Что, все? Вопросов больше нет? А жаль, жаль, мы с вами только-только начали привыкать друг к другу... Телефончик свой я вам не предлагаю, вы его и так знаете... И что, вы больше не придете? Я имею в виду – с новыми расспросами о Крестном? Вряд ли? А что ему передать, когда он позвонит? Чтобы Никитину перезвонил? А кто это? Да мне и знать не надо, я просто хочу уточнить, по какому номеру он должен звонить этому Никитину... Ах, он сам знает... Тогда другое дело.

Герасимов запарился, разговаривая с ней. К него даже несколько сместилось в голове – кто кого допрашивал? Точно ли – он ее? Да в общем-то, хрен с ней. Главное – ниточка эта оборвана. Через нее на Крестного выйти не удастся, не такой он дурак, чтобы диспетчеру свои координаты оставлять...

Ее телефон поставили на прослушивание, но прослушали только один ее разговор. И тот не до конца. Едва Герасимов закрыл за собой дверь, она начала лихорадочно набирать различные номера, пока не соединилась, наконец, со своей подругой, живущей в Химках. И тут полился поток красноречия, в котором было все – и что к ней приходили из ФСБ, и что шефа ее, Крестного, ищут, и что молодой и очень симпатичный генерал из ФСБ, который приезжал ее допрашивать, дико в нее влюбился, она в него тоже, и к концу допроса он ее трахнул прямо на полу, поскольку дрожал от нетерпения и желания к ней и не мог ждать ни секунды...

Никитин, слушая в наушниках с Герасимовым вместе эту трансляцию с ее телефона, покосился на Герасимова, отвернулся и хмыкнул.

– Не было этого, товарищ генерал! – вспыхнул тот. – Врет все!

– Да хрен с ней, пусть врет, – ответил Никитин. – Плохо то, что она трепет много про наш интерес к Крестному. Он теперь на пушечный выстрел к ней не подойдет. А о твоем с ней романе и нашем внимании к Крестному будет знать вся Москва. Нет, так дело не пойдет... Нам придется срочно вмешаться...

Никитин вызвал Коробова, написал на листочке два номера телефона – крестновского диспетчера и той ее подружки, с которой она сейчас разговаривала. Вручив бумажку Коробову, он выразительно на него посмотрел. Тот понимающе кивнул головой.

– Только быстрее там возитесь, а то она сейчас еще кому-нибудь позвонит, – добавил Никитин в спину выходящему Коробову.

Через пятнадцать минут разговор прервался по простой причине – обе его участницы оказались не в состоянии его продолжать. Обе были застрелены, причем, практически, одновременно.

Никитин раздраженно бросил бесполезный уже наушник, тяжелым взглядом посмотрел на Герасимова, у которого руки, почему-то, неожиданно вспотели.

– Он всегда хорошо выходил из контакта, – мрачно сказал Герасимов. – Ничего после себя не оставлял, никаких следов.

Герасимов, ободренный вниманием генерала, почувствовал возможность восстановить с ним утраченный, как он полагал, контакт, и просто считал своей обязанностью предложить какуюто конструктивную идею, разработав которую, можно было бы выйти на Крестного. Да, по сути дела, так оно и было. Аналитический отдел и существовал для того, чтобы, разлагая информацию на составляющие ее атомы, проникать в ее внутреннюю структуру, понимать ее логику, а затем, опираясь на это понимание, не столько реконструировать прошедшие события, хотя и это часто необходимо, сколько конструировать, моделировать будущие. Внутренняя логика работы отдела сводилась к поиску конструктивной идеи, которая рождалась бы из самой сути уже имеющейся информации.

Однако большая часть информации, имевшейся на Крестного в его досье, шла под грифом «ретро» и почерпнута была, в основном, из воспоминаний Никитина, ну, и еще из старых архивных отчетов. О сегодняшней жизни и деятельности Крестного почти ничего не было известно. Сплошные обрывки и осколки. Ничего цельного.

И все же Герасимов чувствовал, что для него, для его логики и анализа существует в информационном пространстве, сложившемся вокруг Крестного, вполне определенное поле деятельности. И связано оно как с той ситуацией, которая разворачивается сейчас, так и мемуарной «ретро»-информацией. Герасимов уже не один час ломал над этим голову, но так ни к каким выводам пока и не пришел. Он чувствовал, что здесь его одной головы как-то недостаточно – не для анализа, а для принятия какого-то решения. Для выбора направления анализа, что ли?.. Короче, Герасимов хорошо чувствовал, что ему не хватает никитинской погруженности в суть личности объекта анализа.

– Товарищ генерал, – нерешительно начал Герасимов, решив то ли Никитина подключить к своим размышлениям, то ли самому подключиться к его, – у нас так и остался полностью не определен один из самых существенных моментов в том плане, который сейчас осуществляет Крестный с помощью Отмороженного.

Никитин взглянул на него, как бы разрешая продолжать, но смотрел все так же мрачно.

– Согласен, очень неприятно, что мы потеряли следы Крестного, – Герасимов тоже помрачнел, как бы поддаваясь настроению своего начальника. – Но надо признаться самим себе – по настоящему у нас и не было никаких его следов. И мы их не потеряли, на самом деле мы лишь убедились, что их не было...

Видно было, что Никитину не очень нравится выслушивать подобную констатацию фактов от своего подчиненного. Он еще больше насупился, но молча продолжал слушать, в надежде, что его молодой по сравнению с ним аналитик сумеет все же вырулить куда-нибудь, куда еще не забредала мысль самого Никитина.

– У нас есть лишь проект его плана, – продолжал Герасимов, – очень приблизительный, эскизный набросок. Есть наши представления о его будущих действиях. Есть алгоритм этих действий. Нет только наполнения этого плана жизненными реалиями – именами, адресами, названиями, фактами. Наш успех сейчас полностью зависит от того, насколько мы сумеем наложить известный нам абстрактный алгоритм на условия конкретной задачи...

– Ты мне что, ликбез тут хочешь устроить? – не выдержал затянувшегося предисловия Никитин. – Разродишься ты или нет?

– Да, собственно... – промямлил Герасимов, который оказался еще не готов высказать постоянно ускользавшую от него мысль и надеялся выскочить на нее с разгона, – Все дело-то в цели. Не так ли? Ради чего он все это затеял? Ведь даже в патологии есть цель! А судя по вашим рассказам, Крестный вовсе не похож на патологического психа. И у него просто должна быть крупная и очень важная для него цель. Ради которой можно было затеять эту громоздкую, но в то же время и грандиозную аферу. Ответ на этот вопрос должны найти лично вы, товарищ генерал – что могло волновать этого человека столь сильно. Без этого мы не сдвинемся с мертвой точки...

– Так ты над этим, что ли, голову ломаешь? – Никитин вздохнул и посмотрел на Герасимова как на полного идиота. – Оказывается, это я должен объяснить тебе элементарные вещи... Так вот, слушай! Этим человеком, как и подавляющим большинством других людей, исключая психов и маньяков, руководят всего две вещи: страх смерти и страсть к деньгам. И все его поступки, если разобраться, определяются только этой парочкой. Но поскольку взрывы в Поволжье и поджог леса я не могу объяснить страхом смерти, который испытывает Володька Крестов, он же Крестный, остается предположить, что целью затеянной им операции являются деньги. Да, Герасимов – именно деньги! Для того, чтобы это понять, не нужно быть начальником аналитического отдела службы безопасности. Достаточно просто – уметь видеть, как жизнь вокруг тебя устроена...

– Насколько большими должны быть эти деньги? – успел вставить Герасимов, когда Никитин переводил дух перед новой тирадой.

Герасимов был рад завязавшемуся разговору о целях Крестного. Это был как раз такой предмет, в котором Никитин обладал эксклюзивными правами на информацию. И очень хорошо, что он повелся за Герасимовым и начал говорить на эту тему. Теперь оставалось только аккуратно направлять его мысли в нужную сторону, и Никитин сам расскажет, все, что думает об этой проблеме, а может быть даже и решит ее тут же, по ходу дела.

– Я зачем про Сальвадор рассказывал, Гена? – укоризненно посмотрел на него Никитин. – Чтобы ты понял масштабы этого человека. И еще учти, что теперь и деньги не те, и человек этот стал другим.