— Если ты не хочешь, чтобы я рассказывал им о двух пенисах дяди Джерри, я не буду. Оставлю это для людей, которые это оценят.

— Пожалуйста, будь добр!

— Ну и хорошо.

— Спасибо.

— Так как ты думаешь, ты мог бы вести чуточку быстрее?

— Боже, ну ты и ворчун!

— Надеюсь, ты не будешь вести также медленно по дороге домой. Знаешь ли, нам с Ноем нужно успеть в школу.

— Будто я мог забыть!

— Я люблю тебя, — сказал я.

— Ага.

— Люблю, люблю, люблю тебя, здоровяк!

— Ага.

— Ты будоражишь мой мир!

— Прикрой варежку, Вилли, — строго сказал он. — На месяц. Рот на замок.

— Ладно, — произнёс я, дуясь. — Я знаю, когда меня не ценят.

— Иногда тебя слишком много, вот и всё.

— Когда на горизонте появляется пенис… Я должен прикрыть варежку! — пропел я.

— О Боже!

На заднем сидении пел Ной:

— Хуу хуу оук! Хуу хуу оук!

Он глухой и не совсем знал, что такое ноты, но был намерен продолжать попытки, пока у него не получится.

Что ты поёшь? — прожестикулировал я.

Это песня Д—ж—о—н—а Д—е—н—в—е—р—а, — с хитрой улыбкой прожестикулировал он.

Ты остришь?

Да.

А я неплохо тебя научил! Хороший мальчик! Ты проголодался?

Мы можем поехать в М-К? — Его лицо вдруг стало очень серьёзным. М-К было жестом для Золотых Арок [2] , которые мы посещали редко, потому что не были особыми поклонниками похожих на еду продуктов. Ну, я не был. Ещё одна из многих вещей, которые пока не повлияли на моего единственного ребёнка.

Не знаю, — сказал я.

Пожалуйста? Я перестану петь…

Серьёзно?

Он нетерпеливо кивнул.

Может быть…

Пожалуйста?

Может быть…

Папа! Мы никогда не ходим! Мои друзья ходят туда постоянно, а мы никогда! Пожалуйста? Всего разок? Почему у меня не может быть нормального отца, как у всех остальных? Почему ты должен быть таким странным?

Я не странный!

А вот и странный!

Нет!

А вот и да! Пожалуйста? Мы можем пойти? Всего разок?

Я не знаю. Ты был хорошим мальчиком?

Конечно!

У тебя в комнате свинарник.

Я все уберу. Обещаю!

У тебя есть одежда, которая валялась на полу так долго, что скоро встанет и уйдёт сама.

Пожалуйста?

Я не знаю…

Ты мой любимый папочка, и я люблю тебя очень-очень сильно, и я вёл себя очень хорошо, и даже Миссис Х. говорит, что я был очень-очень хорошим…

Это было до или после того, как ты положил паука на парту Л—и—з—ы в школе, и мне пришлось разговаривать с твоим учителем?

Его улыбка была полна озорной радости.

Думаешь, это смешно? — спросил я.

Он кивнул. Было тяжело спорить, потому что это и правда было смешно, даже если только потому, что Лиза Стедлер была несносной маленькой хамкой, которая с радостью брала на себя необходимость рассказать о том, что у Ноя “два папочки”, и что ему нельзя разрешать играть с остальными на перемене.

Ты не должен был этого делать, — прожестикулировал я как можно строже.

Я сказал ей, что мне жаль, — прожестикулировал он, становясь в позу кающегося грешника. — И ты уже наказал меня. И в любом случае, ты не можешь наказать меня дважды — таково правило. Помнишь? Нельзя нарушать правила. Так… мы можем пойти?

Если ты не перестанешь петь, папа заставит тебя остаток пути ехать на крыше машины.

Не заставит!

Он сегодня очень капризный. Он может…

Я перестану, — пообещал он. — Так… мы можем?

Ох, ну хорошо!

Его победная улыбка открыла ад, которым являлись его зубы — щели, двойные ряды, такие большие зубы, что Сатана бы гордился, а Лиза Стедлер и её банда пятиклашек с демонической сущностью никогда не уставали это высмеивать. Как лишний мизинец на его левой руке, они были видимыми напоминаниями о начале его жизни метамфетаминового ребёнка с врождёнными дефектами для доказательства.

Папочка? — спросил он, его лицо вдруг стало серьёзным, светлые волосы упали на глаза.

Что, милый?

Думаешь, папиным маме и папе я понравлюсь?

Конечно, понравишься.

Они будут моими бабушкой и дедушкой, да?

Да.

Думаешь, я им понравлюсь. В смысле, очень, очень понравлюсь?

Знаю, что понравишься, малыш.

Он не казался убеждённым.

Почему ты не должен им понравиться? — спросил я.

Он пожал плечами, прикусил нижнюю губу.

Ты им понравишься. Не переживай, — сказал я.

Он отвернулся и посмотрел в окно на проплывающую мимо сельскую местность Миссисипи.

Я повернулся обратно к Джексону, бросил взгляд на спидометр.

— Пятьдесят пять? Серьёзно?

— О Боже, чёрт возьми! — воскликнул Джексон Ледбеттер. — Ты заткнёшь свою пасть?

— Не ругайся при детях, дорогой.

Когда мистер и миссис Стивен Ледбеттер из Бостона увидели своего сына, стоящего в зоне прилета в международном терминале аэропорта Мемфиса вместе с неряшливым южанином с козлиной бородкой и хвостиком (я) и глухим мальчиком со скованным выражением лица и в сандалиях, с копной вьющихся блондинистых волос, живущих своей жизнью (мой сын, Ной, похожий на кого-то из «Зверей дикого Юга»), наступил долгий момент тишины.

— Так приятно с вами познакомиться, — сказала миссис Ледбеттер, когда мы подошли, и Джексон провёл знакомства. Она протянула длинную костлявую руку в мою сторону, бросив взгляд поверх своего носа на Ноя. — А это твоя… дочь?

— Это Ной, мой сын, — сказал я.

— Ох, верно, — ответила она. — Я не была уверена. Эти волосы такие длинные.

— Мама, — твёрдо произнёс Джексон.

— Это существо похоже на девочку, — сказала миссис Ледбеттер.

— Существо? — не веря в услышанное, произнёс я.

— Привет! — воскликнул Ной своим нескладным голосом. Он потянул за рукав миссис Ледбеттер, чтобы привлечь её внимание.

Она нахмурилась, гладя на него вниз.

— Привет! — снова воскликнул Ной. — Я люблю вас! — Это прозвучало как “Я лю ва!”.

— Оу, — произнесла миссис Ледбеттер. — Это мило, дорогой. — По непонятной причине она полезла в свой маленький клатч и достала двадцатку, которую протянула ему, будто давая чаевые. — Потрать их с умом, — сказала она.

— Он глухой, — отметил я.

Она наклонилась и проговорила ему очень медленно и очень громко:

— Потрать их с умом!

Мистер Ледбеттер поспешно сделал шаг вперёд.

— Очень рад встретиться с вами, — сказал он мне, протягивая руку и хватая мою, будто она была репкой, из которой он намеревался выжать кровь.

— Взаимно, сэр, — произнёс я, морщась.

— Прочёл твою книгу, — сказал он. — “Крэковый малыш”. То ещё название. Но потом оказалась та ещё книга. Но ты, должно быть, кучу людей разозлил. Не все хотят читать о гомосексуалисте, самостоятельно воспитывающем ребёнка…

— Не сейчас, дорогой, — сказала миссис Ледбеттер. — Мы на Юге, Стивен. Свяжешься с одним — свяжешься со всем трейлерным парком, и давай не забывать, что окончания здесь заглушают в девяносто девяти процентах слов.

Я нахмурился.

— Господи! Что это за запах?

— Какой запах? — спросил я.

— Похоже на бекон и прогорклое сливочное масло, — сказала миссис Ледбеттер. — Ох, забудь. Мы на заднем дворе Полы Дин, да? Запах жира можно учуять прямиком из Джорджии.

Джексон усмехнулся.

— Кстати о жаре, мы делали пересадку в Атланте, — сказала Джексону миссис Ледбеттер. — Ох, там было так отвратительно, а сейчас даже не июль, и тот аэропорт… ох, он слишком уж большой! Это напомнило мне о том разе, когда мы бродили по пирамидам. Джеки, как ты выдерживаешь эту жару? Ещё даже не самая жаркая часть лета. Не знаю, как ты выживешь. Хотела бы я, чтобы ты приехал к нам в Бостон вместо того, чтобы заставлять проделывать весь этот путь сюда, в эту… в эту историческую помойную яму. Но мы хотели повидать тебя, дорогой. Прошло почти два года!

— Да уж, — тепло произнёс Джексон.