Петя Таштыпаев и Ваня Пасынков передали горнякам несколько застекленных и окантованных портретов вождей и писателей, а Женя с Ниной преподнесли им пестрый абажур своей работы.

- Давайте сейчас всё развесим и расставим по местам, - предложила Тоня.

Бойко застучал молоток. Все работали с увлечением.

- Еще занавески для окон девочки сшили, да Моргунова с ними что - то запаздывает, - заметил Илларион.

- Кто-то идет! Не она ли?

Но это была не Лиза, а Новикова. Десятиклассники встретили ее с нескрываемым удивлением:

- Татьяна Борисовна, вы?..

- Разве вы знали, что мы здесь?

- Пришла посмотреть, как у вас дела идут, - громко сказала Татьяна Борисовна.

Не могла же она признаться своим ученикам, что ее послала сюда Сабурова.

«Внешкольную работу ты, по-моему, совсем запустила, Таня, - укоряла Надежда Георгиевна. - Кроме как в классе, с ребятами не встречаешься. Для начала сходи-ка сегодня в рабочее общежитие. Все твои там будут».

Стараясь скрыть свое смущение, Новикова схватила один из портретов и принялась прибивать его, поминутно роняя гвозди.

Ее приход нарушил веселое настроение ребят. Горняки примолкли, а школьники стали переговариваться вполголоса.

- Ребята, - неожиданно спросила Нина, - вам этот вечер ничего не напоминает?

- Ну как же!

- Волковых помните?

- А тетку Матрену?

Все дружно захохотали.

Во время войны комсомольцы и старшие пионеры помогали в хозяйстве женщинам, оставшимся без мужей. За это особенно ратовал Павлик Заварухин, хотя Илларион с ним горячо спорил:

- Ты пойми, это ведь тимуровская работа по существу… пионерское дело. Так и в журнале «Пионер» написано.

- Ну, а где написано, что комсомольцам нельзя этим заниматься? - возражал Павел. - Все хорошо, что людям на пользу… И Надежда Георгиевна так считает. Тебе, Тоня, с девчатами надо в первую очередь к Волковым сходить. Женщина мается с пятью детьми, отец на фронте. Кому бы и помочь, как не нам! А мы ребятишек на елку позвали, да и успокоились! Узнайте, что можно для них сделать.

Тоня с подругами побывала у Волковых. В маленьком, запущенном доме сделать можно было многое. Мать работала, а старшая девочка разрывалась между школой и семьей. Когда школьницы пришли, маленькая хозяйка, вся перепачканная сажей, топила печку.

Старшеклассницы решили сразу же взяться за работу. Они сняли шубы и схватились за ведра и тряпки. Девочка изумленно смотрела на них и изредка тихо говорила:

- Эту бутылку нельзя выкидывать, мама не велела. То ведро не берите - худое.

К вечеру пришла сама Волкова. Она не выразила никакой радости при виде чисто убранного жилья и вымытых детей.

- Батюшки! Пол-то мыли, поди, из новой лоханки! - восклицала она. - Занавеску пеструю куда дели?

Девушек такое поведение сильно охладило, но Павел принял его как должное:

- Не привыкли к этому и стесняются, наверно. Народ ведь у нас гордый. Вы, главное, держитесь так, чтобы люди не подумали, будто у нас месячник помощи или кампания какая-то. Всем говорите, что мы считаем школу и прииск одной семьей. Когда в семье кому-нибудь трудно, другие ему помогают.

Сабурова внесла в это новое дело свойственные ей спокойствие и порядок. Но работу молодежи не сразу поняли и оценили. Не обошлось и без забавных историй.

Жила на прииске старуха Матрена Филимонова, тетка «ушлая», как говорили про нее, самостоятельная и весьма самолюбивая. Муж ее погиб еще в гражданскую войну. Матрена тогда осталась с выводком крепких, белоголовых, похожих па молодые грибки ребятишек. Положение ее было отчаянное, и Матрену, против всех правил, взяли работать в шахту. В то время это было еще редкостью. Женщины под землей не работали, и существовало поверье, что баба в шахте приносит не - счастье. Соседки боязливо взглядывали на Филимониху и удивлялись, как она справляется.

А великанша Матрена работала с такой неженской силой, так зычно покрикивала на товарищей и подручных, что скоро ей дали прозвище «баба-штейгер»[5]. Так оно к ней и прилипло, хотя штейгеров давно не стало, а сама Филимониха поставила на ноги сыновей, женила старшего и уже не работала в шахте. Она нянчилась с внучатами, держала в страхе невестку и дочерей, а три сына ее воевали.

Кто-то из ребят проболтался внуку Матрены, что комсомольцы собираются заглянуть и к ней. Баба-штейгер загоняла всех домашних, выскребла и без того чистые комнаты, вымыла и приодела ребят. Белая скатерть на столе, аккуратно разостланные половики, тепло и уют встретили школьников в этом доме.

- Гости дорогие, пожалуйте! Прямо к самоварчику угодили! - запела Филимониха. - И шанежки только из печи… Извините, что не помазаны. Нынче сметанки-то нету…

Девушки переглядывались и смущались. Они хотели было объяснить, зачем пришли, но Матрена, не слушая, попросила всех раздеться и подала веничек, чтобы обмести валенки.

- Вас, дорогие, много. Снегу мне нанесете, придется после вас полы обратно мыть.

Она заставила комсомольцев осмотреть кроватки внуков, их одежду, рассказала, кто чем болел, и похвасталась отметками в тетрадях старшего внука - первоклассника. Мальчишка бабушке не перечил, но, убирая со стола свое добро, фыркнул в рукав.

- Нечего хаханьки разводить! Ежели люди интересуются, как живем, нужно показать! - строго прикрикнула Матрена. - И вы, умницы, не скальтесь! - обратилась она к дочерям и невестке.

Вместо того чтобы работать, школьники должны были чинно рассесться за столом и пить чай с шанежками. Петя Таштыпаев предложил было наколоть Филимонихе дров, но она замахала руками:

- И-и! Что ты, дорогой! Наколоты! Полный сарай. Да куда тебе против моих девок! Они начнут колоть - земля дрожит!

Заметив на куртке Мохова болтающуюся пуговицу, Матрена принялась пришивать ее.

- По чужим домам бегамши, пуговицы растеряешь… Народу-то у нас людно. Все оборветесь, дорогие! А эта варежка чья? Твоя, Лиза? Давай дыру зашью, тебе, поди, некогда. А ты пей чай-то, пей!

Десятиклассники со смехом вспоминали этот случай:

- Ядовитая тетка, что говорить!

- Честное слово, - сказал Петр, - я тогда испугался, что она баню топить побежит.

- А помните, - заговорила Тоня, - когда дочери ее уехали, а невестка заболела, она сама пришла в школу, попросила, чтобы мы помогли?

- Как же! - подхватила Нина. - Пашу Заварухина вызвала: «Девушек не пришлешь ко мне вечерком, Павлуша? Может, помогут чем ни то?»

Увлекшись воспоминаниями, школьники не заметили, что их внимательно слушают не только обитатели барака и Татьяна Борисовна. Незнакомый молодой человек с круто вьющимися русыми волосами и высоким лбом тоже прислушивался к разговору. Илларион, увидев его, просиял:

- Познакомьтесь, ребята: это Кирилл Захарович Слобожанин, новый, только что выбранный секретарь приискового комсомола.

- Пришел поздравить товарищей с настоящим жильем. Давно пора было за это дело взяться, - говорил Слобожанин, оглядывая общежитие.

Он обошел молодежь, здороваясь с каждым и переспрашивая фамилии.

- Суханов? Крепильщиком работаешь? А это твой брат, что ли? Такой же поджарый да смуглый. Фамилия меткая у вас Сухановы. Ты, значит, Савельев? Староста? Слыхал про тебя… Ну, с твоей братией знакомь, - обратился он к Иллариону. - Нам надо со школой ближе подружиться. У вас комсомольская работа хорошо идет. Не мешает кое-чему поучиться верно?

Двигался он быстро, а на людей смотрел пристально и дружелюбно. Тоня даже слегка отшатнулась от него, таким восторженным показался ей взгляд Слобожанина.

Когда на маленьких полочках аккуратно разместились умывальные принадлежности, а на большой - книги, нашли свои места портреты и абажур закачался над столом, все уселись возле печки.

- Работы много впереди, - говорил Слобожанин. - Другое время настает, ребята, по-иному и работать нужно. За войну многому научились, верно? А кое в чем и отстаем. Я слыхал, третья шахта у вас хорошо идет, - обернулся он к Савельеву.