— Не волнует, — ответил я.

— Ты так говоришь. Но если копнуть глубже, думаю, длинные волосы — это способ привлечь внимание. Выделиться. Быть воспалённым пальцем. Воспалённые пальцы всегда привлекают внимание, и в этом смысл. Ты хочешь внимания. Вы, либералы, всегда его хотите.

Я перевёл взгляд с мистера Ледбеттера на его жену, а затем на Джексона. Я чувствовал себя как на съёмочной площадке плохого фильма Вуди Аллена — не то чтобы у него были какие-то другие, но всё же.

— У меня такое чувство, будто я только что проснулся в какой-то параллельной вселенной, — предположил я.

— Как и у меня, — с усмешкой сказала миссис Ледбеттер. — Кроме того, что ты живёшь здесь, а я только в гостях — и спасибо Господу за это. Но мы попытаемся использовать это наилучшим образом. Так что, Вильям, скажи мне: каково жить в беднейшем, жирнейшем и тупейшем штате страны?

— Меня зовут не Вильям!

— А теперь, Юнис, — произнёс мистер Ледбеттер, — давай постараемся быть честными. Уверен, в этом штате есть много хорошего.

— Уверена, лучшее в том, чтобы родиться в Миссисипи то, что это предполагает, что у тебя есть все гарантии оказаться где-то в лучшем месте, — сказала она.

— Мам, пожалуйста, — проговорил Джексон.

— Или, возможно, ты можешь рассказать нам историю о том, как ты занимался сексом в туалете торгового центра. Ну, знаешь. Ты писал об этом в своей книге. Надеюсь, твоего сына с тобой не было.

— Мама!

— Ты, должно быть, слишком уж занят, чтобы заканчивать своё образование и искать приличную работу, — продолжала она. — Как же вся эта мастурбация, секс в туалете, купание нагишом и всё остальное. Тот ещё способ воспитать ребёнка.

Я стоял на месте, слова вертелись на кончике языка, но их лучше было оставить несказанными.

— Закрой-ка рот, — сказала она. — Ты похож на корову, которую искусственно осеменяют.

Я закрыл рот и повернулся посмотреть на Джексона.

— Вы могли бы, пожалуйста, не делать этого? — спросил Джексон. — Я думал, вы хотели познакомиться с Вилли и Ноем и посмотреть, как у меня дела. Если вы приехали сюда только для того, чтобы меня оскорблять, тогда…

— Тогда что? — многозначительно спросила его мать. — Нам нельзя говорить о твоей жизни и о людях в твоей жизни? Нам нельзя говорить о твоём выборе? Мы должны любить тебя и поддерживать несмотря ни на что? Так? Мы снова будем проходить через всю эту чепуху? Ты снова будешь весь из себя травмированный и побежишь обратно на терапию, потому что твоя мамочка такая злая, а твой отец такой отдалённый? Серьёзно, Джексон, ты когда-нибудь повзрослеешь, или мне прямо сейчас сорваться в магазин и купить пару подгузников?

— Юнис, дай мальчику шанс, — сказал Стивен. — У нас есть целый месяц, чтобы поговорить с ним. И нет необходимости копаться в прошлом.

— Совершенно верно, — сказала она. — Давай, не теряя ни минуты болтать о всякой ерунде. Уверена, наладить отношения намного важнее, чем узнать, с какими людьми ты налаживаешь отношения. Я не права?

— С другой стороны, — предложил я, — может быть, мы могли бы прорваться через эту чепуху и выяснить, на что вы злитесь.

— Я совсем не злюсь, — настаивала она. — Я просто прямолинейная и говорю то, что думаю.

— Я узнаю злость, когда вижу её, — сказал я. — И вы злитесь. Не знал, что я сделал что-то, чтобы вас разозлить, но знаю, что определённо готов попробовать.

— Как я должна себя чувствовать, Вайлис…

— Меня зовут не Вайлис!

— … когда мой единственный сын отказывается от перспективной карьеры в Бостоне, чтобы исчезнуть в заднице вселенной и жить с бывшим наркоманом, чей ребёнок глухой и отсталый? Я должна гордиться? Так?

— Мой сын не отсталый, — сказал я, чувствуя внутри вспышку злости.

— А говорит он определённо, как отсталый, — огрызнулась она. — Я лю ва! Глухой, тупой — они все неполноценные, верно? Он вообще понимает, что говорит?

— Господи! — пробормотал я.

— Мама, просто прекрати, — произнёс Джексон, заступаясь. — Я думал, ты хотела с этим разобраться.

— Теперь, когда я тебя вижу, я не уверена, что осталось, с чем разбираться. Ты, кажется, сделал свой выбор.

Наступила долгая, напряжённая тишина.

Джексон посмотрел на меня извиняющимся взглядом.

— Думаю, я пойду спать, — сказал я, — и позволю вам всем наверстать старые добрые деньки. Джек, если она начнёт плеваться гороховым супом, ты знаешь что делать.

Когда я проснулся на следующее утро, Джексон Ледбеттер отжимался на полу в обнажённом виде. Это худшее, что можно увидеть после пробуждения в четверг, когда его мать и отец немедленно появляются в мыслях. Он подходил к своим отжиманиям с убийственной серьёзностью. Эта спортзальная обезьянка, которая запасала большую часть своих сил для тренажёров или бассейна, заманивала нас с Ноем присоединиться к нему на некоторых его утренних пробежках. Когда он добавил больше упражнений сверху обычной рутины, как эти отжимания, я понял, что он борется со своими внутренними демонами.

Я наблюдал около двух минут, всё больше возбуждаясь, но он не обращал на меня никакого внимания. Когда я сел в кровати, он исправился и посмотрел в мою сторону.

— Ты забыл упомянуть, что твои предки одержимы Сатаной, — сказал я, пока мои глаза с очевидным желанием бродили по его телу. — Но что за психоз?

— Не начинай.

— Расчищают путь Антихристу, да?

— Вилли…

— Делают мир безопасным для убийц с топорами и групп насильников?

— Вилли…

— В них нет ничего такого, что нельзя исправить бензопилой и ванной, полной соляной кислоты. Просто спроси у моего дяди Джерри. У-у-упс. Прости. Ты не можешь!

— Очень смешно.

— С двустволкой было бы быстрее, но это устроит чертовский беспорядок.

— Ха, ха, ха.

— Иди сюда, — приказал я.

Он покорно прошёл по ковру и встал передо мной. Я положил руки на его бёдра.

— Хочешь подурачиться?

— Я не в настроении.

— Вот поэтому тебя не приглашают на действительно крутые вечеринки.

— Отстань от меня.

— Они будут здесь только месяц, — сказал я, не заботясь упомянуть, что этот тридцать один день растянулся как маленькая вечность, которая могла закончиться только кровопролитием. В конце концов, здесь Юг, и не требуется много чепухи от янки, чтобы начать войну.

— Обычно, они не так плохи, — ответил он. — Не знаю, что нашло на маму. Она может быть очень злой, когда хочет, но она никогда не разговаривала ни с кем из моих друзей так, как говорила с тобой. То, что она сказала про Ноя…

— Забудь об этом, — произнёс я.

— Напоминает мне о тех временах, когда я принес домой щенка. Она так злилась и наговорила столько плохих вещей, пытаясь заставить меня отдать щенка, но спустя некоторое время привыкла и вела себя так, будто никогда ничего такого не говорила.

— Я не переживаю об этом, — сказал я.

— Прости за то, что она сказала о Ное. На самом деле, думаю, он ей нравится.

— А так и не скажешь.

— Если ты когда-нибудь задавался вопросом, почему я такой взвинченный…

— Постоянно, — с улыбкой отозвался я. — Но я видел и похуже. Поверь мне, Джеки.

— Не называй меня Джеки.

— Как тебе малыш-Джеки?

— Я не шучу, Кларенс! — воскликнул он.

— Ладно, хорошо, — ответил я.

— Не знаю, как мы пройдём через это.

— Один день позади, осталось ещё тридцать, — сказал я. — Вот как.

— Серьёзно, я не знаю, как…

— Шаг за шагом. Переживания не помогают.

— Я знаю, но…

Дверь в спальню внезапно открылась, и появился Ной с беспокойством в глазах. Он был в трусах, и я уловил запах мочи.

— Хотел бы я, чтобы он научился стучать, — пробормотал Джексон, хватаясь за край простыни, чтобы прикрыть свой пах. Он был настоящим христианином, когда дело доходило до наготы, эту черту в нём я находил довольно непонятной. Я общепризнанно был довольно-таки слишком свободным в этом плане, так и не научился должным образом стыдиться себя и своего тела.