— Вы надеетесь нанести ему поражение на следующих выборах? Эльмо покачал головой и причмокнул.

— Нет, Черепуша, в процессе обретения истинной свободы мы давно отбросили демократическую фантасмагорию. Нематериальным плебейским голосам мы предпочли материальную, ритуально удобную благородную пулю, и вот ее-то Лонгхорн Э.О. трусливо отказывается принять. А поданные против голоса скатились бы с него как с гуся вода.

Тем временем гусеницы транспортера, копыта ослика, нагормоненный конь и шесть стертых ороговевших мексиканских подошв уже влекли нас к совершенно иной панораме. Металл, стекло, пластмассы остались позади, а в отдалении поднимался настоящий лес крохотных хижин, обитых и окаймленных яркой пестротой. Видимо, цветами, подумал я с приятным удивлением. Между ними и нами находился целый город с тесно расположенными пастельных тонов постройками — светло-лиловыми, голубыми и розовыми, — но слишком миниатюрными даже для мексиканцев. И тут я понял, что передо мною кладбище.

Между бледно окрашенными жилищами мертвых навстречу нам ковыляла, опираясь на длинный посох, фигура, подобно мне закутанная в плащ, но оранжево-желтый. Ростом она была около пяти футов, а под капюшоном пряталась одна чернота. Внезапно экзоскелет ожег холодом мою кожу под мешкостюмом. Я остановил транспортер и сел прямо.

— Мексо-Сити, — выразительно объяснил Эльмо.

С усилием я оторвал взгляд от фигуры, которая пугающе его притягивала. Впереди — с двух сторон окаймленная кладбищем, с третьей — нашей улицей, а сзади — сооружением из пастельных арок, которое я счел церковью, — поднималась даже еще более живописная металлическая конструкция, состоящая из большой круглой площадки в десяти футах над землей, куда вело несколько лестниц. Ее осенял колышущийся балдахин, опирающийся на стройные радужные колонны десятиметровой высоты.

Быстрым кивком Ла Кукарача подтвердила, что я отгадал правильно — это была музыкальная эстрада, место нашего вечернего свидания.

Но взыгравший во мне романтик оледенел, едва мои глаза обратились на приближающуюся закутанную фигуру. Я по-прежнему не мог различить лицо под капюшоном и спросил себя, кажется ли его внутренность такой черной из-за яркого солнечного света или же?..

— Вот идет проклятущий черномазый дзен-буддист из одной проклятущей береговой анархии — скорее всего из Калифорнии, где черные возобладали со времени удачного покушения на Рональда Третьего, — сказал Эльмо. — Хотя их дзены — настойчивые психи и вечно бешено протестуют, и клянчат милостыню, и самоподжигаются, мы разрешаем им свободно странствовать в пределах Техаса по великой своей терпимости. И, — он понизил голос, — по дипломатическим соображениям.

Теперь я различил под капюшоном искаженное гневом, почти чернильно-черное лицо с щелочками глаз. Благодаря смешанным бракам такой цвет кожи уже не встречается ни в Мешке, ни даже в Циркумлуне.

Часть моих опасений рассеялись. Но только часть.

Дзен-буддист остановился в двух метрах от меня. Теперь, когда он перестал хромать и выпрямился, то подрос еще на целый фут. Из-под мохнатых бровей сверкнули огромные сумасшедшие глаза, точно две налитые кровью луны, Меня сковала исходившая от него невидимая сила.

— О белая грязь с неба! — проскрипел он. — Восстань и прими на плечи свою карму.

Я нервно откашлялся.

Ухватив свой посох двумя руками, он совершенно неожиданно ударил меня по голове. Мой титановый головной убор отозвался довольно звучным "ба-ам!" Я остался цел и невредим, но был оглушен, растерян, испуган.

— Восстань, приказываю тебе, о жалкое творение из плоти и металла, гнусное порождение беломазого и машин! — вскричал он. — Восстань и прими великую судьбу, коей ты вовсе не достоин! — И занес посох для нового удара. Я чувствовал, что не в силах защищаться.

Ла Кукарача била ослика пятками, торопясь к нам, но тут плечи фигуры обвил бич Эльмо. Раздался треск, сопровождавший бледно-голубую вспышку, и буддист упал, грозя кулаками и изрыгая невнятные слова.

Вновь ловко щелкнув бичом, Эльмо обвил его гибкий конец вокруг посоха, дернул на себя, ухватил могучей лапищей и метнул словно копье в глубину кладбища, а потом принялся выбивать бичом искры возле извивающегося тела.

— Проваливай, непотребный сын Нирваны, либо я поджарю тебя, прежде чем ты успеешь облиться бензином и поджарить себя сам! — взревел он.

Буддист кое-как поднялся на ноги и заковылял между могильными памятниками, опираясь вместо посоха на судорожно вытянутую руку и злобно оглядываясь через выпачканное плечо.

— Что он такое говорил? — спросил я голосом, который от тревоги повысился почти до баритона.

Эльмо пожал плечами.

— А, эти паршивые дзены только так и разговаривают. Судьбы, кармы, перевоплощения — других-то слов и не знают! Беда в том, что они завели манеру лупить людей по головам — для подкрепления своих дурацких утверждений, если им верить. Твое счастье, Черепуша, что на тебе полушлем. Я бы отправил этого чокнутого в участок, да только у нас нет времени.

— Черный умалишенный, сеньор Ла Крус, — добавила моя милочка. — Пыль под вашими ногами. Забудьте про него.

— Но откуда он знает, что я из космоса?

Эльмо опять пожал плечами и сморщил огромную физиономию.

— У этих черных есть свои способы раздобывать сведения, — признал он.

— Кроме того, он знал, что под плащом и капюшоном я состою из плоти и металла.

— И то верно. Тут, пожалуй, надо бы разобраться. Лапонька, свяжись с Гонсалесом и компанией, выясни, что на уме у этого черномазого. Доложишь дома.

— Ага! Так я и знала, — воскликнула моя милая, и ее черные глаза вспыхнули от негодования, то ли подлинного, то ли притворного. — Я знала, что вы опять найдете предлог не взять меня на ранчо губернатора. Вы боитесь, что моя смелость поставит вас в неловкое положение?

— Послушай, Лапонька…

— Или опасаетесь, что вышестоящий захочет выменять меня у вас, и вам не достанет духа ему отказать?

— Лапонька! Отправляйся без разговоров, не то я поставлю тебя на кон в следующий же раз, когда сяду играть в покер.

— Договорились! А им придется послать на склады девушек в Сьюдад-Мехико или в Новый Орлеан, чтобы поставить что-то равноценное! Педро, Пабло, Паблито! Vamanos![11]

Ла Кукарача повернула ослика в сторону кладбища, трое согбенных побежали за ней, но она уделила мне еще один сверкающий взгляд и тремя пальцами постучала по приятной выпуклости с левой стороны груди, намекая на чувства органа, сокрытого внутри.

— Черепуша, мы зря тратим время, — сказал Эльмо. — Ты попривык к своей повозочке, так что давай прибавим ходу!

Он снял колоссальную шляпу, дважды описал ею круг над головой, завопил "ки-и-ию-пии!" и пустил своего коня тяжеловесным галопом.

Скрипнув зубами, что я умею делать с большой выразительностью, я нажал на кнопку максимальной скорости у локтя и покатил за ним, слегка подпрыгивая на моем ложе. Когда ноздря в ноздрю мы пронеслись мимо эстрады, уныние, овладевшее мной при появлении оранжево-желтого буддиста, рассеялось полностью. Мой дух взыграл. Я выполню миссию, которая привела меня на Терру, да-да! И уж конечно, хорошенько запомнив наш дальнейший путь, я вернусь сегодня к восходу луны на романтично расцвеченное кладбище, даже если мне придется присобачить к экзоскелету реактивный двигатель!