— Наш сын собирается породниться с этой “семьёй”, — легко ответила она. — Из-за этого забота становится нашей. Ты хочешь, чтобы твои внуки подвергались… этому?

Она провела взглядом от столовой до кухни, привлекая наше внимание к простоте маминого дома.

Я прикусил язык.

— Мама, ты меня позоришь, — сказал Джексон.

— Я просто хочу, чтобы ты был уверен в своем решении, — ответила она.

Мама замерла с совком для мусора в руке, задаваясь вопросом, о чём мы говорим. Даже Мэри остановилась, чтобы повернуться и посмотреть на нас.

— Запах этой жареной курицы вызывает у меня… такой голод, — с чувством произнесла миссис Ледбеттер. — У меня такое чувство, будто я на съёмках шоу Полы Дин. Марта, вы просто обязаны дать мне рецепт. Когда мой сын приедет в гости — если он когда-нибудь снова приедет в гости — я определённо приготовлю это для него.

— Я буду счастлива дать вам рецепт, — сказала мама. — Жареная курица все делает лучше, не так ли?

— Нет ничего, похожего на жареную еду, — согласилась миссис Ледбеттер.

— Мы пытаемся не злоупотреблять такой едой, — ответила мама. — Я знаю, что это нездоровая пища.

Джексон, сидящий рядом со мной, так злился, что не мог говорить. Я накрыл его руку своей, перебирая пальцами кольцо для помолвки на его пальце, этот тяжёлый золотой ободок, которые значил для меня весь мир. Он повернулся ко мне с напряжённым выражением лица.

— Извините меня, пожалуйста, — сказал он, резко поднялся на ноги и ушёл.

— О, вижу, мы потеряли ещё одного, — с улыбкой сказала миссис Ледбеттер. — С этими педиками много не надо, верно?

Билл, благослови его сердце, громко ахнул.

— В любом случае, — произнёс мистер Ледбеттер. — Я по-прежнему пытаюсь понять, где находится Восточная Вирджиния.

Дед откинулся на спинку своего стула с очень несчастным выражением лица.

— Мистер Кантрелл? — произнёс мистер Ледбеттер. — Вы в порядке?

Дед кидал злые взгляды на миссис Ледбеттер, его губы изогнулись так едва заметно, будто из его рта хотели вырываться миллион слов, и он не был уверен, какими швырнуть в неё.

— Может быть, тебе пойти прилечь, — предложил я.

— Может быть, — пробормотал он.

— Идём, дед, — сказал я, побуждая его встать на ноги.

Он не сопротивлялся моим усилиям, оперся на меня для поддержки, пока я вёл его прочь из столовой. По большей части дед был сильным, по-прежнему брыкался, как он это называл, по-прежнему жив, но бывали времена, что у него было мало сил в ногах и костях, и он ходил как старый, обессиленный мужчина, готовый умереть.

— Всё в порядке, деда, — прошептал я. — Слышал бы ты то дерьмо, что она говорила мне.

— Будь я проклят, Вилли, если какая-то овца будет приходить в мой дом… — его голос затих. Затем: — Будь я проклят, Вилли! Будь я дважды проклят! В моём собственном чёртовом доме! Я не потерплю, чтобы какая-то чёртова овца говорила со мной так в моём собственном чёртовом доме, ты меня понимаешь?

— Мне жаль, — сказал я.

Я отвёл его в его спальню, уложил в кровать. Я стянул с него тапочки и штаны, накрыл одеялом. Он был так зол, что дрожал.

— С тобой всё будет хорошо, деда? — спросил я, садясь на кровать рядом с ним, беря его старую, жёсткую руку.

Он отказывался говорить.

— Я включу радио, — тихо сказал я. Я подошёл к шкафу. У деда был мой старый бумбокс, настроенный на «КУДЗУ». Из динамиков восьмидесятых доносилась «Рай на расстоянии греха».

— Позови меня, если что-нибудь понадобится, — произнёс я.

Он не ответил.

— Забудь об этом, дед, — предложил я. — Знаешь, как говорят. Семья. С ними нельзя жить. Нельзя убить, ведь это только затупит лезвие топора.

Он отвернулся и закрыл глаза.

Это были одни из последних слов, которые я когда-либо сказал деду.

Джексон стоял на крыльце, глядя вдаль на длинную линию тёмных туч. Собирался дождь. В воздухе витал запах жасмина, дневная жара была в зените. Порыв ветра вызывал у деревьев стон.

— Эй, — тихо произнёс я, беря его за руку.

— Прости, Вилли, — пробормотал он, поворачиваясь посмотреть на меня. Его глаза были красными от слёз. — Моя мама такая…

— Она такая, какая есть, — сказал я.

— Единственный раз в жизни я хотел, чтобы она одобрила что-то, что я сделал. Я прошу слишком многого?

— Всё идёт своим чередом, — ответил я.

Он повернулся лицом, будто собирался что-то сказать. Вместо этого он расплакался от стыда и прижался ко мне.

— Я хочу, чтобы ты кое-что знал, — наконец сказал он, отстраняясь. — Мне плевать, что она говорит или что думает. Я люблю тебя, Вилли. Я не знаю, что делал бы без тебя. И я не могу поверить, что сам попросил её приехать сюда…

— Не переживай, — произнёс я.

— Это правда, — сказал он.

— Что правда? — спросил я.

— Я люблю тебя.

— Я это знаю, — сказал я, озадаченный.

— Нет, не думаю, что знаешь, — сказал он. — Я люблю тебя так сильно, что мне больно думать о… когда я думаю… о Боже, я реву как какая-то чирлидерша, когда её команда проигрывает. Я в полной заднице.

— Нет, это не так, — ответил я.

— Почему, чёрт побери, я попросил её приехать сюда… — произнёс он.

— Я рад, что ты попросил, — сказал я. — Не нужно ругаться.

— Она меня так бесит. То, что она сказала о твоём дедушке…

— Всё в порядке, — сказал я.

— Почему она не может просто закрыть свой чёртов рот и не быть такой…

— Прекрати, — сказал я. — Всё в порядке.

— А мой папа сидит там и слишком боится…

— Забудь об этом, — ответил я.

— А я просто хочу встать и выбить из неё дерьмо.

— А я бы подержал её, пока ты это делаешь, — предложил я.

— Подержал бы, да?

— Конечно. Для чего ещё нужны друзья?

— Разве между нами это, Вилли? Дружба?

— Думаю, ты знаешь ответ.

— Я просто не знаю, — сказал он.

— Что не знаешь? — спросил я.

— Почему ты любишь меня.

— Ты не знаешь, почему я тебя люблю? — я чувствовал замешательство и своего рода недоверие.

— Никто никогда не любил меня за то, кто я есть, — сказал он.

— Я люблю, — отметил я.

— И это приводит меня в замешательство.

Он замолчал.

Я тоже.

— Это так похоже на «Психологию 101», — сказал он, поворачиваясь посмотреть на дорогу, пока мимо с грохотом проезжал старый грузовик.

— Разве?

— Да, — ответил он.

— Я не улавливаю, — признался я.

— Если ты не можешь полюбить себя, то как можешь любить кого-то другого? — спросил он.

Я пожал плечами.

— Если я не могу полюбить себя, — сказал он, — как я могу любить тебя? У меня такое чувство, будто я тебя обманываю. Ты заслуживаешь лучшего, чем я.

Мы бесконтрольно погружались в глубокие, проблемные воды.

— Мак был единственным моим парнем, который ей понравился, — сказал он. — Не повредило и, что его отец генеральный директор компании из рейтинга «Форчун-500». Это Мак подсадил меня на наркотики.

— Это было вчера, — сказал я. — Это прошлое.

— Но, по крайней мере, он ей нравился, — с нажимом сказал он. — С Маком были поездки на лыжи в Вейл, или полёты в Париж, или приглашения на частные вечеринки. Он купил мне тот «Джип» в качестве подарка на день рождения. Мама не сходила по нему с ума, но, по крайней мере, одобряла. “Деньги женятся на деньгах”, она всегда так говорила. Пока вовлечены деньги, всё хорошо.

Я продолжал молчать.

— Но не всё касается денег, — сказал он. — Так ведь?

Я пожал плечами. До этой недели я бы с готовностью согласился. Сейчас… я не был так уверен.

— Не слушай меня, — сказал он. — Я несу чушь.

— Я как раз собирался принести тебе туалетную бумагу и зубную щётку.

— Ты меня любишь? — спросил он со странной серьёзностью.

— Конечно.

— Но ты очень-очень любишь меня?

— Да. Очень-очень люблю.

— Но почему?