— Воздушная тревога! Воздушная тревога! Через несколько минут город будет подвергнут атомной бомбардировке. Все в укрытия! Соблюдайте…

Что они должны соблюдать, друзья не дослушали. Они опрометью выскочили из вагона и, вопреки призывам диспетчера, бросились к бегущей вверх лестнице.

Вот тут-то и настиг их конец света.

Пол под ногами вздрогнул от могучего удара, из тоннеля, ведущего на поверхность, ядовитым клубком выметнулось облако дыма и пыли. Там, наверху, что-то грохотало и рушилось, на остановившиеся эскалаторы посыпались камни вперемежку с песком, куски штукатурки.

На станции около их поезда металось несколько десятков смертельно перепуганных людей.

Свет замигал и погас, зажегся снова. Очевидно сработала аварийная система.

Отовсюду — из обоих тоннелей, сверху и снизу, от эскалаторов — шел низкий и мощный гул. Казалось, это стонет сама земля. Тони и Арчибальд прижались к колонне.

— Не рухнет? — спросил Тони, указывая глазами на потолок.

— Нет, здесь глубоко, — ответил Арчибальд.

В это время свет погас окончательно.

— Давай, приятель, держаться вместе, — предложил Арчибальд. — По одному отсюда не выбраться. Кроме того, у меня есть фонарик. По вечерам всегда таскаю с собой, чтобы не сломать голову, когда пробираюсь в свою дыру…

О'кэй! — согласился Тони. — Надо идти к станциям, которые на окраине города. По идее какая-нибудь из них должна уцелеть.

И только тут до него наконец дошел смысл происходящего. Гул, идущий отовсюду, затих. Тони нашел в темноте плечо Арчибальда, изо всей силы сжал его.

— Ты… Ты… понимаешь, что произошло?! — запинаясь, спросил он. — Какой ужас! Все-таки это произошло!

— У тебя кто-нибудь остался? Там. Наверху, — голос у Арчибальда был абсолютно спокоен.

— Нет… То есть несколько приятелей. Знакомые…

Арчибальд долго молчал.

Затем как бы нехотя сказал:

— Я ничего не должен этому миру. А он мне задолжал. Много. И бессовестно обманывал… Будем считать, что мой должник умер… Пошли, приятель. Ты, говорят, приемы знаешь?

— Есть немного. Десантником был.

— Прекрасно. Иди тогда впереди и вправляй мозги всем сволочам. Их тут в ближайшие полчаса будет больше, чем надо.

Они спрыгнули на путь и, приноравливаясь к сплошному мраку, двинулись вперед.

Из тоннеля навстречу бредущим по шпалам людям дохнуло свежим воздухом.

«Станция», — догадался Тони.

— Подождите здесь, — негромко сказал он Арчибальду. Взял у него фонарик и, держась ближе к краю платформы, осторожно двинулся вперед — на разведку.

На станции никого не было.

Тони направился к экскалаторам и чуть было не ударился лбом о металлическую перегородку, перекрывшую тоннель входа.

«Этого еще не хватало! — Он растерянно поводил лучом фонарика. — Никогда не слышал о таком. По-видимому, строители предусмотрели защиту на случай обвала или… атомной войны… Если эта штуковина сработала на всех станциях — нам крышка. Нет… Не паникуй! Не было еще случая, чтобы среди множества механизмов не нашелся хотя бы один неисправный… Да и автоматика у них там, наверху, вся дымом пошла. Точнее — ясным пламенем. Эта заслонка скорее исключение, чем правило…»

На всякий случай Тони поискал вокруг металлического щита какой-нибудь пускатель, но ничего не нашел.

В разгромленной комнате диспетчера он обнаружил умывальник и, отвернув кран, с радостью убедился — вода поступает. Потыкал в кнопки мертвого селектора, поднял телефонную трубку. Она, как того и следовало ожидать, тоже молчала.

Тони вернулся к своим спутникам.

— Там, в комнате, можно попить воды и умыться, — сказал он, указывая лучом фонарика на распахнутую дверь. — Соберите все, что у кого есть из еды. Перекусим — и спать. Даю вам на отдых пять часов. Спать всем в комнате. Мужчины по очереди будут дежурить снаружи у входа. Я дежурю первым.

…В подземелье становилось душно, и Тони снял куртку, постелил ее под себя на каменный пол. Он сидел у двери и слушал беспокойную тишину, в которой то и дело возникали какие-то шорохи, что-то где-то просыпалось или падало, и звук этот далеко разносился по гулким тоннелям. Несколько раз Тони слышал шаги и даже голоса. В таких случаях, сориентировавшись на звук, он на секунду зажигал фонарь. Шаги и голоса тотчас пропадали — пленники подземелья то ли поворачивали обратно, то ли, крадучись, торопливо проскальзывали мимо опасного места.

Луч фонарика разбудил воспоминания.

Отец как-то весной отвез их к своей сестре в пригород. Дом тети стоял возле леса, которого раньше они никогда не видели. Он и Рут днями пропадали в лесу, излазили все деревья, осмотрели все опушки и поляны, забирались в сырую чащу и глубокие овраги. Однажды вечером он собрался подследить с фонариком семейство сов, которые как-то странно, зигзагами, перелетали с дерева на дерево и чье гулкое зловещее уханье пугало Рут.

«Возьми меня с собой», — пристала сестра.

«Тебе нельзя гулять ночью в лесу, — возразил он. — У тебя больное сердце».

Рут расплакалась, и он конечно же уступил, взял ее с собой.

Они весело гонялись по вечернему лесу за серыми бесшумными тенями, перекликались, пугукали, подражая голосам сов. Рут уже не плакала, а смеялась, и ее золотистые волосы мелькали меж темных кустов, будто заблудившийся в ночи солнечный зайчик. Совы перестали их пугать — наверное, испугались сами — и попрятались.

Рут остановилась возле еще неоперившихся дубков, попросила:

«Посвети сюда».

Он включил фонарик. Чуть ли не у лица сестры на ветке сидела лохматая сова.

Тони даже издали разглядел ее холодные янтарные глаза — они показались ему мертвыми. Все это он понял и осознал позже. А тогда… Он включил фонарик, Рут слабо ойкнула и стала падать на землю. Он бросился к ней, подхватил обмякшее тело сестренки, закричал, чтобы привести ее в себя, разрушить зловещую тишину вечера.

Он нес Рут к дому тети, плакал и умолял бесчувственную сестру:

«Только не умирай, Рут! Слышишь! Рут! Я тебя прошу — не умирай!»

Дома тетя дала Рут понюхать нашатырного спирта, напоила какими-то каплями, резко пахнущими ментолом. Сестра, очнувшись, не сразу поняла что с ней. Затем очевидно вспомнила, виновато посмотрела на него.

«Не выдавай меня, — просили ее глаза. — Я не хотела… Не говори, пожалуйста, тете, не то она никогда больше не отпустит меня в лес…»

Во мраке подземелья время от времени повторялся какой-то посторонний звук и отгонял видения прошлого.

«Собака? Откуда в метро собака? Точно. Где-то неподалеку скулит».

Макфейл встал и пошел к левому крылу платформы, откуда доносилось жалобное повизгивание.

На платформе никого не было.

Тони посветил вниз и вместо собаки увидел подростка в зеленом разорванном свитере и такого же цвета вязаной шапке. Парень, сгорбившись, сидел на рельсах спиной к станции и плакал, безнадежно всхлипывая и время от времени тихонько взвизгивая — точь в точь щенок.

— Эй ты, — позвал его Тони. — Затопишь тоннель — не выберемся. Лезь сюда.

Парень, вскочил, обернулся на свет. Лицо его было в крови, губы разбиты, и Тони внутренне отшатнулся: совсем, как тот лейтенантик на Фолклендах. Видит бог, он не хотел… этого. Но лейтенантик мог выстрелить — в упор, наповал, и он, не задумываясь, со всего размаху двинул прикладом автомата в его чистое юное лицо…

— Что с тобой? — хмуро спросил Макфейл.

— Упал… ударился… — пролепетал парнишка. — Потерялись очки… Ерунда… Но там, там… — рыдания не давали ему говорить. — Наверху… Там мама… Там… отец… Они погибли!

— С чего ты взял? Может, как ты, в метро или в бомбоубежище сидят.

Тони посветил по сторонам. Между шпал, шагах в десяти от Щенка (так он про себя окрестил подростка), блеснуло стекло. Он спрыгнул на путь, поднял очки.

— Ну вот. Одно стекло целое — носи. Правда, здесь все равно ничерта не видно. И перестань скулить — ты же мужчина. Как зовут?

— Дэвид…

Парнишка поспешно нацепил очки. Его распухшие губы искривило подобие улыбки.