– Врежь и успокойся!

Клизма распахнул рот и вытряхнул в него все до последней капли. Потом вздохнул и обреченно сказал:

– Мне нельзя, простатит замучил!

Вазелин уцепился за «больную» тему. Она показалась ему интересной. Как всегда, он был восхитительно мудр!

– Надо, чтобы о тебе заговорили. Понимаешь, Серега? Главное, быть на слуху. Я читал, что несоответствие общепринятым нормам выделяет человека из толпы. Большинство творческих личностей были неадекватны. А ведь ты творческая личность! – Вазелин сморщил лоб, две волосатые гусеницы подползли к переносице и поцеловались. – Вот что, ступай к урологу. Он начнет массировать тебе простату, ты анусом сломаешь ему палец! Якобы от неожиданности. Ты сможешь, ты сильный! Поверь, сложится нестандартная ситуация. О тебе заговорят, напишут в газете, в хронике «Происшествия». Начнут узнавать в лицо, будут умолять, чтобы именно ты вставил глазок или прикрутил ручку! Все, вопрос с конкуренцией исчерпан!

Он с точностью провизора разлил по стаканам.

– Мне не надо, я кофе попью, – Клизма взял с хлебницы жестяную банку с изображением многорукого индийского божества.

Кофе принадлежал к разряду дефицитных товаров. Достать его без блата было затруднительно. Вместо желанного порошка в банке оказались презервативы в бумажных упаковках. Вытащив один, Клизма дрыгнул бровями и выдал рекламный слоган:

– Кофе поднимает тонус, презервативы поднимают… – Что именно поднимают презервативы, Клизма не уточнил, считая, что и без лишних слов понятна чудодейственная сила изделия № 2. – Я возьму парочку, ладно?! В аптеке стесняюсь покупать. Мало ли что женщины обо мне подумают, а мне для дела нужно: я, когда на рыбалку собираюсь, в гандоны соль насыпаю, спички упаковываю, чтоб не отсырели.

Вазелин «хлопнул» портвейна и расщедрился.

– Бери всю банку, у меня еще есть.

В пьяной болтовне незаметно промчался день. Когда сумерки стали застилать окна, из прихожей послышался шорох. Перед собутыльниками предстала женщина с боевым макияжем. Кофейная банка в руках Клизмы вызвала у нее недоумение. Женщина вопросительно посмотрела на Колю. Кувыркая пальцы с кровавыми от маникюра ногтями, она воинственно замычала.

– Говорит, что без них не даст, – перевел звериный рык Коля, синхронно отвечая пантомимой.

Красноречие Вазелина произвело на глухонемую потрясающий эффект. Афина сменила гнев на милость, прижалась к Вазелину и как бы невзначай глянула на часики. Шульц с Клизмой тут же интеллигентно засобирались домой.

Возле гастронома их остановил побитый молью старикашка.

– Молодые люди, не скажете, где кофе купили? – заискивающе спросил он. – Бабку свою побаловать хочется. Дюже она его любит.

Шульц смехотворно присел и развел в стороны руки. Вероятно, это означало: где взяли, там уже нет. В отличие от Шульца, Клизма считал себя высоконравственным человеком и уважал старость. Он штопором ввернул в небо увенчанный заусенцами палец.

– Совесть, Сеня, является разменной монетой между нравственностью и меркантильностью.

      Глубокомысленное заявление товарища вытянуло физиономию Шульца, придав ей выражение философской задумчивости. Зрачки Сени помутнели, будто в них добавили кофе с молоком, а сам он торжественно замер. Клизма достал из сетки банку с многоруким божеством и протянул ее старичку.

– Балуй, дедушка!

Бамбочада

Хаос царил на журнальном столике: из опрокинутого стакана вытекла лужа, в ней захлебнулся окурок. На утопленника угрюмо смотрели тарелки, заполненные его многочисленными собратьями. Чинарики лежали вповалку, как павшие в бою солдаты. Словно от жуткой боли они корчились, роняя пепел с обугленных голов. Под столом пестрели этикетками стеклянные кегли. Смрад заполнял квартиру. По полу расползлись липкие пятна от вина и еще какие-то непонятные, затянутые тонкой пленкой жира. Декоративные ходики остановились, удивленно вскинув брови-стрелки. Они пялились на голую хозяйку, дремавшую на диване.

      Женщина с закрытыми глазами пошарила по полу, выругалась. От неловкого движения жернова в ее голове пришли в движение, заскрипели несмазанными осями и вызвали тупую боль. Бессмысленность существования как никогда ярко осенила разум: «Что за жизнь поганая: двадцать восемь лет, а устала – будто вечность за плечами!» Вспоминая минувший день, Римма отметила, что возбудила интерес у мужской особи. К сожалению, ни имя ухажера, ни его внешность в памяти не сохранились – одни непристойные позы и животная страсть. «Никакого просвета! Изо дня в день одно и то же. Скоро человеческий облик потеряю!» – превозмогая слабость, она присела. В ушах зазвенели комары, жернова с грохотом слетели с осей, покатились и ударились о стенки черепа. Римма заглядывала в бутылки, искала следы прошедшего застолья.

Пальцы потянулись к тарелке, размяли окурок. Спички, затяжка. Дым вызвал тошноту и головокружение. «Хоть бы одна падла зашла, подлечила!» – но падлы еще спали, а порядочные люди уже похмелились. Римма обнаружила, что на ней ничего нет. Она грустно усмехнулась. Как на вешалку, бросила взгляд на люстру и задумалась: «Неужели кавалер в качестве трофея взял? Фетишист проклятый! – женщина подняла с пола вилку. – Воткнуть в глотку?! Один черт – никому не нужна, даже себе!»

Предчувствие боли вызвало животный страх. «Не эстетично. Валяешься, как овца, в луже крови. Лучше отравиться!» Пошатываясь, она прошла на кухню. Кроме фуросемида, в аптечке ничего не нашлось. «Напиться мочегонных таблеток, выгнать из себя всю воду и засохнуть, как мумия. Даже хоронить не надо – положат под стекло, будут школьникам показывать!» – Римма представила оболтусов, которые изучали ее усохшее тело и ехидно смеялись. «Что же делать? Жить устала, убить себя не хватает духа. Слабохарактерная!» – она вышла на балкон. Сплюнула вниз и заметила трусы. Они как спущенный государственный флаг трепыхались на торчащей из плиты арматуре. «Надо же, а я на порядочного человека подумала!» – Римма свесилась через перила. До трусов было рукой подать.

Потолок и капельница намекали, что это не рай. Подвешенная на струнах нога смахивала на стрелу подъемного крана. Ее оттягивали какие-то железяки. Бинты на голове скрывали копну волос. «Зато расчесываться не надо!» – безразличие к внешнему виду тромбом закупорило извилины.

– Что, родненькая, оклемалась? – справилась бабка с внешностью Яги. – Уже и милиция приезжала, а ты все сны глядишь да матюгаешься! Делов-то наворотила – не позавидуешь!

– Какие дела? О чем, бабуль, говоришь? – Римма напряглась.

– Ты человека калекой сделала! Шел себе дяденька красивый, в шляпе, не мешал никому. Вдруг, бац, на него голая баба с балкона прыгнула! От счастья у него позвоночник в штаны высыпался!

Римма прикрыла глаза рукой. Мало своих проблем, так еще за мужика отвечать придется.

– Посадят, чтоб на мужиков не прыгала! Ишь ты, воздушная гимнастка! Не вздумай сбежать, мы за тобой следим! – предупредила старуха, грозя желтым пальцем.

– Куда ж я убегу со сломанной ногой? – вздохнула Римма.

Римму навестил следователь, долговязый лейтенант с неуловимым взглядом. Он небрежно бросил папку на стул и стал украдкой заглядывать Римме под задранную ногу, полагая, что там скрыты все ответы на интересующие его вопросы.

– Мужик-то ваш в соседней палате лежит. Говорит, сам виноват. Дескать, поймать хотел, но не рассчитал траекторию падения. Претензий не имеет и домогается встречи. Он так-то цел, успел среагировать. Отделался переломом ключицы, да ногу подвернул. Что ему передать? Можно свидание устроить?

– Конечно, пусть приходит! Только я в таком виде… – Римма поперхнулась куском нежданно выпавшего счастья и покраснела.

Бабка с досадой ловила каждое слово – трагедии не вышло.

– Ничего, он тоже не Иван-царевич. Тот еще Квазимодо!

Вскоре место следователя занял погребенный заживо гражданин. Он сверкал залысинами и обнадеживающе улыбался. Дядька поздоровался и положил на тумбочку сверток. Старуха померкла.