Пока свидетельства обвинения не вызывали особого интереса и не были убедительными. Так было до тех пор, пока на свидетельское место не вышла Мэри Сплейн, делопроизводитель фирмы «Слэтер и Моррилл». Она твердо указала на Сакко как на человека, который высунулся из бандитского автомобиля с револьвером в руке. Она перечислила почти тридцать внешних примет человека. Все это, по ее словам, она успела разглядеть и запомнить в те три секунды, что видела автомобиль, проезжавший со скоростью примерно двадцать пять — тридцать километров в час на расстоянии почти сорока метров.

— Я уверена, что это тот человек, — заявила она в суде с безапелляционностью старой девы. — Я уверена, что не ошибаюсь.

В этот момент, глядя на нее, Сакко пожал плечами и горько усмехнулся. Такая же усмешка появилась на его губах, когда подруга и коллега Сплейн — Фрэнсис Дэлвин также указала на него. (Небезынтересно отметить, что на предварительном слушании дела обе не были столь уверены в своем опознании.)

Девятого июня выдался самый жаркий день в году. В этот день выступил еще один свидетель, опознавший Сакко. Это был Пельцер. Он заявил, что видел, как был убит Берарделли. Мур во время перекрестного допроса попросил объяснить, как Пельцер мог видеть стрельбу, — если после первого же выстрела он вместе с другими бросился на пол, под скамейку. К сожалению, только двумя неделями позже, когда обвинение закончило представление своих свидетелей и доказательств, Мур смог вызвать свидетелей, ослабивших впечатление от показаний Пельцера.

Среди репортеров, освещавших процесс, считалось, что главной свидетельницей обвинения стала Лола Хассам (Эндрюс). Когда она рассказала о своей встрече с человеком возле автомобиля, Уильямс, помощник Кацмана, драматическим тоном спросил ее:

— Встречали ли вы, свидетельница, этого человека потом?

— Да, — ответила Лола Хассам, — в зале этого суда.

Зал притих. Все поняли, что сейчас произойдет.

— Вы его и сейчас видите? — патетически спросил Уильямс при полной тишине в зале.

— Думаю, что да. Да, сэр. Вон тот человек, там, — произнесла Лола Хассам после паузы, указывая обнаженной до плеча мясистой рукой на Сакко.

Сакко вскочил со своего места.

— Я этот человек? — крикнул он, заметно волнуясь, с резким итальянским акцентом. — Вы имеете меня в виду? Смотрите лучше!..

При перекрестном допросе Мур выяснил, что Лолу Хассам посещали Стюарт и Броуллард, которые возили ее в Дэдхемскую тюрьму и показывали Сакко в камере. Два дня он пытался оспаривать достоверность ее показаний и проглядел очень важный момент, который мог серьезно подорвать доверие к ее свидетельству. Дело в том, что человек возле автомобиля объяснил ей дорогу столь подробно, что если бы он говорил с таким явным акцентом, как Сакко, то в своих показаниях Лола Хассам не могла бы этого не упомянуть. И хотя Муру удалось представить суду свидетеля, который рассказал, как Лола жаловалась ему на то, что ей не дает покоя полиция, требующая опознания человека в тюрьме, а она «никогда его не видела и не может вспомнить», судья Тейер несколько раз перебивал этого свидетеля, дискредитируя его показания. Мур представил суду ту самую Джулию Кэмпбелл, с которой Лола Хассам была на Пирл-стрит в роковой день. Женщина показала, что она лично этих людей не разглядела, а Лола разговаривала не с человеком, который вылез из-под машины, а с тем, что стоял рядом, — бледнолицым и худым. Кроме того, в суде выступила хозяйка дома, в котором некогда Лола Хассам снимала квартиру, и показала, что Лоле пришлось отказать, так как жильцы жаловались на ее дурную репутацию, на вереницы мужчин, проходивших через ее квартиру, и грозили съехать. (Обо всем этом прекрасно знали Стюарт и Броуллард — местная полиция дала им исчерпывающую информацию об образе жизни Лолы Хассам. И обоим не стоило большого труда заставить ее заговорить.)

Опознал Ванцетти и Рид, смотритель переезда в Мэтфилде. При его допросе Мур снова имел возможность поднять вопрос о достоверности этого опознания: он спросил Рида, говорил ли тот мужчина с усами громко и ясно, на что Рид ответил утвердительно. И снова вопрос об акценте, который у Ванцетти был еще более явным, чем у Сакко, не был поднят защитой, хотя само отсутствие упоминания о нем в показаниях говорило в пользу Ванцетти, как прежде — в пользу Сакко. Показания одного из свидетелей обвинения были прямой фальсификацией. Карлос Гудридж, мужчина средних лет и неприятной внешности, показал, что Сакко он видел высунувшимся из бандитского автомобиля с револьвером в руке. Представители защиты установили, что Гудридж сам является обвиняемым по уголовному делу (в тот день, когда Сакко и Ванцетти предстали перед судом в Броктоне, Гудридж признался в суде Дэдхема в краже денег у своего нанимателя). Тейер отказал защите в праве отвода свидетеля и в праве представить жюри документы, подтверждающие дэдхемскую историю с Гудриджем.

Последнее выступление обвинения относилось к кепке, которую нашли возле умирающего Берарделли. Кепка в одном месте на подкладке имела протертость, которую помощник Кацмана Уильяме старался представить как следствие того, что Сакко всегда вешал ее на фабрике на гвоздь. Это был единственный аргумент обвинения в пользу утверждения, что кепка принадлежала Сакко. (Позднее выяснилось, что это И. Галливан в поисках опознавательных примет надорвал подкладку. Но тогда об этом ничего не было известно.)

Наступило время решающего, по мнению Кацмана, свидетельства, которое должно было полностью убедить присяжных. Он вызвал в суд экспертов по баллистике. Капитан Проктор возглавлял экспертов обвинения. Седоволосый, подтянутый опытный полицейский чиновник, Проктор отлично знал; что от него требуется. Ему прекрасно было известно о твердой договоренности между министерством юстиции и Кацманом, по которой министерство обязалось оказать прокурору всю необходимую помощь для осуждения Ванцетти и Сакко. Со своей стороны, Кацман должен был предоставить министерству в случае оправдания обоих материал, достаточный для их депортации из США. Поэтому, выступая в суде, Проктор не собирался распространяться насчет своей теории о том, что преступление в Саут-Брейнтри — это хорошо подготовленная и точно выполненная работа профессионалов. Он выступал как эксперт по баллистике и сообщил, что смертельная для Берарделли пуля (с тремя штрихами на донце) была выстрелена из автоматического пистолета тридцать второго калибра с левой резьбой. Среди американского оружия таким пистолетом может быть лишь кольт. Пять остальных пуль были выстрелены из оружия с правой резьбой. Когда Проктора спросили, уверен ли он в этом, он ответил:

— Я могу быть в этом уверен полностью.

А на вопрос, была ли пуля с тремя штрихами выстрелена из пистолета Сакко, капитан Проктор ответил давно обдуманной фразой, которую подготовил после тщательных сравнений смертельной пули с пулями, которые он сам выстреливал из кольта обвиняемого:

— Мое мнение таково, что она сообразна с выстреленной из этого пистолета. (Через полгода капитан Проктор под присягой покажет, что сообщил Кацману после экспертизы о том, что пуля, убившая Берарделли, не была выстрелена из пистолета Сакко, а только сообразна (сходна) с ней.)

Второй эксперт обвинения — Ван Амбург — сформулировал свое мнение так:

— Я склонен думать, что пуля номер три была выстрелена из этого автоматического кольта.[6]

Варне, эксперт со стороны защиты, инженер, тридцать лет проработавший в крупнейшей американской компании, производящей боеприпасы, заявил, что пуля номер три могла быть выстрелена не только из американского кольта, но и из иностранного пистолета, например «баярда». Остальные пять пуль могли быть от «стейера» и «вальтера», а не только от «сэйвиджа», как утверждали эксперты обвинения. На вопрос, выстрелена ли смертельная для Берарделли пуля из пистолета Сакко, Варне ответил: