Техас — это безмятежный сверхштат, протянувшийся от экватора до Сибири. Окаймленный мелкими беспорядочными черными анархиями на задушенных водорослями побережьях, он вдохновляет и благостно контролирует верхнюю половину Нового Света.

"Континент Единственной Звезды" Сэма Хьюстона Липински, Техасский университет при "Миннеаполис-Пресс"

Мой экзоскелет подчинялся миоэлектрическим импульсам безупречно, и, ускорив последние шаги, я вступил в парадное патио губернаторского ранчо "Дивный Сюрприз", заметно опередив Эльмо, а также семенящих дворовых слуг в лиловых штанах до колен и лиловых куртках с галунами, но босых, как Гонсалес и компания. Они высыпали двумя конвергирующими толпами из мексодверей по сторонам грингодвери.

Тут я остановился и выпрямился во весь рост, чтобы дать им возможность неуклюже сгрудиться за моей спиной. Я научился перехватывать эффектный выход у других актеров еще до того, как начал играть Тома Сойера, Странного Джона, Джонни Кросса и маленького лорда Фаунтлероя.

Когда Эльмо приступил к представлениям внезапно угасшим и даже неуверенным тоном, я почти перестал его слушать и быстро огляделся, не шелохнув ни единым экзоскелетным шарниром.

Я находился на обширной площадке с небом вместо потолка, с трех сторон обнесенной металлическими многоцветными стенами в четыре этажа высотой и вымощенной еще более пестрыми мозаичными узорами из отшлифованных минералов — возможно, мрамором из разных каменоломен. С четвертой стороны в некотором отдалении виднелось несколько деревьев и много узких башен в форме срезанных крокусов. Две из них были в пять раз выше остальных, соответственно шире и выглядели заметно поновее. Все они отбрасывали длинные предвечерние тени.

Ближе — кончаясь метрах в двадцати от того места, где я стоял — простирался обширный колышущийся прямоугольник, в котором отражалась небесная синева. "Если это вода, — подумал я, — то ее должно хватить на целое озеро!" Во всяком случае, ее было много больше, чем в главном плавательном объеме Циркумлуны. Над ней на ажурной опоре торчала длинная широкая доска, и мне вспомнились пиратские истории — про пленников, которых заставляли "ходить по доске".

Совсем близко, каждый на отдельном многоподушечном ложе с низкими столиками по обеим сторонам, располагались пятеро техасцев мужского пола, одетых более элегантно — и уж во всяком случае более аккуратно, — чем Эльмо, все с благородными рублеными лицами обитателей Дальнего Запада середины XIX века. (Говорят, что разделы земных искусств в видеотеках Циркумлуны и Мешка заметно богаче земных.) Как и у Эльмо наиболее внушительной частью их фигур были ноги — для того, чтобы поддерживать при шести лунагравах массу, соответствующую восьмифутовому росту, требуются мощные опоры.

У всех в руках — или рядом на столиках — были стаканчики с янтарной жидкостью, почти все курили длинные тонкие сигареты. Вокруг бесшумно сновали дворовые, прислуживая им. В воздухе стоял запах разогретой пластмассы.

Полулежащих техасцев окружала аура власти, более впечатляющая, чем красивая внешность; им были присущи те или иные поведенческие сдвиги, которые сопутствуют обладанию властью. Самый ближний сжимал в согнутых трубочкой пальцах стопку блестящих желтых кружков и позвякивал ими в ритме вальса. Другой, подсунув под белоснежную рубашку три пальца, почесывал солнечное сплетение. У коротко подстриженного лицо дергалось от семисекундного тика, который, казалось, вот-вот заставит выпасть из его левого глаза большой монокль.

Я с одобрением заметил, что, слушая Эльмо, они смотрели на меня.

— …и у него большие интересы в горнодобывающей промышленности Северного Техаса, — закончил Эльмо к большому моему раздражению. Болтливый гадальщик на кофейной гуще! (Впрочем, первым распустил язык я, когда приходил в себя после усыпления.)

Спокойным жестом я снял плащ с капюшоном и уронил его на ближайшего из дворовых слуг. Плащ окутал его с головы до ног, но я даже не взглянул, как он будет из него выпутываться.

С еле заметным поклоном я медленно поворачивал лицо, словно панорамирующую камеру, озирая полулежащих техасцев, и неторопливо произносил самым низким своим голосом на пределе слышимости с нервотреплющими субтонами:

— Могущественные, мудрые вельможи, властители мои! Явился я, чтоб принести привет вам из внеземной вселенной.

(Отец, указывая на бешеное человеческое тщеславие, присущее всему нашему виду, — я и сам не свободен от некоторого самодовольства — рекомендовал мне: "Кидай лесть лопатой, Кристофер, и не стесняйся заимствовать побольше у бессмертного Барда. Он ведь сам заимствовал направо и налево".)

Мой бас и гордая солдатская осанка произвели на техасцев сильное впечатление. Безошибочный сценический инстинкт надоумил меня воспользоваться вступительной строкой из речи Отелло, великого венецианского полководца.

Затем я поклонился чуть-чуть ниже — но только чуть-чуть! — человеку, к которому первым обратился Эльмо.

— Губернатор Ламар, — сказал я, — ваше превосходительство, я приношу вам особые приветы от Циркумлуны и Агрегата Воздушных Объемов! — И поглядел на него властным взглядом.

Словно загипнотизированный (кто знает всю меру моих сил? Во всяком случае, не я), губернатор медленно поднялся на ноги, сняв две недвижимые пылинки со своего темного пиджака — это была его особая привычка. Он был наиболее худощавым из всех и выглядел чуть более исполненным достоинства.

— Мистер Ла Крус, — сказал он, — меня очень огорчают неудобства, которые причинил вам плохо осведомленный пилот — быть может, он счел Даллас единым космопортом для всех частей нашей обширнейшей страны, что понятно, но я рад возможности приветствовать вас в Техасе. Мы встречаем не так уж много космовиков, сэр… — Он прервал свою речь, чтобы большим и указательным пальцами снять что-то невидимое с рукава.

— А я, сэр, — подхватил позвякиватель золотыми монетами, поднимаясь на ноги вслед за Ламаром, — Атом Билл Берлсон, говорю вам: "Добро пожаловать в Даллас" в качестве мэра такового. — Его серые глаза осмотрели меня с головы до ног. — Прошу прощения, сэр, но я еще не видел человека, столь худощавого… нет, еще раз прошу прощения, столь испитого, как вы, и тем не менее пребывающего в мире живых. Мы слышали о жутких пытках, которым предаются интеллектуально пьяные заправилы Циркумлуны, от чьей тирании, полагаю, вы бежали, но мне в голову не приходило, что простое морение голодом на протяжении лет… или десятилетий… Я поднял руку, прерывая его речь, и произнес напевно:

— Имея в своем распоряжении энергию и массу, пусть самую минимальную, человек способен приспособиться к выживанию в любой среде. В нагреваемом солнцем нуль-граве, то есть в невесомости, потребность в мышцах и жире крайне мала. Мы становимся худяками или жиряками или накачиваем большую мускулатуру с помощью безгравных упражнений в зависимости от темперамента — эстетического, пикнического или атлетического. Я, сэр, как вы видите воочию, принадлежу к худякам. Однако я не понял, почему вы упомянули тиранию. Циркумлуна и Агрегат Воздушных Объемов представляют собой технократические демократии.

Кто-то еще из власть имущих спросил, не вставая:

— Согласно нашим сведениям Циркум и Мешок были населены только длинноволосыми. Ну, я человек простой и говорю прямо. Вы — один из них, мистер Ла Крус?

Говорил самый дюжий и самый толстоногий из них всех, чья особая привычка заключалась в том, что он выдавливал между большим и указательным пальцами черный цилиндрик, который удлинялся до двух дециметров и сокращался почти в ничто, не меняя диаметра. Странная игрушка… Но мне следовало ответить на его вопрос.

— Пусть моя бритая макушка послужит вам ответом, мистер…

— Я не счел нужным упомянуть про белокурый по плечи парик у меня в багаже и поглядел на техасца властным взглядом, который не подействовал: во всяком случае, он не встал.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: