Дискуссия так бы и продолжалась, если бы не неожиданный свист. Арбалет слегка дрогнул. Пролетела пуля. Пекин Пуа схватил бинокль обеими руками, сильно сжал и тут же поднёс к глазам, пытаясь проследить полёт этой пули в надежде, что мужчина промахнулся. С трёхсотметровой дистанции этот новоиспечённый охотник мог промахнуться мимо цели. Но вместо этого... Бах! Показалось, что эта безупречная сцена — двое молодых оленей, маленький между ними, белая гора за их спинами, белое манто на деревьях — резко разбилась вдребезги. Снег в их ногах из белого стал окрашиваться в красный. Индеец выронил бинокль.

— Вы промахнулись.

Танкреди вернул арбалет на место.

— Нет. Это была самая сложная цель. Я целился в него.

Маленький оленёнок согнул лапы и упал мордой в снег. Стрела пересекла череп, и рядом с ним медленно образовывалась лужица крови. Двое взрослых оленей замерли. Они смотрели на происходящее непонимающими взглядами. Охота закончилась.

— Возвращаемся в город.

11

Рим. Авентино. Танкреди бежал по улочкам вокруг древних арок, сначала по виа Аппиа, между римскими виллами и большими древними камнями.

Зелёные листья, тепло. Он занимался этим каждое утро, где бы ни находился: Нью-Йорк, Сан-Франциско, Лондон, Рим, Буэнос-Айрес, Сидней. Для него бег был попыткой отвлечься; это помогало ему привести в порядок мысли, организовать рабочие дни, программы и желания. Лучшие идеи приходили в его голову во время бега. Они словно поодиночке выходили на свет, каким-то образом завершая каждый последующий его шаг.

Он придерживался своего ритма. В его крошечном айподе последней модели проигрывались мировые хиты: Шакира, Майкл Бубле, Coldplay... плэйлист, подготовленный для него Людовикой Биамонти. Она заняла место Арианны, и вот уже более трёх лет всё шло как нельзя лучше. Она была идеальным личным стилистом с безупречным вкусом. Собрала команду профессионалов, которые занимались мельчайшими деталями жизни Танкреди: даже вода, которую он любит, «Ty Nant», была во всех его домах — как на Сицилии, так и в Пиамонте, как в Париже, так и в Лондоне, как в Нью-Йорке, так и на его крохотном островке на Фиджи. Эту воду он находил в любом месте, где бы ни находился. То же самое было и с винами, и с кофе, и с любым другим продуктом – всё испытывалось, проверялось и оценивалось, прежде чем занять своё место в различных домах, находящихся в его собственности. Но процесс на этом не останавливался: в конце каждого месяца проводилась полная проверка того, что есть и чего не хватает. Ведь Танкреди мог появиться в любой момент, и у него должно быть чувство, что он всё время жил здесь. Не было недостатка ни в свежем хлебе, ни в молоке, а также в газетах и информации, касательно последних важных мероприятий в том месте, где он находился, и международных событий.

Каждый год Людовика Биамонти полностью меняла обстановку, чтобы дома были свежими и по последней моде. Кроме дома на Фиджи, потому как это настолько красивый и естественный остров, что ничто не нуждается в переменах, которые несёт время. Там по проекту отличного архитектора вилла превратилась в драгоценный камень, укреплённый в скалах, в идеальной гармонии с островной зеленью. В доме был естественный бассейн. А внутри него жили мурены, акулы и большие черепахи за стеклом более десяти сантиметров толщиной. Ты словно купаешься в большом аквариуме безо всякого риска.

Гостиная в этом доме из белого дерева, которое поставляли из больших русских лесов, где Танкреди покупал земельные участки в течение нескольких лет, непомерно увеличивая свою империю, без чего его имя никогда и нигде не появилось бы. В глазах других людей он был простым парнем тридцати пяти лет, более или менее элегантным, которому нравятся красивые вещи. Но никто и никогда не мог бы представить, что он занимает первые места в списке самых богатых людей мира.

Людовика Биамонти подумала обо всём. Эта резиденция была просто очаровательной: элегантная гостиная, единственное окно во всю стену с видом на природу, диваны коричневого цвета идеально сочетаются с двумя картинами: «А, ты ревнуешь?» Поля Гогена и «Большой всплеск» Дэвида Хокни. В уголке также стояла инсталляция Дэмьена Хёрста «Физическая невозможность смерти в сознании живущего». Этот дом был идеален для жизни с любимой. Возможно, поэтому здесь Танкреди оставался с меньшей охотой в течение своих путешествий. Потому что он был человеком культа, богатым, человеком, который не хотел любить. Этот дом, как и все остальные, никогда не услышит смех счастливой и любимой им женщины, как и никогда не насладится хохотом ребёнка. Однако Людовика Биамонти ещё не знала, что кое в чём ошиблась.

Через год после того, как он нанял её, Танкреди решил лично проверить все свои владения. Он аккуратно прошёлся по всем деталям — от холодильников до новых штор, от подушек до полотенец, от простыней до блюдец. Он бесконечно летал на своём самолёте и вернулся через несколько дней после того, как посетил все свои дома. И только тогда подписал её договор о найме.

— Она идеальна, берём её! — сказал он Грегорио. Однако потом, когда они вышли из офиса, он пристально посмотрел на старшего товарища. — Она ведь на самом деле замужем? Мне бы не хотелось снова встретить в своём бассейне Сару... — шутливо продолжил он.

Грегорио рассмеялся. Но на следующий день всё равно лично проверил документы, подтверждающие брак синьоры Людовики Биамонти с неким Клаудио Спателларо. Всё было точно. Они заключили гражданский брак и венчались в церкви. И только тогда Савини смог вздохнуть с облегчением.

Вдруг послышался гром. Это был словно знак свыше. В открытом небе, в отличный июньский день. Неожиданный. Жестокий. Глухой. И вдруг весь мир будто перевернулся. Небо потемнело. Солнце исчезло, и лёгкий ветер поднял несколько листьев с земли. Резко пошёл дождь, очень жестоко, яростно, обильно. Как настоящие кубики воды, которые падали сверху, сброшенные надоедливым арендатором, чтобы всем пришлось выслушивать его ночную болтовню.

Танкреди слушал Бена Харпера, когда оказался захвачен этим летным ливнем. Он ускорил шаг, уже совсем мокрый; вода промочила насквозь его футболку, шорты, трусы, носки и кроссовки. Ему захотелось смеяться; он, всегда такой точный, такой методичный, мужчина, которого раздражает любая неожиданность, возникшая на его пути, снова превратился в мальчишку под этим проливным дождём. Небо стало ещё темнее, и дождь был холодным. А мгновение спустя пошёл град. Он падал тут и там: большие и маленькие камни, которые разбивались обо всё вокруг — о мусорные баки, канализационные люки, машины. Это казалось таким простым способом попасть в цель с небес или странным концертом в продолжительном бешеном ритме, что-то из африканского репертуара.

Танкреди решил, что настал момент спрятаться от дождя. Чуть дальше по дороге он увидел церковь. В пару прыжков поднялся по лестнице и, оказавшись у входа, тут же нашёл укрытие. Но ветер продолжать завывать, даже показалось, что он усилился. Ветер и град стали попадать на него и здесь, и это пристанище ничем ему не помогло. Танкреди оперся на большую деревянную дверь. Та оказалась открыта. Он толкнул её обеими руками и вошёл. Больше всего в этой церкви его привлекли свет и тепло. Множество свечей всех размеров пылали в старинных канделябрах, одни маленькие и низкие, другие более скульптурные. Все огоньки дрожали, колыхались туда-сюда в направлении этого внезапного посетителя. Когда Танкреди прикрыл дверь, всё снова стало, как раньше. Дверь одиноко закрылась с глухим звуком и тогда, с другого конца церкви, до него донёсся хор голосов.

Две виолончели, альт, флейта и ещё несколько инструментов. Десять детей заканчивали арию, которая показалась ему прекрасной несмотря на то, что он услышал лишь последние ноты. За этим последовало долгое молчание. А потом перед хором запела женщина. На немецком. Напротив неё с улыбкой играла на органе старая учительница, так уверенно, словно это была самая простая вещь в мире. Неподалёку от неё другая женщина ласкала пальцами воздух, следуя ритму. Чуть дальше огоньки свечей, казалось, танцевали вместе с ней, и рисунки витражей будто внезапно изменили свой цвет, точно прогнали с неба тучи. Игра света и тени превратила атмосферу церкви в ещё более волшебную.