— Конечно, правда. Нам нужны люди, которые верят в американскую мечту и американские ценности тяжёлой работы и самообеспечения, а не кучка лодырей с купонами на еду, которые вгоняют нас в долги.

У меня отвисла челюсть.

— Не знаю, сможем ли мы ещё дольше выдержать Обаму, — продолжал он. — Этот человек даже не американец.

Я закрыл рот, чувствуя, как что-то сжимается в животе. Я посмотрел в зеркало заднего вида и попытался поймать взгляд Джексона, но он был занят разговором со своей матерью.

— Даже не американец? — недоверчиво повторил я.

— Он родился в Кении, — презрительно произнёс он. — Его отец был марксистом. Что может такой человек знать об американцах?

— Кении не существовало в то время, когда родился Обама, — отметил я.

— Что ты говоришь?

— Не было такой страны с названием “Кения”, когда родился президент, — сказал я.

— Ну, где бы он ни родился. Какая разница? Кения. Ямайка. Китай. Флорида. Это всё одно и то же, чёрт возьми. Он не один из нас и никогда им не был. Он продукт своего марксистского воспитания. В конце концов, такие мы все — продукты нашего воспитания. Люди не меняются. Не полностью.

— Значит, вы считаете его марксистом?

— Конечно. Отдавать деньги других людей — как ты думаешь, кто такие марксисты? Я верю в тяжёлый труд, пробивание своего пути в мире. Я не верю в президента Соединённых Штатов, который раздаёт тяжело заработанную награду моих усилий. Прости, но не верю.

— Люди с купонами на еду, должно быть, действительно вас бесят.

— Мы самая жирная страна на лице земли. У нас навалом страдающих ожирением людей. Для чего людям нужны купоны на еду, чёрт побери? Им уже недостаточно еды? А потом они пользуются своими купонами, чтобы купить конфеты и пиццу, чтобы сделать себя жирнее. В чём смысл? Почему бы не сделать им всем одолжение и не избавиться от купонов, позволяя людям пойти и найти работу, как остальные?

— Большинство людей с купонами на еду — дети, — отметил я, бросая взгляд на Ноя, который был одним из таких детей, так как мы были настолько далеко за чертой бедности, что у нас никогда не будет даже горшка, чтобы помочиться, или окна, куда это вылить, не говоря уже о чём-то другом.

— Посмотри на эпидемию ожирения, — парировал он. — В Белом доме Мишель Обама пытается поднять наших жирных детей с их задниц и заставить время от времени делать упражнения. Лучший способ заставить этих толстяков скинуть вес — это избавить их от купонов на еду и вынудить найти работу.

— Даже детей?

— Почему нет? Я работал, будучи ребёнком. У меня было два маршрута раздачи газет. Два. Я каждое утро вставал в пять и ездил на велосипеде по всему городу, доставляя газеты. Для меня это было хорошо. Летом я работал в магазине рыболовных принадлежностей. Я оставался допоздна на полях для гольфа и собирал дождевых червей. Я получал двадцать пять центов за дюжину, когда продавал их на следующий день в магазине. Я не сидел и не ждал, пока государство даст мне Обамафон, или что там самое новейшее. Я зарабатывал на жизнь и горжусь этим, и я не хочу платить налоги за тех, кто не хочет работать, кто думает, что мы им что-то должны.

— Ну, вот и хорошо! — воскликнул я.

Я откинулся на спинку своего сидения и нахмурился.

— Что это, во имя всего святого и хорошего? — требовательно спросил я после того, как мы высадили родителей Джексона рядом с «Хилтон Гарден Инн» на Главной Восточной улице в Тупело и вернулись в «Джип». — О. Мой. Бог. Ты действительно думаешь, что я буду держать рот на замке целый чёртов месяц, слушая это? Ты из ума выжил? Почему они не могли приехать на неделю или около этого? Почему целый месяц? Почему, Джек? Почему? О Боже, пробравшийся на борт Бэтмобиля!

Я пристегнул ремень безопасности и обратил на него злобный взгляд.

— У них твёрдые убеждения, — сказал он. — Тебе это никого не напоминает?

— Нет, — ответил я.

Он усмехнулся.

— Я не вижу в этом ничего смешного, Джеки.

— Они немного чокнутые, — признался он. — И не называй меня Джеки.

— Немного чокнутые, Джеки?

— Они слишком чокнутые.

— Слишком, Джеки?

— Но они со страстью относятся к тому, во что верят.

— Со страстью, Джеки?

— Ты будешь повторять всё, что я говорю?

— Прямо сейчас ты должен считать, что тебе повезло, если я делаю только это, потому что мне хочется тебя убить. И я имею это в виду не в лучшем смысле слова. Ты ожидаешь, что я буду месяц слушать эту чепуху? Ты мог бы меня предупредить!

— До тебя не дошло, что есть причина, по которой я переехал так далеко от дома?

— Потому что твой отец антихрист?

— Он не настолько плохой.

— Он кошмарный, — сказал я. — Он рожденец [9] ! В моём доме! Он не верит, что президент Соединённых Штатов — американский гражданин. Он идиот!

— Он много смотрит новости канала «Фокс», — признал Джей.

— А твоя мать… какого чёрта?

— Она может составить тебе конкуренцию, не так ли?

— Прости?

— Знаешь, Вилли, не мне это говорить, но ты тоже можешь произвести по-настоящему сильное впечатление. Просто потанцуешь на мозгах у людей и даже не поймёшь этого.

— Хочешь сказать, я такой же, как твоя мать?

— Вроде того, да, — сказал он.

— Я совсем не похож на твою мать, — сердито произнёс я.

— Похож, — с улыбкой отозвался он.

— Я не оскорбляю людей в первую же встречу с ними.

— Правда? Уверен, ты назвал меня мудаком, когда узнал, что я не голосовал. Это было одно из первых слов, вырвавшихся из твоего рта. «Это ты причина того, почему нас одолели эти бешеные псы из движения чаепития!» Помнишь?

— Я сказал это потому, что это правда. Это не то же самое, что кого-то оскорблять.

— Моя мама тебя не оскорбляла.

— Она подумала, что Ной девочка!

— Она просто шутила с тобой.

— Шутила?

— Она такая. Она очень хорошо поладит с твоим дедушкой.

— Мы не повезём её домой к маме. Они убьют её. Они достанут из сейфа двустволки и пристрелят её. Они привяжут её к квадроциклу и протащат её печальную костлявую тушу по всему округу Юнион. Они засунут её в ванну и утопят.

— Ты преувеличиваешь.

— Представить не могу, что она сказала бы о моей семьей, — сказал я, ужасаясь этой мысли. — Твоя мама сноб.

— У неё очень специфическое чувство юмора, вот и всё. На самом деле она очень милый человек.

— Так говорят о большинстве серийных убийц.

— Она никогда никого не убивала, уверю тебя.

— Она просто рушит их души и уничтожает дух.

— Думаю, ты реагируешь слишком остро.

— Я не реагирую слишком остро! — я практически прокричал это, возможно, будучи не особо честным.

Джексон рассмеялся.

— Думаешь, это смешно, Джеки?

— Думаю, ты злишься потому, что она смешнее тебя. А это твоё призвание, так ведь? Это ты смешной. Ты всегда в центре внимания, всегда вызываешь смех. А она украла твой успех прямо из-под тебя. Да, я бы сказал, что это довольно смешно. На самом деле, бесценно.

— Ушам своим не верю!

— Каково это? — с озорной улыбкой спросил Джексон.

— Что каково?

— Она полностью тебя разоблачила!

— Разоблачила меня?

— Когда ты начинаешь повторять то, что я говорю, это из-за того, что ты не можешь придумать какой-нибудь остроумный ответ. Первый раз ты не был в центре внимания, и ты ненавидишь это, так ведь? Ты очень-очень это ненавидишь.

Я откинулся на спинку сидения и посмотрел в окно.

— А теперь малыш злится, — наблюдательно отметил Джексон, вливаясь в движение на дороге.

Я не злился. Я кипел. Я целую вечность не чувствовал такой яркой, горячей ненависти.

— Не стоит затевать, не придётся и расхлёбывать, — сказал Джексон, используя южное выражение, которое звучало чужим, слетая с его губ.

Я повернулся, чтобы зыркнуть на него, но он только улыбнулся своей наплевательской улыбкой, напоминая мне, что он практически самый красивый мужчина, которого я когда-либо встречал, что мы помолвлены и поженимся, что он “папа” Ноя, в то время как я Ною отец, что он завладел моим сердцем и душой, запрятав их в свой задний карман, где они будут всегда.