — сказал мистер Ледбеттер.

— Я верю, что дети должны знать правду. И если он сделает такое со своим собственным сыном, Бог знает, что он сделает с нашим, Стивен, или ты об этом не думал?

— Господи Иисусе, мама! — Джексон отложил свои приборы, со злостью выдыхая.

— Это ты хочешь выйти замуж за ублюдка. Думаю, ты должен узнать, кто он такой, прежде чем завязывать узел, дорогой. Это единственный правильный путь. Стивен, не желаешь высказаться?

— Не вмешивайтесь в личную жизнь своих детей, — сказал мистер Ледбеттер. — Я каждый день говорю это своим пациентам, и по хорошим причинам. Сердцу не прикажешь. Ты получил много внимания прессы?

— Простите? — спросил я.

— Из-за своей книги, — сказал он.

— Ну, нет, — признался я. Ни единая газета или журнал, или блог в великом штате Миссисипи не смогли решиться упомянуть об этом.

— Я думал, Миссисипи гордится своими авторами, — предположил он.

— Ну, вероятно, не гомосексуальными, — заметила его жена.

Нас прервал официант, который принёс напитки.

Я оглядел ресторан, отчётливо чувствуя себя не в своей тарелке и не в своей стихии. Мужчины были в костюмах, которые будто надели в последний момент, а женщины выглядели безупречно, ни один волосок не выбивался. Почему-то я сомневался, что какие-либо из этих мам и пап готовились к визиту добрых душ из ДСО. И, в любом случае, я был одним из тех людей, которым нравились ёлки за доллар, потому что для похода в «Волмарт» наряжаться не нужно.

«Френелли», вероятно, был самым дорогим рестораном в городе, что говорило не о многом, по большому счёту, это был Тупело, Миссисипи, родина Элвиса, но даже так это было за пределами моей лиги. Любое место, где требовали четыре доллара за стакан воды, было выше меня и, вероятно, будет всегда. И кто, чёрт побери, станет платить четыре чёртовых доллара за стакан воды?

Мистер и миссис Ледбеттер, казалось, чувствовали себя совершенно непринуждённо, как и их сын. Мы с Ноем выглядели как деревенщины, которые чесали задницы, любуясь видами Большого Города.

Я опустил меню, внезапно приняв решение.

— Думаю, мы с Ноем пойдём, — сказал я, вставая.

— Что ты имеешь в виду, чёрт побери? — требовательно спросила миссис Ледбеттер.

Я протянул руку Ною, взглядом говоря, что пора уходить. У него в глазах не было вопроса, он просто встал.

— Я вас оставлю, — произнёс я. — Хорошо вам провести время.

— Вилли, какого чёрта? — слишком громко потребовал Джексон.

— Мне здесь неуютно, и я хотел бы уйти, — сказал я ему. — Увидимся позже. Или нет. Сейчас я не уверен, что меня это волнует.

Я взял Ноя за руку и помаршировал прочь, моё лицо горело от прилива крови.

— Вилли, подожди! — крикнул Джексон.

Он пошёл за нами к входной двери. Я вышел на улицу и встал на тротуаре, трясясь от необъяснимой злости. Проехала толпа мотоциклистов, и я зацепил взглядом цвета конфедерации на более чем одной блестящей металлической поверхности.

— Вилли, пожалуйста, — произнёс Джексон, беря меня за руку.

— Мы с Ноем идём домой. Присоединишься к нам?

— Я не могу оставить родителей просто сидеть там. Это грубо.

— А твоя мама — она не грубая?

— Она такая, какая есть.

— И какая же?

— Когда ты это узнаешь, Вилли, дай мне знать. Я слушал всё это почти тридцать лет.

— Очевидно, я ей не нравлюсь, так в чём смысл?

— Ей никогда не нравился никто из моих бойфрендов.

— Я думал, я твой единственный настоящий бойфренд.

— Я имел в виду парней, с которыми я когда-либо встречался или приводил домой. Они не были достаточно хороши. И раз уж на то пошло, я никогда не был достаточно хорош для неё. Никогда не был и никогда не буду.

— У неё нет никакого права.

— У неё есть все права. Ты не знаешь, кто моя мама?

— Думаешь, мне не плевать.

— Её отец был сенатором.

— Ну?

— Её мать была богатой наследницей.

— И?

— Она была единственным ребёнком, Вилли.

— И это важно, потому что…?

— Боже, в некоторых вещах ты такой недалёкий.

— Правда?

— Да, правда. Я тоже единственный ребёнок, Вилли. Как ты думаешь, куда отправятся эти деньги, когда она умрёт?

— Уверен, что не знаю, и уверен, что мне плевать, — сказал я.

— Я унаследую довольно большое состояние… а тебе плевать?

Я был удивлён выражением отчаянной, почти злобной искренности на его лице.

Можно было смело сказать, что я не унаследую много, когда мама умрёт. Может быть, грузовик или пару квадроциклов, или китайский сервиз, который та получила, когда вышла замуж за папу. Я был не из богатых, не понимал, как некоторые люди могут быть такими богатыми, когда я видел только то, что люди сводят концы с концами и едва выживают.

— Теперь доходит? — спросил Джексон. — Ты и я? Свадьба? Я, единственный ребёнок, единственный наследник? Ты, благодаря гей-браку, возможный зять? Ной, единственный внук моих родителей? Ты улавливаешь картину?

— Значит, ты можешь унаследовать немного денег, — сказал я.

— Ну, ещё бы, — ответил он.

— И какое отношение это имеет ко мне?

— Думаешь, моя мама оставит мне свои деньги, если не одобряет моего спутника жизни?

Я ответил не сразу. Если честно, я не был уверен, что думаю. Я был крайне обижен, но не мог понять конкретную причину на что.