Вилли рванулся вниз, едва развернув биплан из верхней полубочки Иммельмана, проскочил под Альбатросом, нажимая гашетку глядящего вверх Льюиса. Пулемет молчал. Вилли потянулся к ящику с патронами, и только сейчас сообразил, что четвертый диск он уже расстрелял. И Виккерс уже сожрал последнюю ленту.

Немец, конечно, успел воспользоваться его секундным замешательством, и уже заходил сбоку, целя Эсифайф в бак. Вилли бросило в жар, и он  рванул ручку, уводя биплан в опасно-крутой вираж. Мотор захлебнулся. Бензин тоже был на нуле.

— Стреляй уже, сукин сын!

Но Альбатрос пронесся мимо, развернулся и подлетел справа, поравнявшись с Эсифайф. Немец похлопал рукой, затянутой в кожаную крагу, по спаренным Шпандау и почти виновато пожал плечами. Вилли кивнул. Под крыльями проплывал зеленый весенний луг, где-то вдалеке за рощей крошечным кубиком виднелась одинокая ферма. У него не было ни малейшего представления о том, куда их занесло. Но, по какую бы сторону линии фронта он не залетел, биплан надо было сажать срочно, а с последствиями разбираться потом.

Вилли попытался уйти подальше, но Альбатрос не отставал, и бипланы приземлились почти одновременно, всего в каких-нибудь трехсот футах. Вилли выскочил из кокпита, чуть не на лету выхватывая из кобуры револьвер. Там патроны еще оставались.

Немец направился к нему, опустив руки ладонями вперед. Не сдаваясь, но в знак мирных намерений.

— По-моему, мы оба влипли, — заявил он еще издалека, остановившись на относительно безопасном расстоянии, — ты знаешь, где мы?

Английский у него, несмотря на заметный гортанный акцент, был безупречный. Вилли покачал головой.

— Ну, и смысл в меня стрелять?  —  хмыкнул мрачный гунн, снимая летный шлем.

Его белокурые волосы прилипли к высокому лбу, но в серых глазах лучились смешинки. Вилли убрал револьвер в кобуру и, махнув рукой, уселся на траву рядом с аэропланом. Он, все-таки, чертовски устал.

Немец подошел и опустился рядом. Вилли вытащил из кармана плаща плитку шоколада, разломил пополам, протянул бошу.

— Есть хочешь?

— Как волк, — кивнул немец, вгрызаясь крепкими белыми зубами в еще твердый от небесного холода черный шоколад, — спасибо. Кстати, я  —  Вернер.

— Вильям, — представился Вилли, и как-то некстати добавил, — очень приятно.

— А я думал, ты со мной знакомиться не захочешь, раз нас друг другу не представили, — неожиданно расхохотался Вернер.

— Я и не хотел, — подмигнул Вилли, — но выбора не было.

Некоторое время они сидели молча. Вилли ужасно не хотелось показывать немцу карту, но разобраться, где они очутились, было необходимо. Впрочем, принимать неприятное решение ему так и не пришлось, карту достал Вернер. Но ни один из них в горячке боя не запомнил приметных ориентиров, так что пользы от этого жеста доброй воли не оказалось.

— Тут милях в двух к северу ферма, — сообщил Вилли, — можно будет туда наведаться, выяснить, где мы.

— Ага, — фыркнул Вернер, — и спросить, где ближайший лагерь военнопленных, чтобы отвести туда того, кому не повезло?

— Тот, кому не повезло, уходит пешком, — решительно тряхнул рыжими волосами Вилли, — а самолет остается в качестве трофея. Честно?

— Честно, — согласился немец, — но тебя французы нашим, может, и не выдадут, а меня…

— Мы ночью пойдем, — предложил Вилли, — попробуем по обстановке сообразить, что к чему.

— Идет!

До темноты оставалась еще уйма времени, и солнце припекало вовсю. Они развалились на траве, на сброшенных плащах, глядя в высокое небо с лениво проплывающими хлопьями перистых облаков, и говорили обо всем, что взбредет в голову. Кроме войны и политики, словно по молчаливому уговору оставшихся там, за дальним горизонтом. И только сегодняшний бой, все еще горячивший кровь, снова и снова возвращался в их разговор.

— Как ты это проделал?  —  спросил Вилли, сложив руку лодочкой и описав в воздухе замысловатую траекторию.

— Что «это»?

— Ну, вот это самое, — он еще раз повторил жест, и на этот раз Вернер сообразил о чем речь.

— А я точно это проделал?  —  его серые глаза широко распахнулись от удивления.

— Ты что, не помнишь?

— Кажется… Дай подумать…

Вернер подскочил на ноги и подал Вилли руку, помогая подняться.

— Пошли!

Они чуть не бегом подбежали к Альбатросу, и Вернер забрался в кокпит. Вилли влез на крыло и с затаенным восторгом наблюдал, как пилот управляется с ручкой, педалями и рукояткой зажигания.

— Здорово!

— Не уверен, что в небе сумею повторить, — признался Вернер, — сейчас-то результат не виден.

— Все равно молодец.

— Надо за это выпить, — со смехом предложил Вернер, доставая из ящика с инструментами маленькую обтянутую кожей с серебряными чеканными накладками фляжку.

— Шнапс?  —  с подозрением спросил Вилли.

— Коньяк, конечно, — усмехнулся Вернер, протягивая фляжку.

Вилли отхлебнул густой и горячей от солнца огненной жидкости и вернул фляжку немцу.

— Красивая.

— Невеста подарила, — Вернер вздохнул, — кажется.

— Кажется, подарила?

— Кажется, невеста. Я уже не уверен.

— Die Leiden des jungen Wernher* — хмыкнул Вилли, — не дождалась?

— Наоборот.

Вернер замолчал, сжав и без того узкие бледные губы в тонкую линию.

— Я месяц назад дома был. Лотхен… Она... «Ты герой, Вернер. Мы тобой гордимся, Вернер».

— Ну, так это же хорошо.

— А потом она спросила, убил ли я кого-то. Чистая, как ангел, Лотхен. Глаза у нее голубые, как  небо.

— А ты что?

— А я принялся рассказывать, что стреляем мы по самолетам, а летчики садятся невредимыми и попадают в плен. Где с ними обращаются, как с дорогими гостями.

Он сплюнул и отхлебнул коньяка.

— Ненавижу врать. А дальше будет только хуже.

Вилли с сочувствием поглядел на белокурого пилота и сжал его плечо.

— Может еще…

— Не может, — Вернер резко обернулся к Вилли, но тут же как-то обмяк и снова передал ему фляжку, — пустое. А у тебя есть девушка?

— Дома нет. Но в N*** есть одна девчонка… Парижанка. Она машину Красного Креста водит. Эх…  В Лондоне такая на меня даже не посмотрела бы. А тут  —  улыбается.

— Ну, ты же пилот.

— Я рыжий, — рассмеялся Вилли, — и курносый. Девушки таких не любят.

Он покраснел и добавил почти шепотом.

— У меня еще ни разу этого с девушкой не было. Только не говори никому, ладно?

— Не скажу, — серьезно ответил Вернер.

Они переглянулись, и рассмеялись так, что слезы брызнули из глаз.

— Да уж, —  сквозь смех выдавил из себя Вилли, — точно, не расскажешь.

На ферме ложились рано, экономили свечи. Двухэтажный каменный дом, беленый известью, возвышался островерхой черепичной крышей над крытыми соломой хозяйственными постройками. Из большого коровника доносилось сонное мычание одинокой коровы, но собаки, к облегчению пилотов во дворе не было.

— Похоже, это по нашу сторону, — шепнул Вернер, — я слышал, собак держать запрещено.

— Или нет, — возразил Вилли, — корова-то на месте, а может, и не одна. Увели бы.

— Или нет, — повторил за ним Вернер, — кажется, все не так просто, как казалось…

— Ты вот что, — решил Вилли, — посторожи тут, а я попробую поискать какие-нибудь…

— Поесть поищи, — вздохнул Вернер, — в животе урчит так, что в доме слышно будет.

Вилли молча кивнул и, стараясь ступать как можно тише, пошел вперед, прижимаясь к стене сарая. Незапертая дверь скрипнула петлями, и он замер, задержав дыхание. В доме у окна мелькнул огонек, но через пару минут погас, война приучила людей бояться врагов гораздо менее скрытных, чем мелкие воришки.

Окон в сарае не было, и Билли рискнул щелкнуть зажигалкой, чтобы оглядеться. Небольшое помещение было забито досками, поломанным инвентарем, какими-то железками непонятного ему деревенского назначения. В углу, на грубо сколоченных деревянных полках, стояли ящики со всякой мелочью. Еды тут не оказалось. Зато на одной из полок, прежде, чем огонек погас, Вилли разглядел знакомого вида канистру. С величайшей осторожностью пробрался в кромешной темноте в угол и на ощупь добрался до вожделенного сосуда. Медленно открутил крышку. Родной запах бензина закружил ему голову, и Вилли улыбнулся.