По воскресеньям я ходил в небольшую церковь при исправительном учреждении. Слушал речи батюшки в надежде, что он когда-нибудь даст мне ответы, исповедовался, выговаривался, иногда это даже помогало, но, к сожалению, не освобождало меня полностью от страхов и боли, поэтому я продолжал сомневаться в силе религии. У меня не укладывалось в голове: если Бог есть любовь и свобода, то какие же в любви могут быть законы, ограничения? В религии было чрезмерно много запугиваний и страхов, пророчеств о гневе Божьем, то есть гневе любви, но ведь это абсурд! Хотя Иисус мне был очень приятен как личность, нравилось его мировоззрение, любовь к другим, желание раскрыть свой внутренний мир и помочь всем нуждающимся, я считал, что с церковью его мало что связывало. Большей частью я представлял его как духовного учителя, который стремится жить здесь и сейчас, стремится к сосуществованию в социуме и развитию, но не во вред другим людям, а на благо. В этом случае можно обрести счастье не только после смерти, но и в этой земной жизни, в данном материальном мире. Думаю, у Творца нашего не было цели создавать нас для страдания, мучения и погибели, тем более братоубийства. Потому я был в замешательстве, но в поисках, пока переваривал весь имеющийся материал и обдумывал свой пройденный путь.

  20. Письмо

  На двенадцатый месяц моего нахождения в заключении в один из обычных будней я всё так же трудился в библиотеке, складывал книги на полки по алфавиту и по жанрам и не заметил, как кто-то зашёл внутрь. Не обращая внимания и не оглядываясь назад, ничего не подозревая, я продолжал своё дело, как вдруг, словно гром среди ясного неба, почувствовал резкую боль в правом боку. Покосившись и слегка согнувшись, я попытался повернуться, но боль повторилась ещё раз в том же месте, я увидел вытаскивающуюся из моего тела заточку, её держал в руке всё тот же урка.

  – Вот и пришёл час расплаты! – произнёс он с явным наслаждением.

  В этот момент я наотмашь ударил углом книжки, которую держал в руке, ему в область виска, точным ударом свалив его наотмашь. Он рухнул на пол, я тоже упал на колени, держась обеими руками за раны и пытаясь остановить кровь, а через несколько секунд потерял сознание и уткнулся головой в одну из нижних полок, выронив «Войну и мир», спасибо Льву Николаевичу Толстому за такой развёрнутый сюжет и большую книгу, которая не только подходит для чтения, но и для самообороны.

  Открыл глаза я уже на койке в медицинском блоке в расцвете следующего дня.

  – С добрым утром! – очень приветливо поздоровалась со мной женщина-врач. Довольно высокая представительница прекрасной половины человечества, с хорошей комплекцией и золотисто-каштановыми волосами, убранными назад в хвост. Хотя ее нельзя было назвать красавицей, она все же обладала симпатичными чертами лица – большие карие глаза, маленький вздернутый носик и милая улыбка. Явно, самая прекрасная персона, которую я видел за последнее время.

  – Где я? Я ещё жив?!

  – Вы в медчасти. Да, Вы живы и очень быстро пойдёте на поправку. Вам очень повезло, так как нож чудом прошёл мимо органов, Вам наложили по четыре шва на каждую рану. Ещё спасло то, что охранник Вас быстро заметил и успел вызвать помощь, прежде чем Вы потеряли много крови, – мягко проговорила она мне с искренней заботой.

  – А где другой?

  – Он тоже жив, его перевели пока в карцер. Теперь у него будет новый суд и, по всей видимости, его отправят теперь в колонию строго режима.

  – Понятно… – без каких-либо эмоций ответил я.

  – А теперь лежите здесь, отдыхайте, несколько дней Вы побудете у нас.

  – Хорошо. Спасибо Вам большое.

  – Да, кстати, Вам пришло письмо, – она протянула мне конверт, после чего покинула палату.

  На моё удивление, письмо оказалось из другого исправительного учреждения. Когда я увидел, от кого оно, то полностью пробудился, и гнев снова переполнил меня. На конверте было написана фамилия Утёсов.

  Сначала я даже не знал, что делать, во мне присутствовали и страх, и ненависть, я боялся увидеть, что там написано. Но всё-таки через пару минут жадного разглядывания конверта, я вскрыл его и принялся читать. Письмо содержало следующее послание:

  «Уважаемый Игорь. Осознаю, что Вы вряд ли когда-нибудь сможете это сделать, но всё же я искренне прошу у Вас прощения. Конечно, это, к сожалению, не сможет вернуть никого, если было бы возможно, я бы ушёл вместо них. Честно, я даже один раз попробовал, но моя попытка не увенчалась успехом. У меня есть жена и дочь, которым я после этого случая обещал, что не сделаю больше ничего подобного, так как они умоляли меня об этом.

  В тот самый день, когда я сотворил это ужасное деяние, мы сильно поругались с женой из-за многочисленных проблем… Я не собираюсь ни на кого ничего сваливать, только я сам во всём виноват. Я тогда сильно напился и смешал алкоголь с сильнодействующими успокоительными, после чего, по всей вероятности, и отключился на некоторое время за рулём автомобиля.

  Разумеется, это совершенно не оправдывает меня, и я должен нести наказание, что сейчас и делаю. Мне очень тяжело с этим жить. Я понимаю, что Вам в тысячи раз хуже, чем мне, ведь я разлучён со своей семьёй лишь на время. Хотя кто знает, что произойдёт со мной дальше, и дождутся ли они моего освобождения.

  Не знаю, что ещё Вам сказать, я ужасно сожалею и буду сожалеть теперь, видимо, до конца своих дней. Прошу у Вас прощения».

  Читая эти строки, я будто перестал дышать, а потом в потрясённом состоянии не знал, что делать или думать. Вся злость вдруг разом испарилась, ведь действительно я никогда даже не думал о том, что у него есть семья, каковы в тот день были причины его нетрезвости, я мыслил очень эгоистично. Слёзы полились из моих глаз, но они были какими-то тёплыми, и внутри меня становилось легче, свободней, мне впервые за эти долгие месяцы расхотелось мстить или калечить своего обидчика. Вот так и пришёл ко мне первый ответ на вопрос о всепрощении, ведь очень просто осудить других, но так сложно попробовать понять.

  21. Свобода

  Через семь дней после того, как меня выписали, и за три недели до моего последнего дня перед свободой меня вызвал к себе надзиратель. Я уже обрадовался, подумав, что речь пойдёт о условно-досрочном освобождении, и что я скоро смогу увидеть свою бабушку. К частичному счастью, я угадал и действительно вскоре мог её увидеть. Но, как всегда, предложение нашей встречи оказалось с ложкой дегтя в медовой бочке.

  Второе известие абсолютно разбило меня, и первое моментально потеряло свою значимость. Моё желание увидеться с бабулей было осуществимо, но уже в последний раз, так как она ушла из жизни в ночь накануне по причине остановки сердца. Я снова потерял дар речи, уселся в кресло и закрыл ладонями лицо. У меня уже не осталось слёз, эмоций в моем опустошённом теле. Слова о том, что я свободен и дабы шёл собирать вещи я расслышал только со второго раза, но и тогда это не принесло мне радости. Надзиратель произнёс слова соболезнования и попрощался со мной похлопав крепкой рукой по плечу.