– Что-то не так? – спросила она.

– Нет. Может быть. Я влюбляюсь в тебя. Это плохо?

Реми подняла руки, и Джульен упал в ее объятия.

– Нет, – ответила она. – Это безумно. Это глупо. Это иррационально и, скорее всего, опасно. Но это не плохо. И, думаю, я тоже влюбляюсь в тебя. Это пугает меня до чертиков, и эти чувства никуда не уйдут скоро, так что мы можем просто наслаждаться этим.

– Вот так? – спросил он с толчком, который Реми ощутила в глубине живота.

– Именно так.

Он массировал ее груди и вколачивался в нее медленными толчками. Реми потирала пульсирующий клитор, Джульен щипал соски и сжимал ее грудь. Экстаз накрывал и проникал через нее, пока Джульен вбивался в нее. Короткие крики срывались с ее губ, едва сдерживаемые стоны.

Она подняла руку к его лицу, лаская его губы. Он открыл глаза и посмотрел на нее.

– Кончи, – сказала она. – В меня.

Он слегка поднял голову, его руки крепко схватили ее, и он кончил с тихим стоном.

Реми была так близко к оргазму... так близко. Джульен вышел из нее, но вскоре заменил член пальцами. Он вонзил три пальца в ее влажность, резко проникая, как она любит. Джульен сосал и облизывал ее твердые и налитые соски, и она выгибалась ему навстречу.

Ощущала ли она когда-нибудь себя так хорошо? Что-то настолько правильное? Что-то столь же чувственное и эротичное, и неправильное, и правильное одновременно? Не было ни единой части ее тела, которая не изнывала от желания. Она никогда не чувствовала себя такой сексуальной, такой желанной, такой нуждающейся... и не хотела, чтобы это прекращалось.

Ее оргазм обрушился на нее так сильно, что почти было больно. Каждый нерв в спине и животе горел, а клитор пульсировал под пальцами.

Наконец истощенная, она перекатилась на живот. Джульен забросил ногу ей на поясницу, целуя плечи.

– А знаешь, что самое безумное? – спросила Реми, все еще тяжело дыша. – Чем больше раз ты занимаешься сексом, тем лучше он становится.

– Если он станет еще лучше, мой член отвалится.

– Мы его приклеим. У меня целая лошадиная ферма, мы можем...

– Босс? – донесся голос Меррика из-за двери, и вся комната задрожала от силы его стука.

– Меррик, я тут вроде как занята, – ответила Реми, закатывая глаза.

– Я знаю, что секс закончился. Посуда в раковине больше не гремит. Хотя это было то еще парижское землетрясение.

– Ладно. Мы закончили. Что ты хочешь?

– Я ничего не хочу кроме завтрака и прибавки, но обсудим это позже. Тебя разыскивают. Ты оставила телефон здесь, и у тебя шесть пропущенных звонков с фермы.

– В воскресенье, – прорычала она.

– Скажи это гребаным лошадям, – ответил Меррик.

– Я скоро выйду, – сказала она.

– Сперва оденься, – приказал Меррик. – И прими душ.

– Что-нибудь еще, мистер Файнголд?

– Почисти зубы. И Джульену передай тоже одеться. Нам нужно разгрести кое-какое дерьмо.

– Нам нужно разгрести дерьмо?

– Какая у тебя фамилия? – спросил Меррик через дверь.

– Монтгомери.

– Какая фамилия у парня, которого ты трахала всю ночь?

– Намек понят, – ответила со вздохом. – Я выйду через полчаса. Возьми кредитку и принеси нам... Не знаю. Круассанов? Французские люди это едят на завтрак, верно?

– Уже на пути в магазин культурных стереотипов, Босс, – сказал Меррик.

– На самом деле, они действительно едят круассаны на завтрак, – заметил Джульен.

– Я не с вами разговариваю, Джульен Брайт, – с крайним возмущением сообщил Меррик. – Я выказываю вам свое презрение. Вы запятнали добродетель моей леди. И если хоть сколько похожи на меня, то запятнали ее грудь и лицо тоже.

– Но это было очень хорошее запятнание, – прокричала Реми в ответ. – Очень-очень хорошее запятнание.

– Ох, – ответил Меррик. – Тогда веселитесь как знатоки эротики. Завтрак через полчаса.

Реми приняла душ и почистила зубы новой щеткой, которую ей принесла Салена. Затем она замотала влажные волосы в свободный пучок и надела вчерашнюю одежду. Все это время она репетировала речь, которую предоставит отцу, о том, где пропадала и почему не отвечала на телефон. Она была ужасной лгуньей, особенно с родителями. Она потеряла девственность в девятнадцать, просто потому что не могла лгать родителям о том, чем занималась на свиданиях. Ей пришлось ждать до колледжа. Если они застукают ее с Джульеном Брайтом, плетущую интригу против обеих семей, трагедия будет шекспировских масштабов.

– Круассан? – Меррик бросил ей пакет, когда она вошла в гостиную.

– Доставка. Мило, – ответила она, открывая пакет. Меррик сидел на большом темно-зеленом кресле с Саленой на коленях. Он кормил ее кусочками круассана.

– Ты веришь в хер-и-сисечную медицину? – спросил Меррик Салену.

– Холистическую медицину¹⁶?

– Нет, это другое.

Реми громко кашлянула, чтобы привлечь внимание своего помощника.

– Должно быть, ей нужно еще немного хер-и-сисечной медицины, – театрально прошептал Меррик Салене.

– Меррик, – сказала Реми и щелкнула пальцами. – Ты орал на меня, чтобы вытащить из самой удобной кровати, в которой я спала, с самым сексуальным, самым потрясающим парнем. Сосредоточься, пожалуйста. Какова ситуация?

– Уже семь пропущенных звонков, – сообщил Меррик. – Папа. Мама. Тренер. Мама. Папа. Тренер. И последний от матери.

– О Боже, только не мама, – застонала девушка и рухнула на софу. Джульен вышел из спальни, полностью одетый, он выглядел очаровательно смущенным. Салена улыбнулась ему, и он сразу же покраснел.

– Что происходит? – поинтересовался Джульен, садясь рядом с Реми на софу.

– Пытаемся выяснить, что сказать родителям о том, где я. Я не могу сказать, что я в отпуске. Это слишком подозрительно. Я не такая. По крайней мере, не была такой, – ответила Реми.

– Ты. – Меррик указал на нее. – Ты им ничего не скажешь. Ты ужасный лжец. Просто скажи мне, когда мы вернемся в Кентукки, и я все решу. Когда мы возвращаемся?

Реми пожала плечами.

– Не знаю. Мы не можем оставаться здесь долго.

– Нет, можете, – вмешался Джульен, почти умоляюще взглянув на нее. – По крайней мере, ты можешь оставаться, сколько сможешь.

– Блестящая идея, – ответил Меррик и закатил глаза. – Я просто сбегаю, возьму два французских гражданства и сумку с деньгами, чтобы не пришлось возвращаться к работе, и мы въедем, и будем есть круассаны, и постоянно трахаться. Погоди. На самом деле, идея потрясающая.

– И мне нравится, – добавила Салена и подмигнула ему.

– Мы не можем оставаться, – ответила Реми, извиняюще улыбаясь Джульену. Больно произносить слова, но лучше сказать их сейчас, вытащить их и разобраться с ними. – У меня есть работа. Как и у Меррика. И пока я буду злиться на родителей за то, во что они ввязались, я не могу бросить ферму. Я слишком люблю лошадей.

– Тебе действительно там нравится? – спросил Джульен.

– Да, – выдохнула она. – Да. Мне нравилось быть главной. Нравилась ответственность за благополучие лошадей и жокеев. Я очень хорошо заботилась о них. – Она говорила в прошедшем времени, и это пугало ее. Что-то подсказывало ей, что ее дни в качестве управляющей фермой Арден сочтены.

– Все верно, – добавил Меррик. – У Ферм Арден самый низкий показатель травматизма у лошадей и жокеев среди всех чистокровных лошадиных ферм в Америке.

Она покачала головой и выдохнула сквозь зубы.

– Всю это работу выполняю я, – сказала она и встала. – Каждая мера безопасности, которую мы внедрили, весь достигнутый прогресс... если моя семья будет поймана комиссией в подтасовке скачек или в откате с трека? Все будет зря.

– Босс, я не позволю им похерить твою работу, – заявил Меррик.

Реми улыбнулась ему, что делала крайне редко.

– Когда я была ребенком, я поехала на ипподром Кинеленд с папой на лошадиный аукцион. Он рассказал, что в 1950-х Кинеленд платил за каждого дошкольника в Лексингтоне, Кентукки, чтобы сделать ему вакцину от полиомиелита. Он рассказал это, и я тотчас же ответила, что Фермы Арден будут такими же. Мы бы вернули прежний Кентукки. А сейчас...

Даже мысли об этом разбивали ее сердце, думать, что вся ее работа будет омрачена скандалом, к которому она не имеет никакого отношения. Она не могла вынести этого. В конце концов, ей придется.

– Скажи отцу, что мы в Нью-Йорке, – сказала она. – Скажи, что вернемся к следующим выходным.

– Следующим выходным? – Джульен казался подавленным.

– Я должна работать, – ответила она. – У меня есть обязанности. Я должна заботиться о ферме, пока семья уничтожает все на своем пути.

– Хана? – повторила Салена.

– Худо Аж Наяриваешь в Ад, – перевел Меррик.

– Мило, – ответила Салена, – Так, где...

Жужжание телефона Реми заставило всех замолчать.

Реми сделала глубокий вдох. Меррик вытянул руку. Реми поморщилась и протянула ему телефон.

– Меррик у телефона, – ответил он. Реми взяла Джульена за руку для утешения. Она не могла смотреть и закрыла глаза рукой.

– Реми? Она вышла, – сказал Меррик тому, кто звонил, скорее всего, ее отцу. – Знаю. Она забыла свой телефон. Мы только что его нашли. Женщины. Верно?

Реми выдохнула от облегчения. Иметь такого странного ассистента иногда того стоит.

– Где Реми? Она в конюшне с этим парнем... Не знаю его имени. Она получила свежие сведения о нескольких лошадях.

Хорошо, подумала Реми. Папа любил, когда она настойчиво добивалась хорошую лошадь.

– Каких лошадей? – повторил Меррик. – Не знаю. Коричневых?

Реми попыталась выхватить телефон у Меррика. Он шлепнул ее по руке.

– Повезло ли с лошадьми? – спросил Меррик. – Ага, она нашла для себя хорошенького молодого жеребчика. Объезжала его вчера.

Реми захлопнула рот рукой, чтобы подавить крик на Меррика.

– Насколько большой жеребец? – продолжал Меррик. – Довольно личный вопрос. Кажется, достаточно большой, чтобы насладиться ездой, но не огромный, чтобы она не могла сегодня ходить,

Реми посмотрела на Джульена через щелочки между пальцами. Он лег на бок и свернулся в позу эмбриона, и прижал подушку к лицу. Он или смеялся, или плакал. Девушка не могла сказать точно.