Как всегда, Ю. В. интересны старики. Они – хранители памяти.
17 ноября
Пять дней уже в Калифорнии.
Здесь жарко. Пальмы. Океан. Вдоль побережья – сплошной город. Испанские названия: Лагойя, Сан-Клименте, Сан-Диего...
Меня встретила на аэродроме госпожа Helen Weil, по происхождению русская. Она руководитель славянской (русской) кафедры университета Ирвайн (университет Калифорнии).
На другой день – в Сан-Клименте у Гали.[245] Разговоры с Helen, Галей и Леней М. об эмиграции, русских, евреях... Поселки растут как грибы. Все дома – замечательно удобные и красивые. В каждой семье по 2–3 машины. Это необходимость.
14-го ездили с Еленой в Сан-Диего. Это вблизи мексиканской границы. Красивейшие города по дороге – Лагойя, старые испанские здания...
В Сан-Диего океанариум с дрессированными дельфинами и замечательный зоопарк. Американцы – как дети. Любознательные, веселые, всему удивляются...
Вчера самолетом полетели в Лас-Вегас вместе с мужем Елены – паркетчиком Биллом. Красивое животное. На несколько лет моложе Елены. И – чета Гаррисонов. Милейшие люди! Он – потомок англичан, богач, фермер, промышленник, 70 лет. Она – еврейка, психолог, философ, веселая хохотушка. Множество детей и внуков.
Самолетом в Лас-Вегас – 40 минут. Уже в аэропорту – автоматы для игры, однорукие бандиты.
Туннель для пассажиров обит велюровой красной материей – сразу возникает томное возбуждение – кровь, игра, любовь...
Гостиница «Жокей-клуб». При въезде полиция спрашивает удостоверение клуба. Гаррисон показывает. Шикарные номера-квартиры. Из окна – вид на вечерний Лас-Вегас, переливающийся огнями.
(Когда подлетали – из черноты пустыни вдруг возник слиток сияющего золота. Это – пустыня. Другой штат, Невада.)
Сразу играть, потом поехали ужинать в казино-ресторан «Сахара». Ресторан – один из лучших в мире. Но интересно другое.
Набивая цену компании, Елена представила меня как известного русского писателя – «один из двух лучших русских писателей». Метрдотель и официанты, похожие на достопочтенных джентльменов, здоровались со мной почтительно за руку, но и себя подавали с достоинством.
Один официант, узнав, что я русский, подошел и рассказал историю: он норвежец и в годы войны наблюдал, как немцы издевались над русскими военнопленными.
Рассказывал долго, и все сидевшие вокруг стола во главе с миллионером терпеливо и любезно слушали.
Билл заказал французский салат и попросил официанта, чтобы он приготовил его при нас. Тот принялся за дело с превеликим удовольствием. С любовью.
Билл – паркетчик. Так же, с любовью, показывал мне в мастерской, как он делает паркет. Здесь нет мелких, непрестижных профессий.
Официант и паркетчик не менее значительны, чем писатель. Мера всему – деньги. Гаррисон сказал: «Все это мидлкласс».[246]
В 12 часов началось шоу «Аллилуйя, Голливуд!» в громадном казино MGM (Метро Голдвин-Мейер). Знаменитый лев был показан: его прикатили на площадке. Он старик, зевал...
Шоу поражает богатством, красками, многолюдьем. Юмора и интереса немного. Для мидлкласса. В громадном зале, устроенном горкой, сидели за столиками, наверное, 1000 человек. Слон, голые девки... История Голливуда.
В половине третьего закончилось.
Поражает: огромное число гигантских игорных домов. Тысячи людей, сотни столов, автоматов, рулеток, колес... В толпе расхаживают полицейские с пистолетами наготове. Девушки в колготках ходят с разменной монетой для автоматов.
Фотографировать нельзя. Запах порока, судьбы, рока...
Проститутки, торговцы марихуаной и героином действуют открыто.
Проститутки дают объявления в журналах и газетах Лас-Вегаса. Можно вызвать любую по телефону. Дама приезжает в Л. В.[247] и за неделю зарабатывает 1000 долларов.
Две церкви, где легко происходят разводы и венчания.
«Бурлеск» – полутемный зал, где танцевала на сцене девушка-негритянка. Какой-то мексиканец подошел к сцене и подсматривал снизу. Девушка смеялась.
На выезде из Л. В. в аэропорту плакат: «Аспирин даем бесплатно! Не огорчайтесь!»
Расшифровываю, перепечатываю эти записи, и не покидает мысль: «Может, не обязательно?» Ничего особенного и даже ничего нового, у нас теперь проститутки тоже дают объявления в газетах (это, наверно, плохо), изменилась шкала престижных профессий (это, наверно, хорошо), поездка в Америку перестала быть чем-то из ряда вон выходящим... Но ведь для Юрия из его единственной американской поездки, из этих записей родилась удивительная повесть «Опрокинутый дом» – повесть о заграничных путешествиях, рассказывающая о жизни и судьбе человека в России.
Поэтому продолжаю.
9 января
Позавчера выступал в университете Лос-Анджелеса («UCK-LA»).
Днем – лекция с переводчиком. Много людей, полная аудитория. Много русских: старых и новых. Задавали вопросы, но все какие-то осторожные, как задают больному добрые сочувствующие люди.
Ночевал у Елены. Смотрели кино на «Голливуд-стрит». «Глубокая глотка».
Зал был пустоват. Кончилось в час ночи.
Утром у С. Ф.[248] Рассказ о грабеже чемоданов. ХИАС – бандитизм. Мафия. Главарь – бывший ленинградский боксер. Живет в Мюнхене. С. – полупомешан на этом деле. (Он заплатил 150 тысяч пошлины за 18 чемоданов.) Сейчас его преследуют, не дают работать... Говорит, что голодает... «83-летняя мать...»
Врет! Безумие. Два года ни о чем не может думать.
«Вы поймите, дело не в книгах, не в деньгах...»
Чемоданы унесли очень просто: в день отлета в США пришли рабочие с нашивками ХИАС, погрузили чемоданы и уехали. Через час приехали настоящие рабочие. Он знает всех людей. Полное доказательство. Но – не может обнародовать!
«И этого никто не узнает!» Говорит, что дважды хотели его убить. Боксера он чуть было не застрелил сам. Стукачка С. Л. – заодно с нею.
Все они слегка помешанные.
Вчера лекция в «Ирвайн».
Человек сто. Очень внимательно. Почти два часа. Благодарили. Много вопросов о Солженицыне. Знают и меня: «Дом на набережной».
Стипендия имени Ю. Трифонова.
Пришла Галя со своим женихом – Д. С. Симпатяга. 49 лет, но выглядит на 60.
Спор о цензуре.
Вопрос о цензуре был постоянным вопросом на всех пресс-конференциях, лекциях и встречах с зарубежными читателями. На этот, почти дежурный, вопрос Ю. В. отвечал неожиданное: цензура – это, конечно, плохо, очень плохо, но лично ему она не мешает, потому что помогает оттачивать литературное мастерство. Это было его искреннее убеждение. А еще он любил вспоминать одну историю из прошлого века. Был в России журналист, печатавшийся в подцензурной прессе. Если мне не изменяет память – Кривенко. Но по убеждениям Кривенко был близок к народовольцам, общался с Желябовым, помогал. Как-то Желябов попросил его написать текст для подпольного листка «Народной воли». Дело несложное для профессионального журналиста. Время шло, а текста Кривенко все не приносил. И однажды Желябов на свой вопрос, где заказанный текст, уже времени прошло немало, получил от Кривенко неожиданный ответ – задача оказалась совсем непростой: «Как подумаю о том, что все написать можно, так одни матерные слова только и приходят на ум». Примерно так ответил Кривенко, и примерно так, по-матерному, пишут некоторые нынешние авторы, имеющие возможность писать обо всем без всякой цензуры.
20-го с утра поехали в Диснейленд. Прекрасно! Весело! Изобретательно! Вот это – Америка. «Маленький мир» – впечатляет до слез. «Пираты» – тоже великолепны.
Вечером полетели в Сан-Хозе.
В аэропорту встретил Б. К. из университета Санта-Круз.
Ночная дорога. Приехали к матери Б. К. на ферму. Старушка угощала нас яблочным пирогом и чаем. Ей 82 года. Она еще водит машину, живет на ферме одна. Муж умер. Б. К. привез в багажнике трех петухов. Их надо было оставить у его матери. Мелкий дождь. Впервые за два месяца. Ферма – деревенский громадный деревянный дом.
Еще через час приехали в кампус. Дом К. чем-то похож на большие писательские дачи в Переделкино – внешне. Внутри – поздний викторианский стиль.
К. похож на Твардовского.
Но – пустой внутри.
Жена – русская, из духоборов. Не говорит по-русски ни слова. Трое детей. Собаки Зоя и Наташа.
Утром выступление перед студентами и преподавателями-славистами.